Всем привет, друзья!
КТО-ТО из мальчишек прибежал в общежитие спецшколы и, распахнув двери, громко возвестил:
— Ребята! На площади истребитель поставили...
Это было летом сорок четвёртого, в Саратове. День стоял солнечный. Истребитель сверкал крыльями, но сквозь свежий лак на них проступили следы ран. Как зачарованные, мы смотрели на самолёт, и надпись по фюзеляжу: «От колхозника артели «Стахановец» тов. Головатого».
Клочковатая мальчишеская память наша хранила тогда лишь отдельные штрихи — что на этом самолёте летал лётчик Ерёмин, дом которого неподалёку от площади, на улице Нижней, а Ферапонт Головатый пчеловод на хуторе Степном.
Когда на колхозном собрании разговор зашёл о том, кто сколько может дать денег на постройку самолётов «Саратовский колхозник», Головатый спросил:
— А сколько стоит самолёт?
— Может, сто тысяч рублей, а может, и больше, — ответил председатель.
Сто тысяч дались нелегко. Пришлось дома оставить лишь самое малое, чтобы прокормиться с семьёй до нового урожая.
В начале декабря Ферапонта Головатого вызвали в обком партии. Он поехал в Саратов, прихватив с собой холщовый мешок, набитый пачками десятирублёвок. Сохранилась фотография: два банковских работника пересчитывают груду денег, а напротив сидит Ферапонт, спрятав под стол натруженные руки.
Я помню то зимнее время. Люди несли на сборные пункты валенки и полушубки. Кто что мог. Отправляли посылки на фронт. Двинулся в действующую армию поток танковых колонн и эскадрилий. От Московской области, Горьковской, Куйбышевской, Рязанской областей, от народа Узбекистана... Свыше 38 миллионов рублей собрали тогда, в декабре сорок второго, саратовские крестьяне. Следуя примеру Ферапонта Головатого, свои взносы сделали русский Иван Болотин, азербайджанец Сулейманов Амер Кара Оглы, казах Кудаш Баймагамбетов и многие другие патриоты.
На хутор Степной шли письма, приезжали иностранцы. Один ради любопытства: посмотреть на «русского чудака», другие с тайной хитрецой — узнать подробности «выгодного бизнеса». Они не понимали, что в патриотическом порыве Головатого проглядывает великое самосознание целой нации, одно из проявлений морально-политического единства советского народа.
...Но вернёмся в кабинет секретаря обкома. Все вопросы были решены, кроме одного — кому вручить машину, купленную на внесённые Головатым деньги.
— Может, майору Ерёмину ? — предложил он. — Ведь волжанин, земляк...
— И я так думаю: Ерёмину, — согласился секретарь. — Воюет он здорово. Дня через три будет в Саратове, вместе поедете получать самолёт.
Это была короткая встреча. Всего сутки отпускала война: получить от колхозника Головатого истребитель и сразу возвращаться в полк. Для знакомства и разговоров оставалась ночь. Они провели её у стариков Бориса Ерёмина, на улице Нижней. Пришли дядья Рудневы. За чаркой вспомнили прошлые годы. Как приучали Борьку к токарному делу на заводе, как провожали в Вольск — учиться на авиатехника. Потом вспомнили, как леталось ему до войны на Каче.
Когда началась Великая Отечественная, от Бориса полгода не было вестей. И вот Борис дома, рассказывает, как летал под Умань, к Одессе на перехват «Хейнкелей» и «Дорнье». В одном из таких ночных полётов по его машине ударили вражеские зенитки. Очнулся Ерёмин на земле, придавленный обломками.
Те июльские дни сорок первого надолго остались в памяти. Он вспоминал о них не раз. После госпиталя, когда торопился из запасного полка на фронт. Когда получал в тылу новые самолёты и видел, что люди днюют и ночуют в цехах, чтобы дать фронту оружие. Под Харьковом, когда после боя один из его лётчиков приволок подбитую машину на воловьей упряжке...
Тогда, в марте 1942 года, они только что прилетели на Юго-Западный фронт на новых истребителях — «ЯКах». И в первой же схватке сильно потрепали фашистских асов.
Вскоре в полк приехал командующий авиацией фронта генерал Ф. Я. Фалалеев. Он поздравил Ерёмина и лётчиков с наградой — орденами Красного Знамени и протянул комэску письмо от его земляков: «Здесь, в тылу, у своих станков, мы чувствуем себя, как на фронте, неустанно куём для вас оружие...».
Летом сорок второго в донских просторах разыгралось крупное сражение. В нём участвовали лучшие эскадры гитлеровского люфтваффе. А затем бои над Волгой. Ерёмин помнит каждый. Он сбивал, сбивали и его. Вражеский металл и сейчас сидит в нём россыпью осколков.
В ходе сражения под Сталинградом пришёл приказ Ставки: вытеснить вражескую авиацию с левого берега Волги, где передвигались наши войска. Командующий 8-й воздушной армией генерал Т. Т. Хрюкин собрал командиров, сказал, что есть предложение сколотить группу асов.
— Сколько сбитых на вашем счету? — спросил он Ерёмина.
— Пятнадцать.
— Хороший счёт, — отметил командарм, — Пойдёте командиром эскадрильи. Лётчиков знаете: Алелюхин, Амет-Хан-Султан, Королев, Лавриненков, Ковачевич...
Вот с такой родословной доблести майор Ерёмин, ставший вскоре командиром полка, и прибыл в Саратов.
Утром они с Ферапонтом Петровичем бродили по заснеженному аэродрому. Новенькие «ЯКи» стояли ровной линейкой. Ферапонт даже расстроился: какой брать? Он ходил от одного самолёта к другому, по-хозяйски пробуя валенком накачку колёс. Дотошно спрашивал про вооружение. Когда настало время расставаться, крепко обнял лётчика:
— Счастливо, сынок.
— Спасибо, батя. От всех лётчиков спасибо.
Ферапонт Петрович нетерпеливо ждал вестей с фронта.
И вот письмо от Бориса. «Дорогой отец, — писал он, — вчера, как прилетел в часть, собрались орлы на митинг. Рассказал о нашей встрече, о тебе. Перед гвардейским знаменем все мы поклялись задать жару фашистам...»
Потом пошли «сбитые». В декабре, январе... Обо всём этом рассказывал в письмах Ерёмин. Ферапонт Петрович завёл карту, на которой отмечал боевой путь истребителя. Красная линия проходила через донецкие степи, Ростов, Донбасс. Отлетав два положенных срока, самолёт отбыл на родину Головатого и Ерёмина — в Саратов.
О той памятной встрече с легендарным истребителем недавно я рассказал Борису Николаевичу Ерёмину.
— А что было после? — переспросил он. — Воевал на втором дарственном истребителе Головатого. В победном мае сделал на кем последний, 342-й боевой вылет. Счёт сбитых вражеских машин дошёл до двадцати трёх. После войны много раз встречался с Ферапонтом Петровичем. Незадолго перед своей кончиной он председательствовал в колхозе и стал Героем Социалистического Труда.
— А живы те самолёты?
— Конечно, живы, — сказал Ерёмин. — Один в Саратовском музее, другой — в Москве. Они хранятся как реликвии...
Подполковник Л. ЧУЙКО (1971)
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
★ ★ ★
Поддержать канал:
- кошелек ЮMoney: 410018900909230
- карта ЮMoney: 5599002037844364
