В 2017 году британско-японскому писателю Кадзуо Исигуро была присуждена Нобелевская премия за антиутопический роман «Не отпускай меня». Давайте посмотрим на эстетические достоинства произведения, степень его актуальности, специфику художественного конфликта, преимущества женского нарратива, а также разветвленную систему экспрессивных средств. Итоговым результатом анализа является высокая оценка художественного мастерства писателя, способного сочетать широту философского мировоззрения с тонкой работой литературного стилиста.
С 1901 года действенным катализатором ноосферного прогресса на «планете людей» стала Нобелевская премия, (за редким исключением) ежегодно присуждаемая выдающимся представителям мировой науки и искусства.
«Создавшему наиболее значительное литературное произведение, отражающее человеческие идеалы»,
– такими словами в своем официальном завещании Альфред Нобель определил основной оценочный критерий будущих лауреатов высшей литературной премии на земле.
Вершинной формой писательского труда в 2017 году были признаны романы «Не отпускай меня» и «Погребенный великан», принадлежащие перу современного британского писателя с японскими этническими корнями Кадзуо Исигуро (р. 1954).
«В романах большой эмоциональной силы раскрыл бездну, таящуюся под нашим иллюзорным чувством связи с миром»,
- именно с такой формулировкой победителю была вручена премия.
Шведский комитет привык к тому, что «присуждение премии почти всегда критикуют очень резко, часто академикам указывают на более достойных претендентов, часто отмечали анахроничность многих премий».
Учитывая все эти нюансы, автор данной статьи поставил перед собой задачу – дать объективную литературоведческую оценку роману «Не отпускай меня», определить степень его актуальности, а также выявить перечень оригинальных экспрессивных средств, используемых автором в произведении.
От биологии к художественной антропологии
Писатель обратился к одной из самых злободневных проблем в современной цивилизации – этическим пределам клонирования человека. Скептики возразят, что и до Исигуро к этой теме уже обращались в литературе – тот же Олдос Хаксли в романе «О дивный новый мир». Однако новаторство Кадзуо Исигуро заключается в том, что он рассмотрел «кухню клонирования» с обратной стороны, со стороны «несчастных созданий».
Современная биоинженерия, медицинская наука шаг за шагом, год за годом удивляют мир умопомрачительными прорывами – стволовые клетки, эко, суррогатное материнство, пластические операции, пересадка органов, генномодифицированные продукты питания, деконструкция ДНК, робототехника, искусственный интеллект и т.д.
Бесспорно, все эти открытия могут быть как «добром», так и «злом» в зависимости от уровня нравственного сознания производителей и потребителей.
На первоначальном этапе открытие восхищает, поскольку пересадка органа может спасти человека от скоропостижной смерти, или бездетная пара благодаря ЭКО обретает родительское счастье и т.д.
Однако, в дегуманизированном обществе любое научное открытие быстро превращается в предмет бизнеса, способ извлечения капитала. Проходит совсем немного времени и уже все поставлено на контейнер, на поток, на выкачивание денег без всякой оглядки на этические вопросы. Если эту логику на один шаг продлить дальше, то недалеки те времена, когда алчное общество станет создавать специализированные «фермы» или «интернаты» для выращивания человеческих клонов, предназначенных для трансплантационной медицины. Именно эта тема и определила содержание романа «Не отпускай меня», где рефлексирующий автор от биологических вопросов плавно переходит к глобальным проблемам антропологии.
Философия романа
В произведении описывается закрытая школа-интернат «Хейлшем», где живут и обучаются клонированные дети.
Их всех объединяет схожая судьба: по достижении пика своего физического и интеллектуального развития (21-25 лет) планомерно на основании полученного уведомления (с небольшими перерывами для восстановления), они обязаны отдать все свои анатомические органы до остатка бизнес-медицине. «Товар» должен быть качественным, поэтому ничем непотребным детям заниматься нельзя, в частности, им запрещено курить, поскольку никотин разрушит чистоту организма, а также допускать бытовые травмы. В жизни школы присутствуют дозированные элементы гуманизма: воспитанники играют в шахматы, занимаются поэзией, музыкой, живописью. Настоящим праздником для них являются Ярмарки, где они могут выставлять на продажу свои «hand-made» поделки и здесь же на школьные жетоны приобретать интересные вещицы.
Постепенно из чисто японского повествования с его намеками и недомолвками вырисовывается художественный конфликт, суть которого заключается в противоборстве гуманистов (Мадам, опекуны) и представителей медицинской индустрии. Сообщество гуманистов (без афиширования детям) прилагает все усилия для того, чтобы доказать правительству своей страны и финансовым воротилам, что у их учеников-клонов есть души, они – полноценные люди и не следует воспринимать их как биомассу или «недочеловеков». Для подкрепления своей точки зрения гуманисты используют главные «вещдоки» - творческие работы воспитанников, искренне полагая, что «через рисунки, стих и всякое такое выявляется, какие мы есть внутри, выявляется душа».
Второй важнейший «вещественный документ», свидетельствующий о полноценности клонов –
любовь.
В борьбе за социальные, гражданские, человеческие права клонов гуманисты пытаются утвердить закон под названием «Любовь дает отсрочку» в надежде, что хотя бы нескольких влюбленных пар в контрольный срок не отправят на донорскую «мясорубку», тем самым продлив им жизненный срок. Гуманисты в этой неравной борьбе проигрывают, оба законодательных положения отвергаются комиссией - тем самым писатель показывает железобетонное могущество индустриальных магнатов, для которых слова «поэзия», «искусство», «любовь», «гуманизм» - набор пустых звуков.
Мировоззренческим ключом, отмыкающим все философское содержание романа, является образ «старой рыбацкой лодки», которая «сидит на мели, а вокруг болото». Бесспорно, это аллегорический образ мировой цивилизации, которая в своем нравственном развитии зашла в тупик и через пару десятилетий ее окончательно и бесповоротно поглотит вязкая «болотная жижа» бездуховного материализма.
Архаика и модерн
Тема исторической памяти имеет колоссальное значение для японской культуры. Достаточно вспомнить - один из главных критериев красоты в японской эстетике «саби», который предусматривает «очарование в следах возраста», «архаическое несовершенство», «прелесть старины», «печать времени».
Человеку вообще, а японцу в особенности, свойственно искать, идентифицировать и ценить свои корни, поскольку индивидум, как и дерево, не может жить без корней. Не в меньшей мере почитаются корни и в такой глубоко консервативной стране как Великобритания, которая стала второй родиной для Кадзуо Исигуро.
«Где еще питают такое пристрастие к старине – к вековым деревьям и дедовским креслам, старинным церемониям и костюмам? Стражники в Тауэре доныне одеты так же, как и во времена Тюдоров; студенты и профессора в Оксфорде и Кембридже носят мантии XVII века, а судьи и адвокаты – парики XVIII века»,
– задается риторическим вопросом Специалист по английской культуре Вс. Овчинников.
Дефицит исторической памяти клонированные существа в романе компенсируют привязанностью к вещам, которые заменяют им родных и близких, не существующих в природе. У каждого из них есть заветный сундучок, куда они складывают разные «вещички с историей», и это хоть немного помогает жить им одухотворенной жизнью. Примечательно, что в самой Англии был край потерь «Норфолк», куда якобы «доставляли все, что было забыто или потеряно в полях и поездах». Такой же «уголок находок» по инициативе учителей создан и в Хейлшеме, где каждый ребенок мог обнаружить потерянное.
Заголовок романа определяется одним из ярких эпизодов, содержащих несколько культурных смыслов. Девочка берет в руки воображаемого ребенка (подушку) и танцует с ним под популярную песню «Не отпускай меня!» С гендерной точки зрения здесь трагедия нереализованного материнского инстинкта у клонированной девушки и ее внутренний протест против разъединения святая святых – женщины и ребенка.
«Я видела стремительно возникающий новый мир. Да, более технологический, да, более эффективный. Новые способы лечения старых болезней. Очень хорошо. Но мир при этом жесткий, безжалостный. И я видела девочку с зажмуренными глазами, прижимавшую к груди старый мир, более добрый, о котором она знала в глубине сердца, что он не может остаться, и она держала его, держала и просила не отпускать ее. Вот что я видела».
Здесь, как видим, англо-японец К. Исигуро выступает как поборник за гармоничное совмещение традиционного с инновационным, за соблюдение «золотой середины» в выборе между архаикой и модерном. Его социальный идеал сильно увязан с английской ментальностью, судя по страноведческой литературе: «В Лондоне часто дивишься тому, как англичане переделывают старые дома. От первоначальной постройки не остается решительно ничего, кроме фасада. Но фасад этот с превеликими хлопотами и дополнительными затратами заботливо сохраняют в неприкосновенности, хотя здание от фундамента до крыши возводится заново. В этом суть английского подхода к жизни».
Экспрессивные средства
При всей исключительности темы и ограниченности географического ареала, роман обладает плотностью интертекстуального пространства. Хотя бы вкратце перечислим единомышленников автора, прямо, косвенно или опосредованно «присутствующих» в тексте. Это Эдгар По с его научной фантастикой и зашкаливающим прогнозным потенциалом. По роману чувствуется громадное уважение К. Исигуро к родоначальнику «темы клонирования» в мировой литературе - англичанину Олдосу Хаксли, которому тот весьма изящно «передает привет» из XXI века. Двух писателей объединяет взгляд на современный тип цивилизации, где конечной целью являются богатство, материальное изобилие и потребление.
Желанием К. Исигуро достучаться до сознания молодых читателей можно объяснить интертекстуальные переклички с романом Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Среди них – типологическое сходство заголовков обоих романов, «клонированных» от двух известных в Великобритании культурных текстов: прототекстом для Сэлинджера послужило стихотворение Роберта Бернса «Если кто-то звал кого-то вечером во ржи», а для Исигуро – популярная лирическая песня «Не отпускай меня!» в исполнении Бриджуотер. Также к модели «роман-исповедь» прибегли Дж. Сэлинджер и К. Исигуро, справедливо решив, что повествование от первого лица - наилучший способ изложения социально-философских проблем.
Многочисленные фанаты сэлинджеровского романа хорошо помнят знаменитый вопрос Холдена Колфилда «Куда деваются утки, когда замерзает пруд?». Появление того же самого «пруда с утками» в окрестностях Хейлшема естественным образом акцентирует внимание на извечной проблеме – куда деваться детям после детства?
Таковы основные художественные координаты романа К. Исигуро «Не отпускай меня». Подробный литературоведческий анализ текста дает основание вслед за экспертами Нобелевского комитета присудить самую высокую оценку произведению, где автор с философских позиций ХХI века поднимает злободневную проблему сохранения «человеческого в человечестве». Важно, что всем содержанием своего романа К. Исигуро актуализирует идею безотлагательного перехода современной цивилизации от научно-технических революций к высоким гуманитарным технологиям нового уровня (high hume).
Научная статья Зухры Кучуковой, профессора,
доктора филологических наук, сотрудника кафедры русской и зарубежной литератур КБГУ.
