Меня отправили в небольшую командировку - на педагогический слёт, где я должна была представлять "честь школы". На самом деле, просто никто не горел желанием ехать, а я согласилась по неведению. Пользуясь случаем, я могла попробовать "защитить на категорию". Для присвоения оной мне нужно было поработать хотя бы два года, если следовать регламенту. Однако, учитывая отдаленность территории и кадровый дефицит, был шанс получить категорию досрочно, при условии, что я успешно представлю школу и "пройду защиту". Поездка была в областной центр, в тот город, где жила моя первая учительница Евгения Павловна Аистова. Я ехала в надежде увидеться с ней. Перед дорогой коллеги меня успокаивали и настраивали, чтобы я ничего не боялась и смело ехала на слёт (конечно, отправляли "салагу" их же спины прикрывать). Только вот я думала лишь о встрече с Генечкой, и чихать хотела на защиты и категории. Мне было одиноко на чужбине, и больше всего в жизни я хотела увидеть родное лицо, а не сделать шаг в карьере.
Паромы уже не ходили - река замерзала. До декабря, пока не "встанет вода" добираться приходилось по воздуху. И я первый раз в жизни увидела настоящий живой вертолёт. Я думала, что лететь на вертолете, это как в кино - сидеть в наушниках и смотреть в стеклянную кабину на живую карту необъятной Родины, наблюдать за полетом птиц, видеть зарю из-за горизонта, изгиб реки и верхушки гор. Но когда в кабине вертолета глухо как в танке на предмет иллюминаторов (снова каламбур!), то все довольно прозаично. Полет выглядит так: пассажиры просто сидят на лавках (кто успел занять) или на мешках с почтой, их мотыляет из стороны в сторону, делая похожими на тюленей, уши глохнут от запредельного шума, связь с экипажем - только мигание лампочки. Лампочка горит - значит посадка. Поэтому впечатления от романтичного полета весьма скудные - видела сам вертолет, сидела внутри, куда-то летела. Вот и всё.
В городе я первым делом набрала номер Генечки.
- Алло, здравствуйте! Можно Евгению Павловну?
- Её нет, а кто спрашивает?
- Это ученица её, Гордеева. А где она?
- Уехала. А вы что-то хотели передать?
- Нет, спасибо. Я просто проездом, думала увидимся.
Генечка "вела" нас в начальной школе и была для нас "второй мамой". Она взяла нас под свое большое аистово крыло как под надёжную защиту. Когда мы выпустились в большую школу, мы как птенцы-переростки все еще бегали к ней на переменах - чаю попить, на двойки пожаловаться, попросить на собрание сходить вместо родителей. Кроме того, она никогда нас не ругала, даже когда было за что. Другие и за меньшее получали так, что всю жизнь помнили, а мы не боялись признаться даже в "криминале".
Она любила и заботилась о нас. Был случай, когда Генечка лежала в больнице с ученицей, Таней Козловой. У Таниной мамы был маленький ребенок, отец работал, а ей нужно было менять капельницы и следить за состоянием. У Генечки часто жила Люба Подольская, когда ее мать уходила в запой и избивала ее. Или например, уже в старших классах, Коля Шишкин, недоумок, где-то раздобыл и попробовал наркотики, а потом умирал, и Генечка тащила его на руках в больницу, потому что скорая отказалась брать "передоз". Мы все были разные, из разных семей, и несчастливых тоже хватало. Генечка заменяла многим родителей, и всем нам была другом, спасателем, врачом и генералом в одном лице. Мы слушались ее как не слушались маму с папой, ее слово было непреложным. От скольких ошибок и бед она нас уберегла - не сосчитать. Генечка приходила на наш выпускной, готовила нас к вступительным. Как она находила время для всех - одному Богу ведомо, у нее ведь была и своя семья. Мы приходили к ней всегда - приходили просто так, приходили поплакать, за советом или на чай. Ее любили и навещали многие бывшие ученики, но особенными для нее были почему-то именно мы. Когда она уезжала на север, все пришли ее провожать. На вокзале собралась большая толпа. Она уезжала одна, после смерти мужа. Сказала, что ей нужно на край света и ничуть не ближе. Мы плакали, снабжали ее в дорогу, кто чем мог - пирогами, книгами "на память", любимыми игрушками, картинами "Специально рисовал!" от Жени Носова с нашими физиономиями в разные годы, и даже "Настойка крепкая, но целебная, бабуля лично вам приготовила" от Веры Лебедевой. Генечка взяла все до единого дары, не смотря на то, что их некуда было класть - пришлось даже отдельную сумку на вокзале покупать. Мы не представляли себе жизни без Генечки и после ее отъезда остались взрослыми сиротами. Постепенно, конечно, привыкли, но переписку с ней вели исправно.
Я не позвонила ей тогда, в день приезда, и сейчас судьба опять нас развела - мне нужно было возвращаться. Рейсы до города и обратно ходили не каждый день, а мне было велено "обернуться одним днем".
Защита прошла не совсем гладко - комиссия была недовольна отсутствием диплома, но категорию мне все же присвоили. Хотя возвращалась я с чувством досады - мне, грешным делом, казалось, что лучше б я не преуспела в защите, но с Генечкой увиделась. Можно было бы вот так поменяться? Я поговорила по телефону с ее соседкой и все равно заехала оставить для нее письмо.
Я добралась на автобусе до райцентра (того самого, отмеченного моими криминальными похождениями) и отправилась на аэродром.
В деревне меня уже не встречали. Да что там, много чести! Дорогу знаю, сама дойду. По пути меня догнал Маяк, мой верный защитник. Он зашел со мной в школу погреться, и я оставила его на ночь. Мы пили чай с пирожками (в городе я купила целую гору пирожков со всеми начинками), слушали радио и грелись. Конечно, чай пила только я, Маяк отдавал предпочтение пирожкам. Так мы и уснули под звуки любимой радиостанции, единственной, которая здесь "пеленговалась" - Маяк, конечно.
