1892 год
«Азов. На днях в камере, в камере одного из мировых судей будет разбираться интересное дело, характеризующее нравы наших обывателей. Дело заключается в следующем. Недавно в посаде Азов разнеслись тревожные слухи о том, что по городу стала ходить холера в образе живого человека, вся в белом, с длинными руками, которая на пути своем все поражала. Слухи эти распространялись все более и более; многие, пугаясь, стали заболевать, тем более что слухи эти оправдывались на деле, так как с ходячей холерой уже многие из жителей встречались и бросались с перепугу в сторону. На это обстоятельство обратили серьезное внимание, и за «холерой в образе живого человека» стали следить, причем, она, вскоре, была арестована, разоблачена, и оказалось, что это один из местных «шутников» вздумал попугать трусливых обывателей, но шутка эта оказалась далеко не забавной, а грустной, и изобретательному шутнику придется на днях фигурировать в камере мирового судьи, в качестве обвиняемого
«Ростов-на-Дону. Любители «дичи собственного убоя» не особенно исправно ведут себя на охоте. Так, например, нам сообщают, что на днях три молодых охотника отправились поохотиться, захватив с собой провизию и не малую толику живительной влаги. Остановившись на привале, они вздумали закусить и отдохнуть, причем, по-видимому, хватили «антихолерной» через край, вследствие чего все втроем скоро уснули богатырским сном, проспав даже охотничью «зарю». Проснувшись, они были неприятно поражены и до нельзя сконфужены: ни у кого их них не оказалось ружей, охотничьих сумок и прочих необходимых принадлежностей, а у одного из охотников даже сапоги были украдены. Вместо же ружей около каждого из них похитители положили по небольшой дубине. Кое-как добравшись до Щучьего хутора, они наняли лодку и поздно ночью прибыли в Ростов без ружей, а только с одними приятными воспоминаниями. Интересней всего это то, что они не так возмущены кражей, как насмешкой «с дубинками». («Приазовский край». No.206 от 11.08.1892 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. На днях в квартиру ростовского жителя В. Ф. Кривцова явился приличный на вид молодой человек и сказал хозяйке дома, что муж ее, служащий в одной хлебной конторе, внезапно почувствовал себя очень плохо, что у него, будто бы, пошла кровь горлом, и, корчась в предсмертных судорогах на полу, он просит, чтобы жена и дети немедленно пришли попрощаться с ним. Немедля ни минуты, госпожа Кривцова с детьми отправилась на место службы мужа, а молодой человек любезно остался на время в квартире «сторожить дом». Изумлению господина Кривцова не было границ, когда в контору, где он работал, неожиданно пожаловала вся его семья с воплями и криками. Пошли вопросы о том, как о себя чувствует и что с ним случилось. Удивленный до крайности, господин Кривцов вначале прямо-таки не знал, что ему отвечать, так как ничего решительно с ним не приключилось и никого он к себе домой не посылал. Дело вскоре разъяснилось. Сейчас же на извозчике помчался на квартиру мнимого больного, чтобы задержать «любезного» сторожа, но того уже и след простыл. Он успел скрыться, захватив с собой две пуховые подушки, одно одеяло, один сюртук и еще кое-какие мелкие вещи».
«Таганрог. 9-го августа через Таганрог пролетала в громадном количестве саранча, имея направление с северо-востока на юго-запад. Пролет начался в 8 ¼ часов утра и продолжался до позднего вечера, а затем и на другой день».
«Хутор Злодейский. В ночь под 5-е августа в двух верстах от хутора Злодейского Ольгинской станицы на крестьян Ивана и Никиту Косаревых, везших на подводах хлеб, напали неизвестные злоумышленники, в количестве 5 человек, вооруженные ножами и револьверами. Угрожая смертью своим жертвам в случае их протестов или криков о помощи, грабители отобрали у крестьян лошадей, привязали их к подводам и скрылись». (Приазовский край. 207 от 11.08.1895 г.).
1898 год
«Таганрог. На днях на скотской ярмарке между немногочисленными покупщиками скота завязалась довольно ожесточенная драка, прекратить которую полиции едва удалось. Причина драки довольно характерна для местного простолюдина, никогда не упускающего возможности проявить физические силы там, где нельзя взять другим путем. Дело в следующем. Некий Божков приторговал на ярмарке корову и уже собирался платить за нее деньги. Вдруг появляется новый покупатель в лице какого-то Зейфера, который покупает сразу всех коров, бывших у продавца, в том числе и приторгованную Божковым, и притом за гораздо меньшую цену. Божков, недовольный таким неожиданным оборотом дела, недолго думая, набросился с палкой на своего конкурента и начал наносить ему удары. Вокруг них быстро собралась толпа, разделившаяся на две партии, немедленно вступивших в пререкание. Явившейся полиции пришлось приложить немало труда, чтобы установить на ярмарке прежний порядок».
«Станица Мариинская. Более 10 лет тому назад нашими станичниками решено было приступить к постройке новой каменной церкви, так как старая деревяная, несмотря на свои далеко немалые размеры, не вмещала желающих молиться. Кроме того, старая церковь кое-где протекала, что являлось также большим неудобством, особенно в осеннее время. Но станичники терпели эти неудобства и не думали приступать к постройке новой церкви, оправдывая на себе пословицу: гром не грянет, мужик не перекрестится. И гром действительно грянул: 1887 году ураганом повалило колокольню, которая, упав на купол и крышу церкви, пробила их насквозь. Церковь кое-как починили и, вместе с тем, решили построить новую и притом непременно каменную. По предварительным сметам, стоимость постройки была исчислена в 40 с лишни тысяч рублей. Денег таких у станичников не оказалось, и вот они решили пожертвовать на образование необходимой суммы для постройки церкви по одной десятине с каждого казачьего пая, который, кстати, ровнялся тогда девяти десятинам пахотной земли. Почти десять лет собирали станичники деньги, отдавая пожертвованную землю в аренду. Делами ведало церковное попечительство из граждан станицы. Наконец, в 1896 году решено было приступить к постройке. Работы были отданы подрядчику. Сначала станичники радовались, что, вот, наконец, у них будет поместительная и теплая церковь, но, когда стены были выведены до крыши, станичники пришли в смущение и изумление, так как строящаяся церковь оказалась как будто бы меньше старой. Не знаем, была ли допущена ошибка при составлении плана или при самой постройке, но только новый храм, действительно, меньше старого. В довершение бед, когда церковь была закончена вчерне, все здание вдруг расселось поперек, так что образовались трещины настолько внушительных размеров, что, по уверению некоторых, в них свободно пролетают воробьи. Вследствие этого постройка была приостановлена, и станичники потребовали отчета в действиях церковного попечительства, на обязанности которого лежало следить за правильностью работ по сооружению нового храма. После того, как со стороны станичников было высказано много упреков по адресу членов попечительства, последние почти в полном составе были отрешены от дел; действия же некоторых из членов попечительства и других лиц, распоряжавшихся постройкой, были запротоколены, и протоколы эти представлены куда следует. Так, например, на одном из сборов станичники потребовали от станичного атамана составить протокол по поводу действию урядника Ф., который, несмотря на запрещение архитектора употреблять негодный кирпич, приказал возить этот кирпич и употреблять в дело. Поговаривают о каких-то 300 рублях, перепавших за это в карманы урядника Ф. от подрядчика, но за неимением точных доказательств, мы ограничимся здесь только указанием на этот слух. Как бы там ни было, но церковь стоит в настоящее время недостроенной, и чем дело окончится – не известно; станичники же будут принуждены еще долго молиться в полуразрушенной церкви. Но курьезнее всего в этой истории то, что подрядчик, строящий церковь, несмотря на все описанное здесь, настолько убежден в своей непогрешимости и правоте, что рассчитывает получить медаль за образцовую постройку церкви, о чем, как о деле решенном, иногда и поговаривает в кругу лиц, дружественно к нему расположенных». (Приазовский край. 211 от 11.08.1898 г.).
1899 год
«Новочеркасск. Ну, могу сказать, что мне повезло: вообразите, в один и тот же день и чуть ли не в один и тот же час два собеседования на одну и ту же тему, и притом вполне по сезону.
После прошедшего на днях у нас страшного ливня с градом, утром, отпивши чая и восседая на своем балконе, облепленном вьющимся виноградом, я наслаждался благорастворением воздухов, как вдруг раздался неожиданный звон колокольчика у парадной двери, и затем предо мною предстала добрая физиономия моего одного старого спутника по градам и весям Донской области.
- А вот и я, - весело воскликнул он, - не ожидал? А каков вид у меня, а?
- Вид восхитительный, - отвечаю я, - видно манычские грязи помогли тебе?
- Да еще как, брат, помогли! Ты, ведь, помнишь, что раньше делалось у меня с правой рукой во время непогоды, которую я обыкновенно чувствовал чуть ли не за несколько недель. Теперь, брат, шалишь, ничего подобного быть не может, и я даже вчерашний ливень с градом просидел на балконе и ни-ни, как ни в чем не бывало. Сила, брат, в грязях ваших, по общему признанию самих больных и специалистов врачей, поразительная. Представь, при мне, можно сказать, на моих глазах, калеки исцелились, и хромые, кончая лечении, буквально танцевали.
- Ну, и слава Богу, что ты поправился. Расскажи же про поездку, житие свое на Маныче, лечение и все прочее по порядку.
- Ну, это когда-нибудь в другой раз, а теперь сообщу только одно, что в общем там живется ничего себе, довольно сносно; одно не хорошо: скучно, особенно человеку, привыкшему к постоянному труду. Ехал я до Великокняжеской станицы, разумеется, по железной дороге, а оттуда до Маныча что-то 80 верст, на земских лошадях; последних оказалось маловато, если бы у меня спутником не был один статский генерал из Новочеркасска, то, пожалуй, пришлось бы и засиживаться на станциях, как это было с другими, в ожидании лошадей. На Великокняжеской мой генерал, тотчас же по приезду, взял себе и мне тройку лошадей, а прибывшая на станцию вместе с нами семья какого-то адвоката и другие больные должны были ждать, так как лошадей на станции больше не было. Прибыв на Маныч часов в 9 вечера, я поразился: везде освещено, слышны звуки музыки, в курзале масса разряженных в пух и прах дам и девиц, прямо как на любом лечебном курорте.
Наплыв в этом году больных здесь был необычайный, и номеров в бараках не доставало, почему мне первую ночь и пришлось провести в одной комнате с генералом, моим спутником. На другой день нашелся и для меня свободный номер, в который и я принял тоже одного больного. Обеды здесь недорогие: в три блюда 60 копеек, в два – 40 копеек, провизия свежая, здоровая… Вообще, я доволен этой поездкой и лечением. Тем более что ванны у меня были бесплатные, стоят же они от 60 до 75 копеек каждая…
Не успел я проводить своего гостя, как снова раздался звонок, и предо мною появился другой приятель, который недели 2 назад уехал на тот же Маныч.
- Что так рано, - спрашиваю, - воротился? Разумеется, доволен лечением и житьем на Маныче?
- То-есть почему же это я должен быть именно довольным Манычью, желал бы я знать? – ответил мне приятель тоже вопросом.
- Да, видишь ли, сейчас только что от меня ушел Иван Иванович, так он не находил слов для расхваливания нашего Манычского курорта.
- Да, действительно, курорт это точно! Я и 10 дней не выдержал там и постыдно бежал оттуда. Вообрази ты себе обгорелую голую степь с тощими кустами «парка», в которой бывает тень лишь тогда, когда по нему ходишь, то сеть тень получается от собственной персоны гуляющего. Это окрестности курорта. Затем, развлечений никаких; получается всего три газеты: «Новости», «Приазовский Край» и «Донская Речь», да имеется разрозненных нумеров старинных журналов для нескольких десятков пропадающих от тоски больных, при этом газеты, если не захватишь по их получении, нужно разыскивать по нумерам больных. Одним словом, тощища, я тебе скажу смертная. Лечения и грязи тамошние хвалят, и есть любители грязей, готовые, лежа в них, так и в Новочеркасск ехать; но я, брат, не переношу положения, в какое попадает там больной. Его кладут в толстый блин из грязи, в котором и зарывают, оставляя открытую одну только физиономию, и в таком состоянии держат несколько минут, грязь же от жары солнца накаляется свыше 40%. Лежишь и не знаешь, встанешь ли из этого пекла жив или нет? Испарина после этого получается страшная, и приходится отдуваться в номере чаем, а чай, я тебе не прибавлю, иногда из такой мути готовят, что можно бы и не заваривать ее чаем. Вода доставляется за несколько верст от лечебной станции на заимке Маркова и выбирается из тамошних источников до того, что подчас привозят чуть не одну грязь, и в таком виде преподносят больным. Вода, правда, вкусная и легкая для питья, хотя и с маленьким привкусом соли.
- Удивительно, право удивительно. Только что сейчас, на этом самом месте я слышал одни лишь дифирамбы по адресу Манычи, а ты все находишь неудовлетворительным.
- Говорю, милый друг, только то, что видел и испытал сам, не прибавляя и не убавляя ничего…
- Ну, а как ехалось?
- А езда тоже под стать курорту. Ты, вероятно, читал объявление нашего, кажется горного управления, которое заведует Манычской станцией, что езда для больных от станции Великокняжеской обеспечена земскими лошадьми, на которых каждый больной, получивший для этого особый билет, имеет право проезжать до Манычи и обратно на рессорных экипажах. Вот и я, прибыв в Великокняжескую станицу, заказал себе земских лошадей, и мне подали тройку с тарантасом, так называемым полурессорным, т. е. с рессорами только на задней оси. Не видя в нем сидения, я обратился к ямщику с вопросом, почему его нет, на что ямщик ответил, что он так наложил сена много, что ехать на нем будет преспокойно; на самом же деле оказалось, что сено всю дорогу уходило на вперед, а я то и дело сползал как-то назад, приподнимая ноги выше головы.
- Ты бы хоть колокольчики подвязал под дугой, да погонял бы веселее, а то мы, кажется, сегодня и не доедем, колокольчики все-таки бы развлекали, - говорю ямщику.
- Да каких же нам, барин, колокольчиков, - отвечает ямщик, - нешто вы не слышите, как звонит тарантас; почитай все гайки поотвинтились и звенят напропалую, а вы еще колокольчики захотели… Коли будем гнать лошадей, так и вовсе пристанут, видите, и так через силу тянут.
Приезжаю кое-как на следующую станцию.
- Тут вам, барин, фаэтон подадут, - предупреждает ямщик.
И точно, начали запрягать лошадей в настоящий фаэтон, который надо было предварительно очистить несколько, так как он весь был в муке и с остатками различных зерен, как будто служил кладовой или закромом для склада муки зерна на станции. Когда же я сел, и ямщик расправил вожжи, слышу крик:
- Стой!
- Что такое? – спрашиваю.
- Оставьте водку!
- Какую водку? – обращаюсь в недоумении.
- Да ямщик увозит водку.
И действительно, в фаэтоне у моих ног оказалась четвертная бутыль с какой-то жидкостью.
- Это что ж такое? – спрашиваю ямщика.
- Да тут, сударь, привезли из станции водку, и ежели я ее не возьму, то без меня на станции ее выпьют; напьются пьяными, да еще и подерутся – как бы беды какой не наделали…
Тем не менее, водку пришлось оставить.
Дорогою все время фаэтон наш пищал и визжал.
- Хоть бы ты оси подмазал своего фаэтона, - замечаю ямщику.
- Да он уж так привык, - слышу ответ, - он сам дорогою обмажется.
Почти то же было и на обратном пути, который я держал вместе со знакомой дамой. Последняя везла с собой ведро манычской грязи, привязанное сзади ее чемодана за экипажем. На одном перегоне слышу какой-то подозрительный стук сзади экипажа и прошу ямщика, чтобы он осмотрел, не сделалось ли что с нашим ведром и чемоданом.
- Это вы, барин, насчет стука, что ли, так не извольте беспокоиться – это одна лесора у нас сломалась; так вот целое лето и стучит…
- Ну, утешь хоть тем, что большую часть пути от Ростова до Великокняжеской сделал по железной дороге; тут, по крайней мере, ты не чувствовал никаких неудобств, - стараюсь уже я успокоить приятеля.
- Да, ведь, и железная дорога под стать нашим земским путям. Вот тебе, на Ростовской станции спрашиваю билет прямого сообщения до станции Великокняжеской. Кассир отвечает, что выдают билеты только до Тихорецкой, а там уже можно получить до Великокняжеской.
- Но, ведь, дорога ваше же, - спрашиваю, - почему же вы не выдаете билетов прямо до Великокняжеской?
- Нет об этом распоряжения.
Делать, разумеется, нечего – беру до Тихорецкой; но когда я здесь обратился в кассу за билетом до Великокняжеской, то кассир стал укорять меня за то, что я не взял билета прямого сообщения в Ростове, объясняя мне, что 8-го июня состоялось распоряжение о выдаче билетов прямого сообщения. И действительно, от Великокняжеской станицы на обратном пути я получил билет без всяких разговоров до Ростова.
Да, наконец, и сама дорога эта неблагоустроенна, как и наш Манычский курорт и наше земское почтовое сообщение. Мосты Тихорецко-Царицынской дороги стоят на курьих лапках, и, проезжая их, поезд ползет шагом, а у пассажира душа уходит в пятки в ожидании беды. Вместо будок стоят какие-то насыпные курганы, из которых, как сурки из нор, выползают будочники. Говорят, что дорога эта временно открыта для пользования публики, постоянное же движение по ней будто бы не объявлено.
Вообще получается какое-то странное впечатление: дорога еще не совсем устроена, хотя и открыта для публики, лечебница манычская в таком же положении, о земских станциях и говорить нечего, а как почитаешь все эти зазывательные объявления, так от восторга прямо пальчики оближешь». (Приазовский край. 209 от 11.08.1899 г.).
