1774 год от Рождества Христова. Отряды "чудесно спасшегося государя Петра Федоровича (в военных реляциях — вора Емельки Пугачева) разоряют городки и крепости Исетской провинции. Пали Челяба, Троицкая, Магнитная, Степная, Карагайская крепость, Троицк.
Толпы добропорядочных горожан, закопав свои ценности или передав их на хранение "надежным людям", превратились в беженцев и бегут в степи и леса, стараясь держаться близ отрядов правительственных войск. Грабеж стоит повсеместный. "Фельдмаршал" Базаргул Юнаев (в миру бывший батрак и табунщик) и "Енерал Государственной Военной коллегии" Алешка Дубровский (в миру бывший рабочий казенного Златоустовского завода Ванька Трофимов) чинят допросы и "злодейство", вешают проштрафившихся чиновников, глаголят указы (благо, есть пока чем глаголить, позже вырвут).
Впрочем, пугачевские войска на стоянках не задерживаются. Разорив селения, пируют безудержно, но при приближении царских колонн либо ретируются заранее, поджигая дома и храмы, либо выбиваются из городков отрядами казаков, гусар или солдат в перестрелках и тоже бегут в степь и леса, бросая обозы с награбленным. И тут уже шустрят государевы ратники.
Как писал генерал И.А. Деколонг в реляции государю:
"Сверх того [отбит] с множество награбленными вещами обоз, из которого войска, кто мог что захватить, сыто воспользовались за свои труды и усердность к службе ее императорскому величеству".
Многодетная вдова бывшего переводчика Софья Федоровна Мещерякова (толмач, вероятно, был загублен злодеями где-то на выезде, не договорившись с башкирами или киргиз-кайсаками) тоже решила бежать из Челябинска при приближении пугачевских войск. Но тащить на себе весь скарб посчитала неблагоразумным и решила спрятать его на сохранение в местной Христорождественнской церкви, посчитав, что мятежники святой храм не разграбят.
Вернувшись же, вдова обнаружила, что ценности её пропали. И провела целое расследование, самостоятельно вычислив подозреваемых. Была у неё зацепка, среди ценных вещей пропали заметные серебряные пряжки (вероятно, поясные), след коих отыскался.
Но не добившись возврата оных вещей, решила вдова писать прошение владыке Тобольскому Варлааму, с тем, чтобы он своей властью велел вернуть похищенное добро. Сама вдова писать не умела, но пришла к копиисту Тобольской духовной консистории копиист Никифору Емельянову, который и составил прошение.
Ниже приводится письмо, с сохранением орфографии:
«Покорнейшее прошение города Челябы вдовы бывшего переводчика» Софьи Федоровны Мещеряковой Тобольскому Варлааму об украденных у нее во время Пугачевского восстания вещах.
11 мая 1975 г.
В прошлом 1774 году в зимнее время, а в котором м[еся]це не упомню, пред приходом в город Челябу злодейских пугачевских партий, по дозволению тамошнего священника Христорождественской церкви Ивана Задорина, положены были детьми моими во оную церковь пожитки наши для сохранения от злодеев четыре ящика, в числе коих один был с деньгами.
В нем оных было семьдесят один рубль сорок копеек да двои серебряные пряшки, из коих были ценою одни со [в]ставками добрых каменьев в двенадцать рублев, другие простые в шесть рублев. Да кошелек серебром шитой в шестьдесят копеек, всего [ценностей в ящике] на девяносто рублев.
Во время бытности злодеев во оном городе Челябе три ящика с прочими пожитками самими злодеями из оной церкви унесены, а четвертый ящик с показанными деньгами и вещами в тож[е] самое время оной Христорождественской церкви дьячком Дмитрием Егоровым Землянициным взят.
Как точно меня сын мой, находящийся ныне в Исетской провинциальной канцелярии, копиист Михайло Мещеряков присланным ко мне письмом сюда уверяет, что оный дьячок Земляницын пряшки, показанные в двенадцать рублев, кои лежали вместе с показанными деньгами в одном ящике, продал по ухождении злодеев из Челябы солдату. А как его зовут — в письме сыновнем не означено. А значит в том письме, что оно и солдат подлинны, дал тому моему сыну показанному копиисту Михаилу письмо (кое у него и ныне имеется) в том, что он подлинно у того дьячка Земляницина означенные пряшки купил.
А как муж [у] меня нижайше злодеями смерти предан, от коего осталось при мне детей мужеска пять человек да женска одна, коих от разорения показанных злодеев и дьячковского пришла я в пропитании в крайнее убожество и едва дневную пищу имею.
Того ради Вашего преосвященства милостивого архипастыря всенижайше прошу по показанному [для] меня сыновьему уверению в покраже из церкви написанным дьячком Дмитрием Землянициным означенных денег и вещей, где надлежит приказать изследовать, и меня нижайшую удовольствовать и о том учинить милостивую архипастырскую резолюцию.
1775 года мая 11 дня сие прошение писал и вместо оной просительницы Софии Федоровой ее просьбой руку приложил Тобольской духовной консистории копиист Никифор Емельянов.
Читал канцелярист Григорей Заборовской".
Ответа от Владыки в архиве ОГАЧО нет. Известно, что Прошение Мещеряковой (на семи листах) дошло до Тобольской духовной констистории, а затем было переслано в Исетскую провинциальную канцелярию для разбирательств. Духовные чины решили, что дело это светское, а потому разбираться надлежит государственным органам. Но следствие по этому Прошению так и не было проведено.
Вообще, в то время Прошений разных, меморий и рапортов в различные государственные и духовные инстанции присылалось множество. Рассматривались же они по мере желания и возможности высоких лиц. Некоторые же бумаги просто брались писарями и дьяками для собственных нужд и были для делопроизводства утрачены. Но поражает настойчивость вдовы, которая не оставила дела, не опустила руки, а предприняла все попытки выяснить, куда и как запропастилось её добро.
Увы, безуспешно. Это еще одна история о том, что те, кому надлежит принять деятельное участие в разбирательствах — остаются казенно равнодушны и безразличны. Зря вдова тратила свои медные копейки на Прошение.
P.S. Истории, мысли и аналитика современных армейских и политических событиях — в нашем телеграм-канале "Военвед" (название кликабельно, ссылка). Здесь об этом писать не дают, искусственно ограничивая показы.
