Фамилия у Шуры была Востриков и за глаза его, кроме как Отец Федор, никто не называл, даже командир роты, капитан 3 ранга NN, время от времени, как бы ошибался с фамилией и тоже называл Шуру отцом Федором. Был Шура обычным среднестатистическим курсантом – стоял в нарядах, ходил на занятия строем, потом трамваем, успевал на сессиях, бывал в жарких странах на плавпрактике, по субботам и воскресеньям угощался «Бiлым Мiцним», в простонародье «Бецманом». В общем все как у людей. Но вот прозвище Шура Балаганов, от тех же классиков, шло ему гораздо больше, чем Отец Федор.
В Одессу, поступать «на капитана», Шура приехал из далеких вологодских лесов. Не видя моря до этого, не имея в родственниках бойких мореплавателей с устными байками из суровой морской и сладкой заграничной жизни, Шура самостоятельно созрел в моряки. То-есть «я из лесу вышел…» натуральным образом. Возможно, шум ветра в кронах окрестных сосен представлялся ему шумом волны, набегающей на прибрежный песок, а может какая другая причина позвала потомственного лесозаготовителя на теплый черноморский берег. Так или иначе, успешно закончив два первых курса Одесской вышки, сходив на две плавпрактики, Шура принялся за Мореходную Астрономию, Навигацию, Лоцию, Судовождение, ЭРНП и прочие узкоспециальные науки, начинавшиеся с третьего курса обучения.
Науки науками, но по выходным дням душа требовала отдохновения, а тело женской ласки в двадцать свершившихся лет и Шура зачастил на училищные танцульки, проводившиеся в актовом зале учебного корпуса Судоводительского факультета на знаменитой улице малоизвестного Василия Дидрихсона, механика Одесского телеграфа, бывшей Староинститутской. Почему знаменитой? Потому что в актовом зале проводили танцевальные коллоквиумы курсанты всех факультетов училища. Одесские студентки, старшие школьницы и отдельные особы невысокой социальной ответственности хорошо знали этот адрес.
Вопрос проведения танцевальных и околотанцевальных мероприятий мне известен был достаточно хорошо, потому как не раз стоял Дежурным по этому учебному корпусу и лично, и тайно выдавал ключи от закрытых учебных классов «особам, приближенным к императору» или запускал внутрь всевозможных дам, без пригласительных, через окна первого этажа.
Шура стал завсегдатаем этих мероприятий. Приняв стакашку «Бецмана» шел плясать и знакомиться с дамами, выражавшими согласие на знакомство и его продолжение. Но и на старуху бывает проруха, отмечали вышеупомянутые классики – Шура влюбился. Влюбился по самые «немогу» в недавнюю выпускницу средней школы без определенных занятий, проживавшую с мамой в дощатой халупе, в типичном одесском дворе на Молдаванке. Школьница сдалась бравому курсанту сразу, без боя и мама её, в перспективе теща, позволила оставаться Шуре на ночь, за фанерной перегородкой, в надежде на зятя, будущего капитана.
Будущая теща поддавала, молодая тоже не пропускала стаканчик мимо рта, а Шура втянулся и начал отмечать начало половой жизни каждый день. Начал хромать учебный процесс. Жадно пьющего холодную воду по утрам ловил неоднократно командир роты. Задержали менты на автовокзале поддатого и пьющего пиво в буфете (хотя могли бы и не трогать, не буян). Тучи сгущались. Нашлась и последняя капля. Училищный замполит явился на танцульки сделать контрольный замер на предмет адекватности музыкального репертуара и благородности исполняемых танцев.
Обычно эту роль исполнял зав. клубом, товарыш Иван Максютенко, который утверждал репертуар самодеятельных трубадуров по наитию. Если авторами предполагаемой к исполнению песни указывались «Павел Макаров и Иван Леонов» (McСartney - Lennon), то на здоровье, спивайте хлопци. Макс уходил сразу после первой песни, оставляя все на дежурную службу во главе с офицером – дежурным по учебным корпусам, которому все было по барабану. Музыканты лабали все что умели, главное погромче и повеселее.
Вот и забрел на шабаш замполит, и первый, кто попался ему на глаза за входной дверью был конечно Шура со своей дамой сердца, в подпитии и настроении, не выказавшие никакого почтения высокому начальству. Вопрос об отчислении возник сам собой. Удивительно, но Шура не протестовал и не сопротивлялся, хотя была возможность отработать все обратно, повиниться, пообещать, взяться и налечь на учебу. Но что случилось – то случилось. Через три дня Шура пришел в роту уже по гражданке, попрощался со всеми, кого встретил, за руку, объявил командиру роты, что зла на него не держит, сам виноват и пропал на год.
Зимой следующего, дай Бог памяти, 1975? года в помещение роты ввалился в здоровенном овечьем тулупе, унтах, мохнатой меховой шапке из шкур непонятных животных, некто, с красной рожей и торчащими из кармана горлышками бутылок водки. Ввалился, потому что еле пролез в одну открытую створку стеклянных дверей, чем удивил дневального, в отсутствии командира роты сидящего на тумбочке в небрежной позе. Ввалился, громко выкрикнул приветствие и пошел в свой бывший кубрик, где проживал ранее два с небольшим года. Водку из карманов поставил со стуком на стол, снял шапку и тут мы узнали пропавшего Отца Федора.
Быстро сбегали в училищный буфет за закуской, расселись по койкам, вокруг стола, разлили, выпили по первой и выслушали историю. Шура по характеру был непротивленец, когда его списали из училища, но без волчьего билета, первая мысль была сходить в армию и восстановиться потом обратно. Но гражданская еще жена и не состоявшаяся теща натурально побили его кухонными предметами и потребовали обеспечить будущего ребенка, зачатие которого, как выяснилось, скрывали до поры, держали за козыря. Шура, как честный человек, не отказывался от содеянного за фанерной перегородкой и принял волевое решение, дополнительно оно отодвигало его мобилизацию в армию (так было ему обещано). Шура подался на строительство БАМа.
«…Слышишь рельсы гудят БАМ...».Вся первая неделя июля прошла под знаком РЖД, ну вот и навеяло. Наш сотоварищ оказался в первых рядах первопроходцев, первокопателей, первостроителей. Не помню, к сожалению, всех подробностей его приключений в диких местах Забайкалья, столько лет прошло. Начинал он с лесоповала, укладывал шпалы и рельсы, но имея за спиной почти незаконченное высшее образование быстро пробился в землемеры и маркшейдеры, не потеряв в зарплате. Честно отработав год, зашив в шапку заработанное, вернулся в Одессу. Далее следы его затерялись. Знаю только, что расписался с первой любовью, признал ребенка и тещу и решил продолжить железнодорожную карьеру. В армию не пошел.
