Глава 19
Сообщаю юноше, что он сломал пятую пястную кость, и теперь ближайшие шесть недель боксировать не сможет, поскольку придётся ходить в гипсе.
– Это боксёрский перелом, – улыбается Саша, хотя глаза по-прежнему грустные. Он расстроен смертью брата и тем, что стал косвенным виновником этого трагического события. – Мой отец уже в курсе?
– Нет.
– Вы ему скажете?
– Лучше скажи сам, – отвечаю, приготавливая укол, чтобы обезболить нервные окончания. Всё-таки удар был довольно сильный, и я вижу, как Саша иногда морщится, пытаясь найти для руки «правильное» место. В ответ на моё предложение он отрицательно качает головой.
– Я знаю, Саша, мальчикам с отцом говорить непросто, – произношу это дружеским тоном, вспоминая, как порой спорили мой папа с братом Димой.
– Он не такой, как все. Старой закалки, – говорит юноша. – Человек, рождённый в СССР, – так себя называет. Вырос в Сибири. Он был классным боксёром. Но однажды попал в автомобильную аварию, ему сломало обе руки. С большим спортом пришлось расстаться, перешёл на тренерскую работу.
– Поэтому он так вас с братом гонял? Что хочет компенсировать благодаря вам собственные неудачи?
– Да, – соглашается Саша. – Он хотел, чтобы у нас было то, что отняли у него: слава, деньги, возможности.
– Ты говорил с ним об этом?
Отрицательно мотает головой.
– Может, стоит?
Саша вздыхает, и мне почему-то кажется, что разговор на эту тему у них всё-таки состоится. Ах, пораньше бы! Ведь очень часто люди действуют исходя из собственного видения мира, и некому им раскрыть глаза, что прежде чем смотреть, нужно снять розовые очки, например. Или слишком тёмные, а порой просто нужна коррекция зрения.
Вскоре привозят ещё одного юношу – 16 лет, и фельдшер «Скорой» говорит, что пострадавший упал со столба. Состояние стабильное.
– Вижу перелом лодыжки, – замечаю, когда мимо меня везут каталку.
В палате сразу начинаем осмотр. Кислород 99.
– Здесь болит? – пальпирую шею.
– Нет.
– Вам помочь? – к нам заглядывает Рафаэль.
– Измерь пульс в ноге, – говорю ему.
– Давление 124 на 78, – докладывает медсестра.
– В ноге сильная пульсация, – сообщает ординатор.
Неожиданно в палату входит Илья Рубанов. Здоровается и тут же спрашивает, кивая на подростка:
– Пристегну?
Я киваю нерешительно, и капитан защёлкивает наручники.
– Что он натворил? – интересуюсь.
– Воровал на автомойке, – отвечает полицейский.
– Как тебя зовут? – спрашиваю юношу.
– Андрей.
– Что он украл? – этот вопрос обращаю к Рубанову.
– Сумочку из машины тиснул. Хозяйка машины заметила, вызвала нас. А этот, – Илья кивает на задержанного, – пытался убежать. Забрался на столб у забора, хотел перепрыгнуть на другую сторону, да сорвался.
Смотрю на паренька и вздыхаю. Какие они всё-таки разные с Сашей! Этот вот решил по-лёгкому бабла срубить, как теперь говорят на молодёжном сленге. Боксёр мечтал построить спортивную карьеру. И у первого теперь вся жизнь под откос может пойти, а у второго… Тоже, наверное, если смерть брата на него подействует слишком сильно.
– Эллина Родионовна, там девушка поступила. Сильная аллергия, – сообщает мне администратор. – Говорит, вы её знаете.
В вестибюле меня ожидают… те самые молодожёны, которых отпустила пару часов назад. Вот же неуёмные какие!
– Вы были правы, – счастливо улыбается девушка, глядя на меня.
– Мы продолжили, – радостно сияет муж.
– Где?
– В нашей машине. У больницы как-то надёжнее, – и оба принимаются хихикать.
Отвожу их в палату. Говорю медсестре, какой препарат дать девушке, чтобы снять отёк лёгких и зуд. Ну да, такая вот у неё подтвердилась неожиданная реакция на мужское семя, ничего не поделаешь.
Выхожу, замечаю около регистратуры отца юношей-боксёров. Вернее, теперь уже одного. Подхожу к нему. Он заканчивает подписывать бумаги. Потом говорит с тоской, покусывая нижнюю губу:
– Олежка был хорошим парнем. Таким весёлым. Сашка? Вот он серьёзный. Я не хотел срываться.
– День был тяжёлый.
– Сашка не хочет меня видеть. Он не понимает…
– Дайте ему шанс. Он может удивить вас.
Мужчина смотрит на меня чуть удивлённо. Потом вздыхает и идёт в палату к сыну. Вскоре они уже мирно разговаривают. Чуть погодя обнимаются и рыдают на плече друг у друга, оплакивая смерть близкого человека.
– Эллина Родионовна, поступает ребёнок. Состояние тяжёлое.
Спешу в вестибюль, куда бригада «Скорой» привозит мальчика.
– Шесть лет, стреляная рана.
– Стреляная? – удивляюсь.
– 38 калибр. Правое лёгкое. Навылет.
– Давление?
– 70 на 30. Пульс 130.
– Он бледный, – рядом шагает заплаканная женщина.
– Вы его мама?
– Да.
– Как его зовут?
– Тёма, – отвечает она, не отводя испуганного взгляда от сына.
– Затруднено дыхание справа. Кровь на анализ, трубку, – говорю, пока быстро шагаем в смотровую.
– Он мой единственный сын, – говорит мама ребёнка.
– Кто его ранил?
– Я, – отвечает она и теперь переводит на меня испуганный взгляд.
Вот это новость! Интересно, каким же образом она так… впрочем, разбираться с этим будем потом, равно как и выяснять, откуда у гражданки огнестрельное оружие.
– У окна растёт дерево, – начинает внезапно рассказывать девушка, пока мы спасаем её сына. Так заняты, что некому вывести её в коридор.
– Трубку на пять, – продолжаю спасать мальчика.
– … У нас кражи не редкость…
– Даю кровь, давление 70, – произносит Катя Скворцова.
– Вентилятор.
– … Я спала, а у меня грипп…
– Скальпель.
– … И он должен был спать. Вдруг разбилось стекло…
– Длинный зажим.
– … Я подумала, что к нам кто-то лезет…
– Я вошла. Мешок.
– Возраст? – в палату входит Дмитрий Соболев.
– Шесть лет, мать случайно выстрелила, – быстро ввожу его в курс дела.
– Ритм сердца 30, – докладывает медсестра.
Слушаю мальчика, потом говорю:
– Пульса нет, непрямой массаж.
– Делаем торакотомию, – решает Соболев.
– Что это? – мать мальчика, наконец-то, перестаёт спутано объяснять, что у них случилось и тревожно смотрит на сына.
– Придётся вскрывать грудину, – коротко объясняет ей Дмитрий. – Четыре комплекта крови. Скальпель.
Пока хирург льёт на мальчика анестетик, глаза у девушки расширяются.
– Господи, – произносит она, сильно бледнея. По моему знаку вторая медсестра берёт её за плечи и выводит в коридор, а то ещё, неровен час, хлопнется в обморок, пораниться может.
– Откачали пятьсот кубиков, – докладывает Катя Скворцова.
– Отсос справа.
– Давай, раздвигай, – торопит меня Дмитрий.
– Там литра два, – сообщаю, заглядывая в рану.
– Чёрт, весь перикард в крови, – злится хирург. – Скальпель! Сообщите, что у нас критический случай, – быстро говорит он старшей медсестре. – Кто сегодня дежурит в хирургии?
Катя кривится немного, когда сообщает результат:
– Там доктор Вежновец.
– Значит, зовите его, – соглашается Соболев.
Не проходит и двадцати минут, как мы уже в хирургическом отделении и готовимся к операции. Я решила присоединиться, поскольку Соболев не так давно у нас работает, и хочу его подстраховать. У них пока не было с и.о. главврача тесного общения по рабочим вопросам. А уж я-то знаю, какой занозой в мягком месте может быть Иван Валерьевич.
– Стрелять в шестилетку? – удивляется он, входя в операционную.
– Мать решила, к ним лезут воры, – поясняю ему.
– Интересно, что она употребляла перед этим? – усмехается Вежновец. Как всегда, находит повод проявить свой сарказм. Даже в такой ситуации, когда перед ним ребёнок умирает на операционном столе.
– Скальпель, – говорит Соболев, не отвлекаясь на наш с и.о. главврача разговор. – Я раздвину.
– Пила готова, – сообщает хирургическая медсестра.
– Захват. Скорее! Чёрт… фрагмент пули, – Дмитрий ловко извлекает его и кидает в лоток.
– Какой странный, – замечает медсестра.
– Пуля со смещённым центром, – комментирует Вежновец.
– Прямо как лезвие, – замечаю, глядя на кусок смертоносного металла.
– Так и задумано, – произносит Иван Валерьевич. – Плазму заказали?
– Несут.
– Пустой номер. Зря вы меня позвали. Задеты все четыре камеры сердца и крупные сосуды, – замечает Вежновец. – Донор органов.
– Давление 60 на 30.
– Два набора крови, – Соболев продолжает упрямо работать.
– ДВС-синдром, – говорит и.о. главврача.
– Можем подождать с плазмой, – отвечает на это Дмитрий.
– У нас очередь на операции, а мы тут… время тратим.
– Я уже устранил дефекты левого желудочка и правых ворот, – докладывает Соболев.
– Ты волшебную палочку не забыл? – насмешливо интересуется Вежновец.
«Вон он, тот самый момент», – ощущаю вдруг, как холодок бежит по спине.
– Или помогай, или убирайся отсюда, – рычит на и.о. главврача Дмитрий.
– Трудись, Дима, трудись, – резко бросив инструменты, слышит в ответ. Вежновец гневно покидает операционную. Мы с Соболевым остаёмся вдвоём.
– Нужно восстанавливать нижнюю полую вену, – говорю ему, чтобы сменить тему разговора.
– Второй шёлк на тефлоновом тампоне. Скорее! – хирург мгновенно забывает об инциденте.
– Дима? – спрашиваю его. У меня закрадывается ощущение, что Вежновец, вероятно, прав.
– Элли! Мы сумеем! – бросает мне Соболев. – Петлю для сердечной артерии! Выключите обогрев.
Рекомендую! Роман о запретной любви
Проходит минут сорок, хотя мне некогда даже посмотреть в сторону висящих над дверью часов.
– Ещё викрил. Сшиваем кишечник, – говорит Дмитрий. – Давление?
– 80 на 40.
– Неплохо. Ещё зажим.
– Этого мало.
– Ничего… Верхняя брыжеечная зашита. Режь, – командует Соболев, и я соединяю ножницы на шовной нити. – Так… вынимаю катетер. Давай, Тёма… Ну же! Давай…
Дальше происходит настоящее чудо. Крупный сосуд, лежащий перед нами, наполняется кровью и… держит её давление! Держит!
– Невероятно, – произношу в маску.
– Да, – соглашается Соболев. – Так… я снимаю зажим.
– Как ты это сделал? – ошарашенно спрашиваю хирурга и смотрю в его глаза.
– Не представляю, – Дмитрий изумлён не меньше моего и теперь мотает головой. – Сделайте анализ крови, – обращается к бригаде.
– Дима, это было потрясающе!
– Ну… – смущается Соболев.
– Что бы ни говорил Вежновец, ты прекрасный хирург!
– Спасибо, – устало пожимает он плечами, будто не верит моим словам.
Вскоре выхожу из операционной, и молодая мама подходит ко мне с испуганным видом.
– Ваш сынок потерял много крови. Но повреждения мы устранили. Его долго будут лечить, но он выживет, – сообщаю ей.
– Не знаю, как вас благодарить, – произносит она сухими от волнения губами.
– Знаете… избавьтесь от оружия. Откуда оно у вас, кстати?
– Муж приезжал с юга, он офицер, служит там… воюет. Сказал – для самообороны. Да, конечно, я сделаю, как вы сказали.
Я очень на это надеюсь. Пока еду в лифте, думаю о том, что оружие – вещь крайне опасная. Вроде бы и лежит себе где-нибудь в тёмном месте. Но стоит ему выбраться на свет, как однажды может случиться страшное. Как вот с этим мальчиком. Его мама собиралась припугнуть вора, а от страха нажала на спусковой крючок, и вот результат. Её счастье, что мальчик выжил.
Выхожу из лифта, мне навстречу мальчик лет пяти. Смотрит изучающе.
– Малыш, ты чей? – спрашиваю его.
– Где моя мама? – задаёт он встречный вопрос.
– Её здесь нет, – показываю пустой лифт.
– Она была где-то здесь, – кивает он головой в сторону отделения.
– Ты потерялся?
Молча кивает.
– Там её нет? – показываю в сторону вестибюля.
– Она была здесь, – мальчик тычет рукой в сторону третьей смотровой.
– Ну, что ж… давай поищем её. Я Элли, а тебя как зовут?
– Миша.
– А дальше?
– Миша Лямин.
– Хорошо. Как зовут твою маму?
– Ася.
– Красивое русское имя, – улыбаюсь ему. – Полностью как? Василина, Василиса, Васса? Агнесса, Анастасия?
– Нет, просто Ася.
«Вот ещё поиском пропавших родителей мне тут заниматься не приходилось», – думаю и улыбаюсь, видя Достоевского. Вот кто мне поможет! Старый добрый участковый в отставке! Веду мальчика к нему и представляю:
– Миша, вот это Фёдор Иванович. Он умеет находить людей, – говорю ребёнку, администратора же прошу отыскать маму мальчика.
– Хорошо, Эллина Родионовна, – улыбается Достоевский и первым делом спрашивает потеряшку: – Пирожки любишь?
– Ага.
– На вот, держи. Мне жена целый пакет положила, – угощает администратор Мишу, а мне пора спешить к следующему пациенту. Это девушка, 27 лет. Зовут Марина.
– Когда у вас грудь заболела? – спрашиваю её, быстро знакомясь с собранным медсестрой анамнезом.
– Утром. Два дня я плохо себя чувствовала, – печально говорит пациентка. – Думала, простудилась. Я… дышать не могу.
– Влажные хрипы. Одышка была?
– Да-да. Я вышла подышать, и… упала в обморок.
– Отёк обеих стоп, – сообщает медсестра.
– Раньше такое было?
– Никогда.
– Сердце болело?
– Нет.
– Противозачаточное принимаете?
– Нет, я пыталась забеременеть, принимала гормоны…
– Долго?
– Да, десятый день.
– Форменные элементы, биохимия, свёртываемость, – говорю медсестре.
– У меня что, реакция на лекарства? – спрашивает Марина.
– Надо сделать анализы. У вас жидкость в лёгких. Может быть тромб.
– Тромб?!
– Вряд ли, но надо проверить. Или это побочное действие лекарства, – отвечаю и прошу медсестру назначить рентген грудной клетки и допплерографию. – Позвонить вашему мужу?
– Я не замужем.
– Другу?
– Я решила родить сама. Надоело ждать принца. Больше не могу.
– Это мне знакомо, – улыбаюсь девушке.
Да, мой «принц» где-то здесь ходит. Только «принцессу» не помнит совсем. А есть ещё горячий поклонник, который теперь всякий раз, когда прохожу мимо, счастливо улыбается и при каждом удобном случае говорит комплименты. Неужели горячий испанский парень в меня влюбился? Лестно, конечно. Но что мне с этим делать?