Предисловие
Когда на факультете филологии мы начали проходить зарубежную литературу ХХ века, я поняла, что авторы в то время были почти садисты: дабы как-то отличаться от предшественников, выдумывали кто во что горазд. Сегодня мы пробежимся с вами и по вполне себе общим приёмам, а также коснёмся тех, которые похожи на ультрамодные вещи – максимум, на один сезон, и то в идеале вернуть в магазин до истечения двух недель. Кстати, в «Читай-город» нельзя вернуть книгу, так что учтите.
1. Ненадёжный рассказчик
Этот приём я очень люблю и сама использую. Идёт дядя Ваня по лесу, то тут, то там всякие чудеса да тролли, а потом оказывается, что дядя Ваня после смерти жены пятый год в запое. Всё, что читали до этого факта, остервенело вычёркиваем.
Зачем автору запутывать читателя такими фантазиями?
Всякая фантазия вполне себе способна раскрывать самого персонажа, пусть и события эти сплошь вымысел. Дяде Ване про лесные чудеса в детстве рассказывала родная бабка, вот ему и стало мерещиться, хоть и под градусом. Посмотреть на персонажа, когда к нему красоты приходят или страха нагоняют – тоже ведь интересно. А как он отреагировал? А почему?
В детективах лживые показания – это вообще один из самых частых ходов, а иначе если намекать с первой страницы, то кто же дочитает до трёхсотой, когда и так понятно, что убийца – садовник. Особенно, если он дядя Ваня.
2. Нелинейное повествование
Просто начать с кульминации, а потом вернуться на прямую дорожку – это ерунда, поверьте. Давайте лучше вытащим из старого книжного шкафа «Хазарский словарь» Милорада Павича. Вот вам роман-лексикон в 100 000 слов, который можно читать с начала до конца, с конца в начало, а можно вообще с любого места-слова. Как вам такая игра? Хорошо, что хоть читательский дневник заполнять не надо и параллельно словарик от руки вести. Я уже молчу, что есть мужской и женский вариант книги. Да, молчу точно.
3. Разные эпохи повествования
«Улисс» Джеймса Джойса. О, тут можно говорить бесконечно, но мы не будем. Всего один день, при этом этот день высмотрен с позиции нескольких эпох, нескольких мест и нескольких вариантов повествования. Само собой, не обошлось без потока сознания, где героиня про пирожки, мужа и не очень любимые женщинами дни мыслит в одном потоке. На мой взгляд, самое сложное пробиться через стародревний язык первых глав. А женский поток сознания – на это и мы горазды. И не один день, а каждый.
4. Прямые вопросы читателю
Пушкин болтал с читателем, как с родным, особенно, в «Онегине». Правда, в крайней (уверена, что не в последней) экранизации образ рассказчика ругали на чём свет, но в тексте он был очень даже ничего. Прекрасно понимаю автора, который говорит, что он устал, поэтому потом расскажет, что дальше было. Зачёт.
5. Гаджетолюбие
Что мы всё про двадцатый век. Давайте под занавес и про наш поговорим. Не уверена, что это замысел автора, скорее, издательства стали грешить тем, что выпускают книги с дополнительными приложениями, где можно посмотреть сопутствующие книге материалы, порассматривать галереи иллюстраций, печатать которые на мелованной бумаге стало ой как дорого. И послушать, и посмотреть, и шарады поразгадывать.
Но я, знаете, за белый лист и чёрный шрифт. На остальное есть воображение.
А вы как думаете?
