(С) Богачев А.В., Хохлов А.А., 2022
Продолжаем рассказ об антропологии индоевропейцев, начатый в двух статьях об антропологии племен эпохи бронзы-железа, а также в 1, 2 и 3 частях статьи о древнейших индоевропейцах. Это адаптированный авторский пересказ разделов нашей монографии (Богачев А.В., Кузнецов А.В., Хохлов А.А. Венеды: индоевропейский контекст» Самара, 2022. 336 с.). Смотрите также наше видео «Индоевропейцы».
1.4. происхождение, развитие и судьбы населения финального периода средней – начала поздней бронзы Волго-Уралья в трудах палеоантропологов и генетиков: к индоарийскому вопросу
Культура синташты, датируемая в целом рубежом III-IIтысячелетия до н.э. (22 – 18 вв. до н.э.), является одной из наиболее загадочных в совокупности археологических образований эпохи бронзы степного пограничья Европы и Азии.
Относительно происхождения самой культуры здесь только скажем, что специалисты высказывают весьма разные и иногда альтернативные точки зрения - от прямой миграции чужеродного для степей Южного Урала предсинташтинского населения (Григорьев, 2010; Шишлина, Хилберт, 1996) до влияния на образование этой культуры целого ряда предшествовавших ей волго-уральских и казахстанских групп: полтавкинской, катакомбной, абашевской, вольско-лбищенской, сеймино-турбинской, терсекской (Смирнов, Кузьмина, 1977; Зданович, 1995 и многие др.).
Когда речь идет о генезисе, мы, в первую очередь, имеем в виду людей, которые собственно и являются творцами материальных ценностей, носителями самой культуры. Соответственно, пролить свет здесь может изучение именно антропологического источника, разумеется, в прямом контексте с объективными археологическими данными.
Изучению антропологического материала синташтинской и тесно связанных с ней культур посвящено уже значительное число работ. Среди них имеются и аналитические, и просто информативные. Основные выводы этих работ:
1. Фиксируется резкий краниологический полиморфизм на внутригрупповом уровне и выраженная политипия на межгрупповом, контрастно выделяющая население этой культуры на фоне других популяций эпохи бронзы (Хохлов, 1998, 2000, 2010, 2017; Хохлов, Китов, 2019);
2. В расовом отношении в составе этого блока культур отмечаются разные варианты европеоидов, так называемые уралоиды и, в единичных случаях, фиксируется проявление монголоидности. Доминируют европеоидные краниологические варианты гиперморфного облика (Хохлов, 1998, 2010; Китов, 2011, 2013а; Китов и др., 2018).
3. Западные группы, именуемые как потаповские (по Васильеву и др., 1994), морфологически вариативнее, чем южноуральские и зауральские (синташтинские). У первых более отчетливо прослеживаются выше представленные краниологические варианты и, видимо, реальные антропологические компоненты, которые приняли участие в сложении данного населения (Хохлов, 2017. С. 114).
4. Прямые миграции из каких-либо географически отдаленных мест синташтинского населения в сформировавшемся виде в районы Приуралья не поддерживается, но не исключается участие таких групп в морфогенезе популяций данной культуры (Хохлов, Китов, 2014; Хохлов, 2017).
Сравнительно недавно были представлены материалы синташтинской культуры Северного Казахстана, в частности из могильников Халвай 5 и Бестамак (Логвин и др., 2017; Солодовников, Колбина, 2018). Коллеги, опираясь на эти и другие материалы данной культуры, а также генетические выкладки, предложили собственное видение происхождения синташтинцев. Единственный череп из могильника Халвай 5 был представлен ими, как гиперморфный матуризованный степной, видимо, связанный с антропологическим компонентом населения Урало-Поволжья рубежа средней и поздней бронзы. Здесь, оценка, на наш взгляд, в принципе, верная. Бестамакские черепа, по авторам, иные, представляют долихокранный относительно узколицый тип.
Далее они пересмотрели ранее опубликованные краниологические материалы памятника Потаповка IСамарского Заволжья, взяв на вооружение взгляды отдельных археологов (Отрощенко, 1998; Богданов, 2010) о том, что в данном могильнике на самом деле есть, как синташтинские материалы, так и более раннего времени. Убрав из общей краниологической серии черепа ориентировочно «ранней» группы (2/1;2/2/1,2/2/2; 5/16), характеризующиеся, как будто, гиперморфией, представили оставшуюся часть выборки как долихокранную, близкую по общим признакам к другим известным синташтинским группам. Опираясь на известные работы генетиков (Allentoft et al., 2015; Haak, et al., 2015; Mathieson, et al., 2015), наши коллеги поддержали возможность связи долихокранного синташтинского компонента с населением, генетически восходящему к группам культуры шнуровой керамики Центральной и Западной Европы. При этом ими была перечислена большая серия предполагаемых претендентов на роль основателей синташты – носители бабинской, лолинской, криволукской, а также, опираясь на археологическое мнение В.В. Ткачева (2007), абашевской и вольско-лбищенской культур.
Нужно сказать, что сами авторы раскопок потаповского могильника, придерживаясь точки зрения его единства, вовсе не отрицали возможности смешанности в культурном отношении, предполагая, что данный памятник является показателем взаимодействия полтавкинской и уральской абашевской культуры, являя собой начало формирования новокумакско-синташтинского и потаповского типов (Васильев и др., 1994. С. 87, 93). Причем процесс формирования этих новых групп происходил при их постоянном взаимодействии, и, возможно, на каком-то отрезке времени, при передвижении ранних представителей новокумакско-синташтинского населения в лесостепное Поволжье (Васильев и др., 1994. С. 85).
Не отрицалась также возможность рассматривать некоторые погребения как более ранние. Хорошо знакомы потаповские материалы автору данной работы, который по поручению руководителя экспедиции П.Ф. Кузнецова буквально начал раскопки в 1986 году кургана №5 и полностью отработал его с командой самарских археологов. И в этом кургане были захоронения, вызывавшие неоднозначную интерпретацию, в том числе одно из выше упомянутых (5/16), а также отдельные (5/1, 5/6), где присутствовала охра. Это к тому, что копавшие могильник самарцы, прекрасно осознавали значение материала, неоднократно обсуждая его в повседневных дискуссиях, предвидели замечания будущих критиков, которые надолго не задержались, но, тем не менее, авторы раскопок в публикациях предложили свое видение.
В первой антропологической работе по материалам потаповского памятника была продемонстрирована довольно резкая его неоднородность (Яблонский, Хохлов, 1994), при наличии гиперморфных и гипоморфных форм (илл.39). Но если относительно данного могильника еще и можно зацепиться за некоторую гетерохронию в организации погребений, то этого никак нельзя сказать относительно материалов другого памятника Самарской области - Утевка VI (Кузнецов, Плаксин, 2004). А выводы, касающиеся его антропологической структуры, тем не менее, практически те же, что и для населения, оставившего потаповские курганы (Хохлов, 2010). Представление о внешних физических особенностях населения потапово-синташты можно получить по приведенной серии выполненных уфимским антропологом А.И.Нечвалодой графических реконструкций (илл. 40,41).
Характерной особенностью синташты и потапово является специфическая планировка подкурганных погребальных площадок, с одной-тремя могилами в центре и несколькими по кругу. В связи с этим рассматривалась вероятность связи антропологического типа человека с локализацией их могил в общей подкурганной структуре (Хохлов, 1998). Такое рассмотрение вполне оправданно с точки зрения, что в центральных погребениях, к тому же и, как правило, наиболее емких по размерам, были захоронены люди, идеологически прямо связанные с традициями синташты. К сожалению, в настоящее время мы располагаем сведениями лишь по 4 таким курганам, где имеется, в том числе, обозримый краниологический материал (Потаповка I, к.5; Утевка VI, к.6; Большекараганский, к.24; Кривое Озеро, к.10).
Было отмечено, что в центральных захоронениях курганов самаро-сокского бассейна погребены люди европеоидного облика – носители гиперморфных мезо-долихокранных краниологических черт. На периферии, напротив, чаще люди с так называемыми уралоидными чертами (Хохлов, 2010, 2017). Для синташтинских памятников Зауралья картина менее очевидна. Здесь также имеются черепа с некими уралоидными и европеоидными характеристиками, но более мозаичными, и их распределение по статусу емкости могил менее определенно. Так, в центральном захоронении №9 большекараганского кургана человек имел мезоморфный долихокранный череп, а в периферийном погребении (№24) был индивид с гиперморфным краниумом. Но для этого кургана отмечена разновременность сооружения могил, где №24 считается более поздней (Зданович и др., 2002. С.105). То есть, она никоим образом не могла быть центральной топографически, но в связи с ее емкостью и обрядностью может быть причислена к рангу элитных. Также к разряду основных относят некоторые периферийные захоронения (3, 6, 13) кургана №10 могильника Кривое Озеро (Виноградов, 2003, С. 221). Краниологические материалы синташты рассматривались с учетом также и этих позиций археологов. В результате было показано, что в таких захоронениях были преимущественно носители гиперморфного краниологического типа (Китов и др., 2018), что существенно подкрепило ранее высказанную нами позицию. Об этом же собственно свидетельствует и облик халвайского черепа. Следует, правда сказать, что эти люди (массивный, широколицый тип) не были морфологически едины, имелись чисто европеоидные по структуре черепа морфологические комплексы и выделялись специфические. В целом происхождение этого антропологического компонента было предложено связывать, в первую очередь, со степными поволжско-казахстанскими популяциями предшествовавшего времени. Среди таких аналоги черепам потапово - синташты можно встретить в краниологических выборках полтавкинской и катакомбной культур, и в тамаруткульской ямной группе Южного Урала (Хохлов и др., 2016). На илл. 42 представлен облик людей последней из перечисленных групп. В Зауралье тоже имеются свои претенденты. Мы говорили о том, что в составе потапово и синташты прослеживается присутствие так называемого «степного казахстанского» компонента. Имелось в виду, что в досинташтинское время в Зауралье на основе местных аборигенных групп типа ботайско-терсекских (илл. 43) с подключением, вероятно, неких уралоидных и проникавших с запада ямных сформировался физически особый пласт населения (Хохлов, Китов, 2012; 2015) (илл. 44).
Имеется также широколицый, в целом европеоидный, компонент и в составе средневолжских абашевцев Среднего Поволжья (Абашево, Ольгаши, Тауш-Касы). Но эти абашевские черепа выделяются относительно низким, прогнатным лицом. По этим признакам они обнаруживают сходство, как будто, с фатьяновскими черепами Волго-Окского междуречья (Акимова, 1955. С. 81). От себя добавим, что абашевцы Чувашии демонстрируют также несколько ослабленную горизонтальную профилировку лица, несильно выступающий нос и невысокий симотический показатель. Возможно, это следствие влияния исконно местных, особых антропологических форм. Такие влияния М.С. Акимова учитывала, видя их проявление в соседних балановских группах (Акимова, 1955. С.81–82). Нужно сказать, что в сумме абашевцы, как и синташтинцы, демонстрируют очевидный краниологический полиморфизм (Дебец, 1948; Акимова, 1955; Шевченко, 1986 и др.), и в этом их общее сходство. По всей видимости, население этих культур отличалось высокой коммуникабельностью, открытостью для разносторонних контактов, включавших и элементы метисации. Некоторое представление об абашевцах дают изображения облика отдельных носителей этой культуры (илл.45).
Важнейшие материалы поступили при раскопках у горы Березовой (с. Буланово, Оренбургская обл.), где были изучены погребения синташтинского времени, включавшие абашевские, а также с турбино-сейминскими предметами (Халяпин, 2001). С конкретно абашевской краниологией здесь не сложилось, а вот среди черепов другой культурной группы один был определенно монголоидного облика (п.8 / Хохлов, Китов, 2009). Другие по структуре сходны с черепами Ростовкинского могильника Верхнего Приобья, опубликованного В.А.Дрёмовым (1997). На примере археолого-антропологических материалов булановского памятника, вероятно, можно видеть реальное распространение представителей турбино-сейминской культуры Западной Сибири в западном направлении. Наличие признаков монголоидности прослеживается и на материалах этого времени Самарского Заволжья (Грачевка II, к.5, п.3) (илл.46).
Нужно сказать, что абашевские и синташтинские памятники по сравнению с другими эпохи бронзы раскапывают далеко нечасто, и каждый новый материал привлекает к себе повышенное внимание. Что же они могут дополнить к уже сказанному другими исследователями?
А.А. Казарницким (2012) проведен анализ небольшой антропологической выборки в составе пяти индивидов из коллективного абашевского захоронения «Липецкий курган №2». Автор указал на неоднородность выборки, ее связь с населением абашевской культуры Чувашии отдаленным родством, обусловленным общностью происхождения, восходящего к популяциям балановской или фатьяновской культур. Люди, погребенные в Липецком кургане, имеют также признаки неких южных по происхождению групп, проникновение которых с рубежа III-II тысячелетий до н.э. по крайней мере в степную полосу Восточной Европы не вызывает сомнений (Казарницкий, 2011). Связь между абашевскими группами Дона (Липецкий курган) и Чувашии была поддержана и другими исследователями (Герасимова и др., 2016).
Сравнительно недавно в Красногвардейском районе Оренбургской области (у реки Ток), были исследованы два новых погребения, отнесенные археологами к синташтинско-абашевскому хронологическому горизонту. Одно из них происходит с территории древнего поселения у села Малоюлдашево, представляя собой парное захоронение (Моргунова и др., 2015; Евгеньев и др., 2016). В ногах пожилого мужчины (ск.1) были уложены компактно «в пакет» кости скелета другого индивида мужского пола (ск.3), а в ногах женщины (ск.2) скопление костей от пяти черепов овцы. Они, как и мужской скелет (№3), представляли собой жертвенный комплекс. Интересно, что черепа людей оказались типологически разные (илл. 47). Первый мужской долихокранный, сравнительно массивный, с узким, резко профилированным лицом по горизонтали. Имеет относительно высокие орбиты, узкий нос и глубокую клыковую ямку. Нужно отметить альвеолярный прогнатизм и слабо выступающие носовые кости. В целом он европеоидный. Имеем графическую реконструкцию лица по черепу (илл. 48).
Женский череп (ск.2) по сумме признаков мезоморфный, по черепному указателю, был скорее долихокранным. Он выделяется умеренной горизонтальной профилировкой лица, неглубокой клыковой ямкой. Альвеолярная часть прогнатная. По комплексу признаков близок уралоидному краниологическому варианту.
Несмотря на приведенные различия между черепами основных скелетов (ск.1 и ск.2) демонстрирующих, как будто, разные морфологические тенденции, между ними имеются и общие черты.
Мужской череп жертвенного захоронения (ск.3) определенно отличается. Он характеризуется гиперморфией, низким сводом, сильно выраженным макрорельефом. Его лицевой скелет крупный по тотальным размерам, уплощенный на зигомаксиллярном уровне, имеет низкие орбиты, сильно развитые в латеральном направлении скуловые отростки верхнечелюстных костей и слабо выступающий в профиль нос. Он напоминает черепа синхронного периода, которые, возможно, несут некоторую монголоидную примесь (Грачевка II, 5/3; Скворцовка, 5/3/1; Хохлов, 2009; 2017. С.101).
Другое погребение этого же хронологического горизонта было впущено в ямный курган ранней бронзы – Красиковский I(3/1; Моргунова и др., 2018 / Оренбургская обл., Красногвардейский р-н). Череп мужской, крупный и очень массивный, мезокранный, с низким, резко профилированным лицом и сильно выступающим носом (табл. I). В его облике присутствуют в некоторой степени архаичные черты, в частности сильно развитые надглазничные края и надпереносье. При всей крупности и массивности, следует отметить относительно слабо выраженные сосцевидные отростки и подбородок.
Судя по цифрам, данный череп однозначно европеоидный. Это как раз тот случай, когда цифры могут содержать обманчивую информацию для тех, кто привык сугубо им доверять. Визуальное восприятие позволяет определить ему место в кругу специфических европеоидно-уралоидных метисов Приуралья, прилегающих областей Казахстана и юга Западной Сибири. Образование подобных краниокомплексов необязательно связывать именно с эпохой энеолита, имея ввиду «степной казахстанский» вариант, примером которого могут служить черепа с территории ботайского энеолитического поселения. Такие процессы могли происходить и позднее, в том числе в период перехода от средней к поздней бронзе.
Скелет из курганного могильника Имангулово II (Оренбургская обл., Октябрьский р-н / раскопки Купцовой Л.В.). Череп сравнительно хорошей сохранности, принадлежал мужчине зрелого возраста. По измерительным данным он мезокранный, с низким мозговым сводом, довольно сильным макрорельефом, имеет относительно низкий, широкий, резко профилированный по горизонтали лицевой отдел с сильно выступающими носовыми костями. По совокупности черт он европеоидный (табл. I), морфологически тяготеет к широколицым вариантам, скорее лесостепного происхождения. Имеется в виду возможная его связь с населением, оставившим, к примеру, могильники абашевской культуры Среднего Поволжья (Олгаши, Абашево, Тауш-Касы). Одновременно можно отметить низкий свод черепа, признак, который был в целом характерен для абашевцев Пепкинского кургана, зафиксирован он также на одном из черепов (п.1, ск.3) Липецкого кургана Среднего Подонья, встретился на черепах краниологической выборки срубной культуры Саратовской области, в чем усматривали влияние именно абашевского населения (Хохлов, Григорьев, 2021).
Если обобщить результаты по новым материалам, то, и липецкие, и оренбургские краниумы демонстрируют тот самый краниологический полиморфизм, который уже неоднократно отмечался для абашевского и синташтинско-потаповского населения. Как будто, отчетливее проявляются следы абашевского антропологического компонента в составе синташтинско-потаповского населения, которые мы искали в связи с наблюдениями ряда археологов о связи этих культур. Только, как показывают прежние и новые краниологические материалы, этот абашевский компонент морфологически был вовсе не тем, который обычно ожидают увидеть исследователи, связывая абашевскую и фатьяновскую культуры, генетически выводя их из культур шнуровой керамики и боевых топоров Центральной Европы и соседних территоий. Движение на запад заметно преобразило абашевцев, ассимилировавших по пути распространения аборигенные группы. Люди этой культуры в своем облике во многом носили черты проживавшего до них местного приуральского населения (Хохлов, 1996). Именно такой компонент определенно прослеживается в составе потапово и синташты. Все это сопровождалось влиянием сеймино-турбинской культуры лесного Зауралья, отголоски которой мы прослеживаем уже и на краниологическом материале.
Вопрос генезиса синташтинцев, как будто, нашел определенное решение по результатам исследования палео-ДНК (Allentoft et al., 2015, с.171), где было сказано о вероятности их связи с культурой шнуровой керамики Центральной и Западной Европы. Результаты генетики, разумеется, оспаривать невозможно, но их нужно понимать и делать правильные выводы. То, что в изученных образцах костной ткани из погребений культур шнуровой керамики, синташты, срубной и некоторых других содержится мужская гаплогруппа R1a, разумеется, говорит о некоторой генетической связи, но, в первую очередь, на уровне общего и довольно древнего первопредка. Следует отметить, что в упомянутой работе (Allentoft et al., 2015) было использовано только пять образцов, связанных с синташтой (Танаберген II, 7/30; Буланово, п.6/1 и п.4; Степное VII, к.4; Большекараганский, 24/12). Среди них три женских. А у двух мужских образцов лишь один (Буланово, п.4) по Y-хромосоме дал результат «R1a». Из этого единичного результата никак не следует, что между синташтой и шнуровиками имелась прямая генетическая связь. Нужно сказать, что этот череп происходит из погребения с предметами сейминско-турбинского типа (по М.В.Халяпину, 2001), и сам он морфологически находит аналогии среди форм именно лесного происхождения, в том числе сближаясь с черепами Ростовкинского могильника Западной Сибири (Хохлов, Китов, 2009). В связи со сказанным утверждать на основании результатов генетики от анализа пока еще небольшой серии костных образцов явление прямой миграции с запада на восток, на наш взгляд, преждевременно. Гаплогруппа R1a, помимо шнуровиков, могла быть представлена и среди других популяций эпохи средней бронзы Евразии.
Гаплогруппа «R1a» обнаружена и по некоторым другим материалам потапово-синташтинского круга культур. В частности, большая доля этой гаплогруппы содержится в костных образцах могильника Каменный Амбар (раскопки А.В.Епимахова). Авторы новой генетической статьи, в которой анализировались в первую очередь, азиатские связи в эпоху бронзы, тем не менее отметили, что население Синташты было генетически гетерогенным, а среди выявленных гаплогрупп были также и те, которые ранее обнаруживались в костных образцах ямной культуры (Narasimhan V., et al., 2019). Это, разумеется, не новое для истории, а лишь подкрепление давно изложенных результатов исследований отечественных палеоантропологов (см. выше).
Также мы можем сказать, что мужская гаплогруппа «R1a» обнаружена, пока, правда, в единичных случаях, и среди материалов мезолита – энеолита лесостепного Волго-Уралья (неопубликовано). Ввиду этого будущего, которое оказалось современностью, и совершенно неслучайно в других работах генетиков (Mathieson, et al., 2015) ставилось под сомнение прямая связь между людьми культур синташты и шнуровой керамики. Не менее вероятно, что наличие этой мужской гаплогруппы у синташтинского населения могло иметь и более древние, возможно, урало-поволжские корни.
Что же касается палеоантропологии, напомним, что для населения культуры шнуровой керамики в целом характерны долихокранные, мезоморфные или гипоморфные краниологические варианты (табл.2).
Суммарные выборки потапово и синташты отличаются мезокранией или умеренной долихокранией, более широким и относительно низким лицом, низкими орбитами.
Если принимать теорию миграций носителей культуры шнуровой керамики на восток, то в археологическом контексте, такие проявления обнаруживаются по материалам фатьяново, баланово и абашево. Используя данные палеоантропологии, с этим где-то можно согласиться, демонстрируя, например, краниологическое сходство между шнуровиками и балановцами (табл. II), а также с относительно узколицым компонентом, представленном среди абашевцев Среднего Поволжья (Пепкинский курган) и Чуракаевского могильника Приуралья. Однако, балановские и абашевские черепа отличаются умеренной долихокранией, средневысокой или даже низкой мозговой коробкой. Высоколицый антропологический компонент балановцев называли восточносредиземноморским и связывали в целом с южными по происхождению популяциями (Герасимов, 1955. С. 518; Акимова, 1955. С. 345). А в пепкинских материалах А.В.Шевченко (1993. C. 105) усматривал присутствие некоего сиро-палестинского краниологического комплекса. Фатьяновские черепа верхневолжской выборки несколько вариативны по признакам, а в целом представляют долихокранное, скорее с мезоморфной структурой лицевого скелета население (Денисова, 1975. С. 94–95). Как видно, исключительного морфологического сходства между носителями культур шнуровой керамики, фатьяново, баланово и абашево нет. Определенно, в составе населения перечисленных поволжских культур фиксируется более высокая по сравнению с западными группами культур шнуровой керамики антропологическая неоднородность.
Здесь дополнительно подчеркнем, что во многих современных палеогенетических работах построение генеалогических линий проводится преимущественно на основе изучения половых хромосом (женская митохондриальная ДНК и мужская Y-хромосома). Эти части наследственного аппарата сравнительно устойчивы, их основы из поколения в поколение передаются в неизменном виде, эпизодически формируя собственные субклады. Такая преемственность фиксируется по некоторым группам аж от периодов палеолита и вплоть до современности. Морфологическое разнообразие населения разных культур древности и современности, которое фиксируется на основании изучения палеоантропологических материалов, обязано включению в работу разных генетических компонентов и, как известно, их реализации в фенотипах под влиянием условий среды.
В связи со сказанным, построения общеисторического развития популяций на основе только генетических данных, которые, повторим, еще следует уметь правильно интерпретировать, имеют определенные ограничения. Такие построения, на наш взгляд, конечно, имеют глубокий эволюционный смысл, но поверхностны для реконструкций частных процессов культурогенеза и морфогенеза, происходивших в конкретное время на конкретных географических территориях. Не существовало, и не могло существовать ни одной крупной по географическому распространению культуры древности, тем более в весьма динамичное время бронзовой эпохи, тем более в степном коридоре Евразии, население которой было бы однородным, в смысле имея одного единственного предка по мужской линии. Даже если и думать о родительской группе исключительно «R1b», неужели не хватило мысли подумать, что в составе новообразующихся степных популяций, ямной ли, катакомбной ли и т д., культур, могли быть мужчины основатели не только от одного рода племени, а от размножившихся и расселённых по великой Евразии пасынков единого палеолитического предка. В этой связи, воспроизводимые большинством археологов и палеоантропологов исторические события сложнее, динамичнее и глубже. Здесь, однако, укажем, что выявление близких родственных связей, особенно в рамках одной популяции, могильника и т.д., работа, которая сейчас закономерно набирает обороты, и которую может осуществить только генетика.
Ссылка на то, что в синташте есть европеоидный долихокранный относительно узколицый тип (по К.Н.Солодовникову и А.В.Колбиной, 2018) и это следует воспринимать как вероятную связь с населением культуры шнуровой керамики, вовсе и не следует, уже исходя из краниологических материалов. Похожие по структуре черепа, в том числе на групповом уровне, были широко распространены в предсинташтинское время в Евразии. Кроме Центральной и Западной Европы, еще и в Предкавказье (восточно-манычский вариант катакомбной культуры, лолинская культура), Кавказе (Гинчи и др.), Передней и Средней Азии. Похожие формы прослеживались и в Волго-Уралье (тамаруткульская), а они ведь хронологически старше культуры шнуровой керамики.
То есть, нам еще предстоит разбираться в большой свите долихокранных мезоморфных или гипоморфных форм Евразии энеолита - бронзы, их связи, преемственности, классификации.
Абашевцы, потаповцы, синташтинцы Приуральского ареала в этом отношении иные, более разнообразные и история их формирования намного богаче, чем прямолинейное объяснение их иммиграционного происхождения.
Генетические данные, несомненно, имеют огромное значение, но сама генетика - это все-таки костные образцы, а костные образцы – это антропология. И генетика палеопопуляций, хотя и самостоятельное направление, но это часть палеоантропологии. А в антропологии, при наличии данных, которых немало, принято сочетать результаты генетических и фенотипических исследований. То есть, объективная историческая реконструкция возможна только при осмыслении комплекса данных археологии, морфологии и генетики.
В связи со сказанным, следует сначала проанализировать на предмет генетики значительно большую серию костных образцов из погребений разных локальных культур и субкультур бронзового века, с разных территорий их распространения. И затем уже в условиях корреляции имеющихся данных разных естественнонаучных дисциплин делать серьезные выводы. Такая работа, несомненно, планируется и, конечно, со временем принесет свои плоды.
Относительно непосредственных преемников синташты. Это проще проследить на археологическом материале, поскольку его значительно больше, а сами синташтинцы со своим физическим полиморфизмом могли стать основой кого угодно. За сравнительно короткий век существования этой культуры в пограничье Европы и Азии (не более 200 лет), с удивительным свойством ее носителей впитывать прогрессивные новшества и контактировать с окружающим населением, более или менее единый антропологический облик его так и не выработался. Но это уже особый вопрос, требующий отдельного внимания и, конечно, при совместных усилиях заинтересованных специалистов разного исторического профиля.
Ссылки на цитируемые работы вы найдете в нашей монографии. Обязательные экземпляры книги имеются в 16 крупнейших библиотеках страны, остатки тиража распродает сеть самарских книжных магазинов «Чакона».
Богачев А.В., Кузнецов А.В., Хохлов А.А. Венеды: индоевропейский контекст» Самара, 2022. 336 с.