Долго еще шумела толпа возле ворот – до тех пор, покуда солнце не село. Люди никак не могли успокоиться, засыпая вопросами Мечислава, Горазда и Молчана. Те, в свою очередь, вкратце поведали им о своем страшном лесном приключении. Некоторые подробности пришлось обойти, дабы не напугать людей до полусмерти. Когда народ осознал, что убиенный сын ведуна – есть Еремей, пропавший мальчик Малуши, всеобщему изумлению не было предела.
- Да как же, – не унимались бабы, - как же Малуша-то скрывала это все? Не ведали мы, что малец-то у нее не от Третьяка был! Ну, диво! Еремей-то, гляди, чародеев сын! Ну, дела… да где же сошлась она с этим ведуном?
Мужики предпочли не влезать в бабские пересуды и утихомирили их, приказав смаковать свои домыслы после. Их более всего интересовала смерть Ждана и то, что связано с оборотнем. Молчан и Радим говорили мало, в основном народу терпеливо отвечали Мечислав с Гораздом. Когда же, однако, начало темнеть, дед Сидор не выдержал первый:
- Пора, люди добрые, пора уж по домам! После беседовать будете! В себя дайте мужикам нашим прийти. Чай, с неделю их дома-то не было! Расходиться надобно. Утро вечера мудренее.
Некоторые выразили опасение по поводу того, можно ли спокойно спать, когда в деревне находится такой страшный чародей, ведь неизвестно, что могло взбрести ему в голову. Ответил за всех Радим, с усмешкой оглядев толпу:
- Спать можете спокойно. Нечего ночью страшиться. Ведагор с Малушей, дурного покамест не сделает. Да и уговор у нас с ним имеется…
Он загадочно погладил свою черную бороду, приложил руку к груди, будто бы проверяя, на месте ли оберег. Оберег был на месте.
- Верно, - отозвался дружинный, - расходиться пора. Довольно на сегодня разговоров. Авдотья, идем, я донесу Ждана. Завтра схоронить его надобно.
Взвалив на спину тело мертвеца, он направился к дому умершего. Авдотья с Голубой на нетвердых ногах последовали за ним. Где околачивался Прошка, одному Богу было известно, поэтому Мечислав не стал дожидаться ничьей помощи, сам пошел. Ничего, тащил он Ждана на себе такой долгий путь, значит, до дома-то от ворот донести – не беда.
- Спаси тебя Бог, родимый, - утирала слезы Авдотья, - кабы не ты, хоронить-то бы нам некого было. А так, хоть упокоится грешный в земле, как положено, а не зверем диким в лесу…
Люди начали расходиться. Ворота накрепко заперли, и Горазд с дедом Сидором отправились, наконец, восвояси.
- Мечислав! – крикнул Горазд, - как у Авдотьи справишься, возвращайся, не мешкая: Любим с Матреной баню стопили!
Предвкушал он горячую баньку: после долгого скитания по лесу тело все так и саднило от пота и грязи. А уж дружинному – тому сам Бог велел хорошенько помыться. Кровь с ран смыть, кости разогреть… досталось бедняге от ведуна немало. Да и нес он на себе Ждана такую длинную дорогу… подивился в очередной раз Горазд его крепости и выносливости.
Обо всем произошедшем, о грядущем, да о том, что болело на душе, решил глава семейства наутро подумать. А нынче, распрощавшись с народом, спешил он смыть с себя всю эту грязь, дурные мысли и страхи. Давненько он не был дома… с нескрываемой радостью окунулся Горазд в домашнее тепло, где ждали его и любили…
Найда быстро смекнула, что Мечислав появится на дворе последним, когда вернется от Авдотьи. Уж как изнылось ее сердце по дружинному за эти дни! Любовь занозой впилась в сердце девки, постоянно напоминая о себе и не давая отдыху ни ночью, ни днем. Перестала Найда бороться уж со своей зазнобой: смирилась с тем, что крепко полюбила она Мечислава. И тем сильнее крепла в ней любовь, чем ближе был день горького расставания…
Отчаянная смелость вдруг завладела Найдой, когда решилась она тайком дождаться Мечислава и подкараулить его во дворе. К большой ее радости, все были заняты разговорами с отцом дома, а она, под предлогом надобности, выскочила из избы.
Вскоре, и правда, скрипнули ворота: то дружинный вернулся. Найда приметила это и махнула ему, делая знак подойти. Когда Мечислав приблизился, она взяла его за руку и увела в укромный угол за амбаром.
- Стыдно мне, что прятаться надобно, но иначе и не побеседуешь с тобою с глазу на глаз! – розовея, говорила она.
Дружинный усмехнулся, вытирая со лба пот и грязь:
- И то верно. Иначе не выходит. На виду у вас все, куда ни кинь – там люди…
- Я только сказать хотела, что молилась за вас все эти дни, и не зря: уберег Господь и тебя, и отца. А помнишь, ты обещал мне, что вернетесь вы с ним невредимыми?
Глаза Мечислава потеплели, будто голубые льдинки в них растаяли и превратились в озерную синь:
- Помню. Да и разве мог я иначе? Ведь обещался тебе…
Найда опустила голову:
- Я… я думала о тебе все эти дни…
- И я о тебе вспоминал. А еще – неспокойно на сердце было: как там в деревне? И, видно недаром чуял я неладное, раз Тишка сбежал.
- Сбежал… что ж теперь будет-то, Мечислав? Ведун останется ожидать его возвращения или теперь не станет помогать нам?
- Уговор у нас с ним – вернее, у Радима с чародеем. Не отдаст он ему оберега, покуда Ведагор не снимет чары с Тишки.
Найда нахмурилась:
- Про Радима слышать нынче не хочу… обманул он меня, да нас всех… а Беляна…
Она не успела договорить: услыхала на крыльце голос отца.
- После еще побеседуем!
Едва дотронувшись пальцами до щеки Мечислава, Найда бросилась прочь, только ленты в косах мелькнули. Дружинный же стоял, обожженный ее взглядом и нежным девичьим прикосновением.
- Ты чего там, Мечислав? – заметил его Горазд. – Вернулся? Ну, добро! В баньку идем, Матрена вон, рубахами нас чистыми снабдила! Догоняй, а то сил нет, тело все чешется и болит!
Банька, и правда, пришлась кстати. Горячий пар вынимал душу, а холодный воздух предбанника вдыхал ее обратно в тело. Напарившись, намывшись, Горазд с Мечиславом присели на лавке возле бани, приходя в себя. Чистый, довольный, Горазд чувствовал себя как заново родившимся. Мечислав, который по большей части молчал все последнее время, вдруг спросил:
- Что думаешь делать с Радимом? Ведь поступил он дурно, подговорив Беляну выкрасть у Найды оберег. Простишь его?
Горазд нахмурился, крякнул и ответил, помедлив немного:
- Об этом поговорим с ним завтра. Верю я, не мог он вот так нарочно всем навредить. Знаю я его всю жизнь – парень надежный… кабы не так, я бы дочь свою за него не отдал…
- Не мое дело это, я человек чужой вам, но…
- Какой же ты чужой! Почитай, чуть не в Преисподнюю вместе сошли и вернулись обратно! Уважаю я тебя, Мечислав, и к суждениям твоим изначально прислушивался. Говори, коли есть что молвить…
И дружинный поведал ему о своих опасениях насчет Радима. Поведал все без утайки – даже свои самые темные предположения решился озвучить. Слушая его, Горазд мрачнел все больше и больше. Наконец, он проговорил:
- То бишь ты думаешь, что желает Радим обхитрить самого ведуна, и не отдать ему оберега? Или того хуже – попытаться чародея убить?
Мечислав вздохнул:
- Ты сам слыхал в лесу – не желал он возвращать оберег просто так. Условились, что прежде Ведагор снимет с Тишки свои чары. Но, думается мне, замыслил что-то Радим… нет веры у меня ему, ты уж прости. Ты ему почти что тесть, но покамест еще не стал им. Потому говорю, положа руку на сердце: подозреваю я что-то неладное. Желаю я Найде только самого доброго, потому не хочу, чтобы и она, и ты сам после о чем-то жалели.
- Ты о свадьбе? – вскинул брови Горазд.
- О ней самой. Я скоро покину селение, время пришло. Долг я свой перед князем выполнил, направлюсь в Новгород сразу же, как с Тихомиром порешим. Но скажу правду, Горазд: по сердцу мне дочь твоя, Найда. И, кабы не служба моя, да не договор ваш с Радимом, сам бы сватался к ней! Душа у меня лежит к Найде, лучшей невесты мне бы и не сыскать. Но мешать свадьбе я не стану: уважаю и тебя, и Молчана, с которым вы обо всем условились. Радим вот только меня беспокоит.
- Хмм… вот оно что… - протянул Горазд, задумчиво погладив бороду, - по сердцу тебе, значит, Найда… я так скажу, дружинный: кабы не все те вещи, про которые ты молвил, я сам бы отдал за тебя дочь… ты по нраву мне пришелся: говорю без лукавства. Но ты службу оставить не можешь… вот так, вдруг, как все бросишь? А у нас здесь жизнь своя, лесная. Найде замуж пора, куда медлить? Потому не обессудь… а что до Радима – так я сам хотел с ним побеседовать. Вот пусть все, как есть, передо мной и выложит…
Не успел он договорить, как к бане Беляна подбежала, позвала несмело:
- Отец, Мечислав! Мы на стол уж собрали, идемте вечерять!
Голову ее покрывал платок, завязанный вокруг шеи. Горазд глянул на дочь:
- Идем, дочка.
В доме было тепло: жарко натопила Матрена печку. Найда возле стола хлопотала, пристраивая всевозможные кушанья. Уж как они с матерью расстарались: похлебки успели наварить из рыбы, что Любим с дедом Сидором поймали, опять же рыбку с кашей запекли, лепешек состряпали, свежего киселя приготовили. Да и неполный это был ряд блюд, коими ради возвращения мужчин они стол уставили. Мальцы уж на полати взобрались; к столу сели только старшие, да Беляна, которая выглядела бледной и осунувшейся. Когда мужчины расселись по лавкам, она скраешку пристроилась, опустив глаза.
- Чего ты, дочка, платок не снимешь с головы? – удивился Горазд. – Жарко в доме-то, натопили вы, что и дышать трудно!
Беляна тихо проговорила:
- Да я… мне хорошо и так… не жарко мне…
- Да ты не захворала ль? – нахмурился Горазд, и протянул руку ко лбу дочери.
Девка отпрянула от него, как от огня.
- Чего это ты? А, Беляна?
Матрена крепилась, крепилась, кидая взгляды то на деда Сидора, то на Найду, и не выдержала:
- А вот чего!
Одним движением она сорвала платок с головы дочери и Беляна предстала перед всеми с незажившими рубцами на шее.
- Что это? – испугался Горазд.
- Да вот, поклон за то Радиму, жениху нашему! – уперла руки в боки Матрена. – Кабы не его выходки с оберегом, не случилось бы ничего! А так… девка бедная зарезаться вздумала, покуда вас не было! В амбаре спряталась… виноватой себя почитает, что поддалась на уговоры Радима и оберег у Найды стащила! Вот до чего дожили, отец! Дети наши себя не жалеют, нас не жалеют…
И она расплакалась, уткнувшись в платок Беляны. Девка тоже сидела ни живая, ни мертвая, а Мечислав бросил на Горазда красноречивый взгляд.
- Та-а-ак… - протянул глава семейства, - вон оно как, значит! Да кто ж это тебя, девонька, надоумил жизни себя лишать? Разве ж так можно, грех на душу брать? Что наделала ты…
Беляна расплакалась:
- Виновата я, что у Найды оберег стащила… Радим только сказал, что опасен он, что такую вещь лучше ему у себя хранить… а я уж и обещалась для него оберег достать… боялась я, что вправду зло он принесет… а еще…
Она не осмелилась договорить это, но тут дед Сидор не выдержал:
- Эх, да чего там греха таить: сохнет девка по Радиму, и всего делов! Тут и объяснять-то нечего. Он ей раз подмигнул, она и рада услужить… сердечко-то молодое, глупое… девка тут не при чем: это с Радима спрашивать нужно.
Беляна залилась пунцовой краской, а Мечислав сказал:
- Это как раз то, о чем я тебе у бани-то толковал, Горазд. Не по душе мне все это.
- Верно, отец! – вторила Найда. – То всем нам не по душе. Радим обещался явиться на разговор, и надобно тебе его к совести призвать. Коли по вине моего жениха сестрица чуть Богу душу не отдала, то женихом я его своим называть не хочу!
Горазд не знал, что и ответить, как вдруг в горницу постучали.
- Ты что, мать, двери еще не заперла? – подивился он, и вдруг осознал, что они с Мечиславом пришли последними.
- Ох ты, Господи, кого нелегкая несет на ночь глядя… - пробормотала Матрена.
Меж тем дверь тихонько отворилась и на пороге возникли… Радим с Молчаном.
Назад или Читать далее (Глава 37. Покаянная вечеря)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть
