Совершенно случайно мне на глаза попалось упоминание о книге французского писателя Андре Жида, которая называется «Возвращение из СССР». Сам писатель называл себя путешественником, а потому мне особенно было любопытно узнать его точку зрения на СССР 30-х годов прошлого века. Сегодня нет никого живущих и заставших лично то время, а потому, чтобы что-то узнать о том времени, хорошо бы обращать внимание не только на ту информацию, которую писали внутри страны, но и на наблюдения приезжих «путешественников». Именно поэтому книга Андре Жида, на мой взгляд, является очень хорошим материалом для ознакомления!
В этой статье будет очень много цитат из книги «Возвращение из СССР», поэтому приготовьтесь к глубокому погружению!
Вообще, беспристрастным Андре сложно назвать. Он ни в коей мере не скрывал своего положительного отношения к коммунизму в общем и к СССР в частности, о чем писал и в упомянутой книге. Хотя иногда мне казалось, что глубоко внутри он против такого строя и не принимает его.
Построение СССР он честно называл экспериментом и говорил о том, что стоит жить хотя бы ради того, чтобы наблюдать за этим экспериментом, более того, даже стоит отдать жизнь, чтобы ему способствовать(тут хочется спросить у Андре: «чью?»).
«Три года назад я говорил о своей любви, о своем восхищении Советским Союзом. Там совершался беспрецедентный эксперимент, наполнявший наши сердца надеждой, оттуда мы ждали великого прогресса, там зарождался порыв, способный увлечь все человечество. Чтобы быть свидетелем этого обновления, думал я, стоит жить, стоит отдать жизнь, чтобы ему способствовать.»
Тут и далее цитаты из книги «Возвращение из СССР»
На протяжении своего повествования Андре использует такие речевые обороты, которые, достаточно красочно описывают всё то, что происходило в стране Советов в то время. Вот например обратите внимание на этот отрывок:
«СССР "строится". Важно об этом постоянно напоминать себе. Поэтому захватывающе интересно пребывание в этой необъятной стране, МУЧАЮЩЕЙСЯ родами, – кажется, само будущее рождается на глазах.»
Не знаю специально или нет он использовал слово с корнем «мучение» в контексте создания нового общества, но согласитесь, это слово очень своеобразно описывает состояние общества, поставившего перед собой определенную цель? Слово «мучение» слишком тесно связано с другим словом — «страдание». Какое будущее из этого родилось каждый ответит для себя сам.
Дальше Андре описывает крайности:
«Там есть хорошее и плохое. Точнее было бы сказать: самое лучшее и самое худшее.»
Из крайности в крайность. У Шекспира в трагедии «Король Лир» есть фраза: «Стремясь к лучшему, мы часто портим хорошее». Это прекрасная фраза которая показывает, что крайности очень вредны. «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет» — из этой же оперы о крайностях. В контексте общества такая фраза будет говорить о разбалансировки этого самого общества, и именно эту мысль в контексте СССР озвучивает Андре Жид.
Похвала
Что из увиденного Андре удостоилось его похвалы?
«Общаясь с рабочими на стройках, на заводах или в домах отдыха, в садах, в "парках культуры", я порой испытывал истинную радость. Я чувствовал, как по-братски относятся они ко мне, и из сердца уходила тревога, оно наполнялось радостью»
...
А это внезапное посещение детского лагеря под Боржоми – очень скромного, почти убогого, но где дети сияли здоровьем, счастьем, они словно хотели поделиться со мной своей радостью. Что сказать?
...
Дети во всех пионерских лагерях, которые я видел, красивы, сыты (кормят пять раз в день), хорошо ухожены, взлелеяны даже, веселы. Взгляд светлый, доверчивый. Смех простодушный и искренний.
...
Такое же выражение спокойного счастья мы часто видели и у взрослых, тоже красивых, сильных. "Парки культуры", где они собираются после работы по вечерам, – их несомненное достижение. И среди прочих – "парки культуры" Москвы.
...
Люди в СССР замечательные. В Грузии, Кахетии, Абхазии (я говорю только о том, что видел) и еще в особенности, как мне показалось, в Крыму и в Ленинграде...»
Андре очень хвалил людей, которых он встречал во время своего путешествия в СССР. Наверное, именно люди и были тем «лучшим», что он выделил в начале своей книги. А что же тогда самое худшее? Впрочем, давайте не будем забегать вперед.
Андре очень понравилась природа Кавказа. Он с большой добротой высказывался о Грузии.
«Я говорил уже, что меня меньше интересуют пейзажи… Однако мне хотелось бы рассказать о великолепных лесах Кавказа – при въезде в Кахетию, в окрестностях Батуми и в особенности Бакуриани, под или, точнее сказать, над Боржоми. Более прекрасного леса я не видел и не представлял себе...»
Далее он признается в любви к Санкт-Петербургу. Наверное жителям города было бы очень лестно знать, что настоящий парижанин называет самым красивым городом не Париж, а именно Санкт-Петербург.
«Что восхищает в Ленинграде – это Санкт-Петербург. Я не знаю более красивого города, более гармонического сочетания металла, воды и камня... "Все там красота и гармония". Душа радуется красоте и отдыхает.»
А ещё Андре хвалит людей за порядок во время нахождения в очереди. Представляете? Хвалит он именно то, что люди, находящиеся в очереди ведут себя очень спокойно и организованно.
«Громадное помещение, невообразимая толкотня. Продавцы, впрочем, сохраняют спокойствие, потому что вокруг них ни малейшего признака нетерпения. Каждый ждет своей очереди, стоя или сидя, часто с ребенком на руках. Очередь не регулируется, однако ни малейшего признака беспорядка. Здесь можно провести все утро, весь день – в спертом воздухе, которым, сначала кажется, невозможно дышать, но потом люди привыкают, как привыкают ко всему.»
Но именно очередь, как кажется и добила писателя, так как уже на четвертой странице начинается критика. Именно к ней мы и перейдем.
Критика
«Продираясь сквозь толпу (или подталкиваемый ею), я обошел магазин вдоль и поперек и сверху донизу. Товары, за редким исключением, совсем негодные. Можно даже подумать, что ткани, вещи и т. д. специально изготавливаются по возможности непривлекательными, чтобы их можно было купить только по крайней нужде, а не потому, что они понравились. Мне хотелось привезти какие-нибудь сувениры друзьям, но все выглядит ужасно.»
Впрочем, писатель выражает надежду, что в скором времени качество товаров улучшится, так как он считает, что это связано в первую очередь с дефицитом. Но тут же он пишет такую фразу, которая показывает, что людям не так-то и важно качество.
«Впрочем, люди в СССР, похоже, склонны покупать все, что им предложат, даже то, что у нас на Западе показалось бы безобразным. Скоро, я надеюсь, с ростом производства увеличится выпуск хороших товаров, можно будет выбирать, и одновременно с этим будет уменьшаться выпуск плохих.»
Забегая вперед, можно констатировать, что широкого выбора товаров в СССР так и не появилось, и вплоть до его развала существовал дефицит на некоторые виды продукции. «Склонность покупать всё что предложат» — очень красноречивое выражение, показывающее что у человека нет выбора.
«Вопрос о качестве относится особенно к продуктам питания. В этой области предстоит еще много сделать. Но когда мы пожаловались на плохое качество некоторых продуктов, Джеф Ласт, приехавший в СССР уже в четвертый раз после двухлетнего перерыва, напротив, с восхищением отозвался о достигнутых успехах. Овощи и в особенности фрукты если не совсем плохие, то, по крайней мере, за редким исключением, неважные. Очень много дынь, но безвкусных. Вино, в общем, хорошее (вспоминается, в частности, прекрасное Цинандали в Кахетии). Пиво сносное. Копченая рыба (в Ленинграде) прекрасная, но не выдерживает транспортировки.
Пока не было необходимого, разумно было не заниматься излишествами. Если в СССР ничего не сделано для удовлетворения гурманских вкусов, так это потому, что элементарные потребности еще не удовлетворены.»
Ну и снова Андре приходит к логичному выводу:
«Вкус, впрочем, развивается только тогда, когда есть возможность выбора и сравнения. Выбирать не из чего. Поневоле предпочтешь то, что тебе предложат, выхода нет – надо или брать, что тебе дают, или отказываться. Если государство одновременно производитель, покупатель и продавец – качество зависит от уровня культуры.»
Какая же отличная цитата на тему экономического устройства страны! Напрашивается неутешительный вывод об уровне этой самой культуры. Всё по Андре, без додумываний.
«И тогда, несмотря на весь свой антикапитализм, я думаю о тех людях у нас – от крупного промышленника до мелкого торговца, – которые с ног сбиваются и мучаются одной мыслью: что бы еще такое придумать, чтобы удовлетворить публику? С какой изощренной изобретательностью каждый из них ищет способа свалить конкурента! Государству же до этого дела мало – у него нет конкурентов. Качество? "Зачем оно, если нет конкуренции?" – говорят нам. Именно так, очень бесхитростно, объясняют нам плохое качество всего производимого в СССР, а заодно и отсутствие вкуса у публики. Если бы даже вкус и был, что бы изменилось? Нет, прогресс будет здесь теперь зависеть не от конкуренции, а от возрастающей требовательности, которая, в свою очередь, будет увеличиваться с ростом культуры. Во Франции этот процесс, несомненно, шел бы быстрее, потому что требовательность уже есть.»
Спасибо за честность, Андре. Вот только конкуренции не избежать и именно в этом устойчивость экономической системы, так как без конкуренции страдает всё, а требовательность заканчивается отсутствием выбора. Простая истина.
«Трудно представить что-нибудь более глупо-буржуазное, более мещанское, чем нынешняя продукция. Витрины московских магазинов повергают в отчаяние. Старинные же ткани с рисунком, нанесенным вручную, прекрасны. Это было народное ремесло, но это было искусство.»
Отсутствие культуры, или как там? Помню я как-то писал на своем канале пост о том, что в советское время белой краской закрасили стены в академии Штиглица, выполненные в традиционном русском стиле. Интересно, что бы Андре написал о таком варварстве по отношению к своей культуре?
Дальше Андре Жид прошёлся по русской лени. Ну или как ему показалось, о лени.
«Возвращаюсь к москвичам. Иностранца поражает их полная невозмутимость. Сказать "лень" – это было бы, конечно, слишком… "Стахановское движение" было замечательным изобретением, чтобы встряхнуть народ от спячки (когда-то для этой цели был кнут). В стране, где рабочие привыкли работать, "стахановское движение" было бы не нужным. Но здесь, оставленные без присмотра, они тотчас же расслабляются. И кажется чудом, что, несмотря на это, дело идет. Чего это стоит руководителям, никто не знает. Чтобы представить себе масштабы этих усилий, надо иметь в виду врожденную малую "производительность" русского человека»
А я хотел бы ему задать встречный виртуальный вопрос: «А вот если бы те счастливые и искренние люди, которых он встречал в парках Культуры, работали как Стаханов, были бы они такими счастливыми и приветливыми?» Может быть в этом дело? Это он еще не знает поговорок о лени, которые так популярны в нашем фольклоре.
А вообще, Андре следовало бы съездить в Италию, Испанию, Грецию. Вот где бы он увидел настоящее расслабление и нежелание работать. Так что всё познается в сравнении.
А вот ещё из личных наблюдений Андре:
«На одном из заводов, который прекрасно работает ..., мне представляют стахановца, громадный портрет которого висит на стене. Ему удалось, говорят мне, выполнить за пять часов работу, на которую требуется восемь дней (а может быть, наоборот: за восемь часов – пятидневную норму, я уже теперь не помню). Осмеливаюсь спросить, не означает ли это, что на пятичасовую работу сначала планировалось восемь дней. Но вопрос мой был встречен сдержанно, предпочли на него не отвечать.»
Браво за вопрос! Иногда, правильно сформулированный вопрос намного лучше любого последующего ответа на него.
«Невольно спрашиваешь себя, каких успехов советский режим добился бы с темпераментом, усердием, добросовестностью и профессиональной подготовкой наших рабочих. Кроме стахановцев на этом сером фоне выделяется пылкая молодежь, keen at work, – закваска, способная заставить подняться тесто.
Эта инерция массы, пожалуй, была и до сих пор остается одной из самых сложных проблем, которые предстояло решать Сталину. Отсюда и "ударники", и "стахановское движение". Возврат к неравной заработной плате объясняется этими же причинами.»
В реальности же, ни «ударники», ни «стахановцы» не смогли бы спасти советскую экономику от стагнации, в которую она стремительно погружалась к 80м годам прошлого столетия. И Андре должно было бы быть понятным, что «экономическое тесто» поднимается не за счет "ударников", а за счет новых технологий и инвестиций. В то время, в которое страну посещал Андре Жид, американцы активно помогали поднимать в нашей стране промышленность, были технологии. Но затем, на излете СССР в стране с этим оказались серьезные проблемы, и "ударники" спасти ситуацию не смогли бы.
Дальше Андре снова размышляет об экономике на примере работы одного из грузинских колхозов.
«В прошлом году колхоз получил большие прибыли, что позволило иметь значительные накопления, поднять до шестнадцати рублей выплату за трудодень. Как образовалась такая цифра? Точно так же, как если бы колхоз был сельскохозяйственным капиталистическим предприятием и доход распределялся бы поровну между акционерами. Ибо остается непреложным факт: в СССР нет больше эксплуатации большинства меньшинством.»
А если капиталист выплатит премию за хорошую работу, Андре тоже это сравнит с распределением дохода между акционерами? При этом, Андре совершенно не задается вопросом, а есть ли разница между государственной эксплуатацией труда и частной.
«Это громадное достижение. "Здесь у нас нет больше акционеров. Сами рабочие (имеются в виду рабочие колхоза, разумеется) распределяют между собой доходы, без каких-либо отчислений государству"»
Какая-то святая наивность, по-другому не могу воспринимать эти слова. А дальше автор снова сокрушается увиденной бедности, в которой живут эти колхозники, получающие распределение дохода, словно они акционеры:
«Я был в домах многих колхозников этого процветающего колхоза… Мне хотелось бы выразить странное и грустное впечатление, которое производит "интерьер" в их домах: впечатление абсолютной безликости. В каждом доме та же грубая мебель, тот же портрет Сталина – и больше ничего. Ни одного предмета, ни одной вещи, которые указывали бы на личность хозяина. Взаимозаменяемые жилища.»
У Эриха Фромма это называется отчуждением, и в своих книгах философ очень подробно описывал, почему советский путь развития приводил именно к отчуждению. Андре именно это отчуждение и заметил, но выводов правильных не сделал.
«Взаимозаменяемые жилища. До такой степени, что колхозники (которые тоже кажутся взаимозаменяемыми) могли бы перебраться из одного дома в другой и не заметить этого. Конечно, таким способом легче достигнуть счастья. Как мне говорили, радости у них тоже общие. Своя комната у человека только для сна. А все самое для него интересное в жизни переместилось в клуб, в "парк культуры", в места собраний. Чего желать лучшего? Всеобщее счастье достигается обезличиванием каждого. Счастье всех достигается за счет счастья каждого. Будьте как все, чтобы быть счастливым.»
Мне кажется это сарказм. Особенно меня зацепила вот эта фраза: «Всеобщее счастье достигается обезличиванием каждого». Это значит, что в «гармонии» такого «всеобщего счастья» никто не счастлив. Отчуждение в наивысшем его проявлении. Отчуждение от себя самого!
Проследуем дальше
«В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естествен, они его не ощущают, и не думаю, что к этому могло бы примешиваться лицемерие. Действительно ли это те самые люди, которые делали революцию? Нет, это те, кто ею воспользовался.»
Отсутствие выбора продуктов, лень и нежелание работать, отсутствие своего мнения... Андре, тебе точно понравился этот эксперимент?
Автор говорит о конформизме, но ведь известно, что конформизм приводит к подавлению индивидуальности. Конформизм одно из убежищ, куда человек скрывается от страха и свободы.
«Каждое утро "Правда" им сообщает, что следует знать, о чем думать и чему верить. И нехорошо не подчиняться общему правилу. Получается, что, когда ты говоришь с каким-нибудь русским, ты говоришь словно со всеми сразу. Не то чтобы он буквально следовал каждому указанию, но в силу обстоятельств отличаться от других он просто не может.»
Это, наверное, та худшая крайность(«самое худшее») о которой в начале своего труда писал автор. А хорошее тогда что? Радость принятия и улыбки?
«Надо иметь в виду также, что подобное сознание начинает формироваться с самого раннего детства… Отсюда странное поведение, которое тебя, иностранца, иногда удивляет, отсюда способность находить радости, которые удивляют тебя еще больше. Тебе жаль тех, кто часами стоит в очереди, – они же считают это нормальным. Хлеб, овощи, фрукты кажутся тебе плохими – но другого ничего нет. Ткани, вещи, которые ты видишь, кажутся тебе безобразными – но выбирать не из чего. Поскольку сравнивать совершенно не с чем – разве что с проклятым прошлым, – ты с радостью берешь то, что тебе дают.»
Дальше Андре размышляет о том, откуда появляется это ощущение счастья и радости:
«Самое главное при этом – убедить людей, что они счастливы настолько, насколько можно быть счастливым в ожидании лучшего, убедить людей, что другие повсюду менее счастливы, чем они. Этого можно достигнуть, только надежно перекрыв любую связь с внешним миром (я имею в виду – с заграницей). Потому-то при равных условиях жизни или даже гораздо более худших русский рабочий считает себя счастливым, он и на самом деле более счастлив, намного более счастлив, чем французский рабочий. Его счастье – в его надежде, в его вере, в его неведении»
Счастье в неведении. Я сразу вспоминаю Сайфера из первой «Матрицы».
Если вы смотрели этот фильм, то понимаете, почему я его вспомнил.
При этом, автор явно одобряет такой уклад! Ему то проще. Он предстает только наблюдателем за экспериментом. Он вернется к себе домой, и не захочет остаться в этом «эксперименте».
«Психологически я могу себе объяснить, почему надо жить под колпаком, перекрывать границы: до тех пор пока не утвердится новый порядок, пока дела не наладятся, ради счастья жителей СССР важно, чтобы счастье это было защищено.»
От кого защищают это «счастье»? Кто покушается на это «счастье»? Нет, Андре, колпак нужен только для того, чтобы эти «счастливые» не разбежались от своего «счастья».
А дальше Андре размышляет о критике:
«я быстро понял, что, кроме доносительства и замечаний по мелким поводам (суп в столовой холодный, читальный зал в клубе плохо выметен), эта критика состоит только в том, чтобы постоянно вопрошать себя, что соответствует или не соответствует "линии". Спорят отнюдь не по поводу самой "линии". Спорят, чтобы выяснить, насколько такое-то произведение, такой-то поступок, такая-то теория соответствуют этой священной "линии". И горе тому, кто попытался бы от нее отклониться. В пределах "линии" критикуй сколько тебе угодно»
Затем автор проводит вполне логическое заключение, которое хочется связать с его предыдущими высказываниями.
«Нет ничего более опасного для культуры, чем подобное состояние умов.»
Прогресс зависит от конкуренции, но при отсутствии конкуренции, по словам Андре, он зависит от роста культуры. При этом, автор заметил, что росту культуры мешает состояние умов, которое он увидел в советском обществе. Так как быть? Какой-то замкнутый круг получается.
Дальше Андре размышляет о комплексе превосходства:
«Советский гражданин пребывает в полнейшем неведении относительно заграницы. Более того, его убедили, что решительно всё за границей и во всех областях – значительно хуже, чем в СССР. Эта иллюзия умело поддерживается – важно, чтобы каждый, даже недовольный, радовался режиму, предохраняющему его от худших зол.»
При этом:
«Впрочем, если они все же небезразличны к тому, что делается за границей, все равно значительно больше они озабочены тем, что заграница о них подумает. Самое важное для них – знать, достаточно ли мы восхищаемся ими. Поэтому боятся, что мы можем не все знать об их достоинствах. Они ждут от нас не столько знания, сколько комплиментов.»
Такие наблюдения автора говорят в первую очередь об инфантилизме и нарциссизме общества. Сейчас, если какой-то автор пишет об этом, старшее поколение очень сильно обижается и принимается вступать в споры. А тут об этом же пишет человек, посещавший СССР в 1936 году. Но с ним уже не вступишь в спор. Если только в виртуальный.
«Вопросы, которые вам задают, иногда настолько ошеломляют, что я боюсь их воспроизводить. Кто-нибудь может подумать, что я их сам придумал. Когда я говорю, что в Париже тоже есть метро, – скептические улыбки. "У вас только трамваи? Омнибусы?.." Один спрашивает (речь уже идет не о детях, а о вполне грамотных рабочих), есть ли у нас тоже школы во Франции. Другой, чуть более осведомленный, пожимает плечами: да, конечно, во Франции есть школы, но там бьют детей, он знает об этом из надежного источника. Что все рабочие у нас очень несчастны, само собой разумеется, поскольку мы еще "не совершили революцию". Для них за пределами СССР – мрак. За исключением нескольких прозревших, в капиталистическом мире все прозябают в потемках.»
Дальше автор пытается похвалить отель в Сочи, но при этом он описывает реакцию местных, от которой становится как-то странно и не по себе.
«Отель в Сочи – один из самых приятных. Превосходный парк. Пляж – красивейший, но купальщики хотели от нас услышать, что ничего подобного у нас во Франции нет. Из учтивости мы не стали им говорить, что во Франции есть пляжи лучше, гораздо лучше этого.»
Затем автор говорит о неравенстве в обществе равных:
«Да, замечательно, что этот комфорт, этот полулюкс предоставлены в пользование народу, если только считать, что приезжающие отдыхать сюда – не слишком (снова) привилегированные. Обычно поощряются наиболее достойные, но при условии, если они следуют "линии", не выделяются из общей массы. И только такие пользуются льготами.»
И именно поэтому нужно было быть как все и не выделятся. Ради льгот и возможностей. Я, честно признаться, был очень удивлен, что автор, именно так это описывает. Ну ни как я не мог ожидать такого повествования после его вступительных слов в поддержку нового советского строя.
И вот уже даже сам Андре начинает размышлять о возможных последствиях подобного строя, ссылаясь на рабочих, вынужденных работать за нищенские зарплаты и жить в ужасном жилье:
«Неравенство в зарплате возражений не вызывает. Согласен, это необходимо. Но есть другие способы сгладить различия в жизненном уровне. Однако есть опасения, что неравенство не только не устранится, а станет ощутимее. Боюсь, как бы не сформировалась вскоре новая разновидность сытой рабочей буржуазии (и следовательно, консервативной, как ни крути), похожей на нашу мелкую буржуазию.»
Как в воду глядел.
А вот тут Андре Жид признается в главной цели своего визита в СССР и из этих слов можно осознать, насколько был наивен автор.
«Действительно в СССР нет больше классов. Но есть бедные. Их много, слишком много. Я, однако, надеялся, что не увижу их – или, точнее, я и приехал в СССР именно для того, чтобы увидеть, что их нет.»
Оказавшись в стране Советов Андре заметил, что никакого духа товарищества не чувствуется. Смотрите как он об этом описывает.
«К этому добавьте, что ни благотворительность, ни даже просто сострадание не в чести и не поощряются. Об этом заботу на себя берет государство. Оно заботится обо всем, и поэтому, естественно, необходимость в помощи отпадает. И отсюда некоторая черствость во взаимоотношениях, несмотря на дух товарищества. Разумеется, здесь не идет речь о взаимоотношениях между равными. Но в отношении к "нижестоящим" комплекс превосходства, о котором я говорил, проявляется в полной мере.»
Не так давно на своем канале я размышлял о маме Рудика, персонаже из фильма «Москва слезам не верит». Помните такую? Я отчетливо увидел, что классовое неравенство осталось в голове этой женщины. И это, несмотря на то, что в СССР повсеместно говорилось о равенстве всех. Вот эта статья.
Что же получается, писатель Андре Жид увидел то самое неравенство по отношению к «нижестоящим». Более того, он сказал, что это проявляется в полной мере.
Прошу прощения у своего читателя, что использую так много цитат из книги «Возвращение из СССР», но мне кажется, очень многое из того, что он написал заслуживает внимания, чтобы понимать многие аспекты того советского времени.
Не прошла мимо писателя и тема культа личности вокруг Сталина. Вот как он описывает свое удивление, когда лично столкнулся с необходимостью возвеличивания вождя, во время написания ему телеграммы:
«Прошу остановить машину у почты и протягиваю текст телеграммы. Содержание примерно такое: "Совершая наше удивительное путешествие по СССР и находясь в Гори, испытываю сердечную потребность выразить Вам…" Но в этом месте переводчик запинается: такая формулировка не годится. Просто "вы" недостаточно, когда это "вы" относится к Сталину. Это даже невозможно. Надо что-то добавить. И, поскольку я недоумеваю, присутствующие начинают совещаться. Мне предлагают: "Вам, руководителю трудящихся", или – "вождю народов", или… я уж не знаю, что еще 17 . Мне это кажется абсурдом, я протестую и заявляю, что Сталин выше всей этой лести. Я бьюсь напрасно. Делать нечего. Телеграмму не примут, если я не соглашусь на дополнения. И, поскольку речь идет о переводе, который я даже не могу проверить, соглашаюсь после упорного сопротивления и с грустной мыслью о том, что все это создает ужасающую, непреодолимую пропасть между Сталиным и народом.»
А я продолжаю удивляться наивности автора. Культ личности Сталина специально культивировался в обществе, дабы сделать это общество обязанным Сталину и партии. При этом, идеологическая основа советской власти Марксизм-Ленинизм категорически отвергала вождизм. Именно поэтому Андре недоумевал, как такое возможно. Эксперимент пошёл не по плану, да Андре?
В своем произведение Андре, сам того не понимая, делает очень нелицеприятные выводы об СССР и о том строе, который «рождался в муках» на этой территории. Читая его труд, я прекрасно вижу, как больно ему даются следующие слова. Возможно, записывая эти мысли, он в глубине души, прекрасно понимал, что не по той дорожке пошло советское общество:
«Ум, вынужденный, обязанный откликнуться на лозунг, по крайней мере, может чувствовать свою несвободу. Но если он воспитан так, что сам предвосхищает лозунги, тогда он не способен уже осознать собственное свое рабство. Я думаю, многие молодые люди в СССР были бы удивлены, если бы им сказали, что они несвободно мыслят. Обычно мы не ценим то, что имеем, к чему привыкли. Достаточно однажды побывать в СССР, чтобы осознать, сколь бесценна свобода мысли, которой мы еще наслаждаемся во Франции и которой иногда злоупотребляем.»
Честная критика Андре, а он сам признался, что не может быть не искренним, гораздо более сурово проходится по советскому срою, чем критика того же Хайнлайна.
Хайнлайн был изначально критически настроен. А Жид симпатизировал советскому строю и отправился наблюдать за «чудом», которого не случилось, да и не могло случится. Каким же наивным Андре оказался.
«В Ленинграде меня попросили выступить с небольшой речью перед студентами и литераторами. В СССР я пробыл всего неделю и пытался найти верный тон, поэтому передал текст речи X. и У. Мне тотчас же дали понять, что "линия" не выдержана, тон не тот и что все, о чем я собирался говорить, совершенно неприемлемо. Еще бы! Позже я все это понял сам.»
И хорошо когда понимание приходит, пусть позже, но оно приходит. А ведь может и не прийти!
О неразберихи, которая разрывала мозг Андре можно догадаться из следующих его строк:
«...что скажу, вернувшись в Париж? Как отвечать на вопросы, которых не избежать? Разумеется, от меня будут ждать искренних ответов. Как объяснить, что в СССР мне бывало поочередно (морально) и так холодно, и так жарко? Снова заявляя о своей любви, должен ли я буду скрывать cвои опасения и, все оправдывая, лгать? Нет, я прекрасно понимаю, что тем самым я окажу плохую услугу и СССР, и его революционным идеям.»
Так свершилось ли это «мучительное рождение будущего» или нет? Отвечать на этот вопрос пришлось не Андре Жиду, а нашим современникам. И кажется, что до сих пор не все могут ответить на этот вопрос.
