На Красной площади есть «его» квадратик брусчатки. Он приводит друзей, своих детей и внуков, показывает им это место и долго молчит, вспоминая тех, кто не вернулся с войны, и тех однополчан, с которыми он прошагал не только всю войну, но сорок лет после неё.
Здесь старший лейтенант Аронов стоял 24 июня 1945 года, когда на Красной площади состоялся Парад Победы.
...Он не любит болеть, потому что ночью обязательно приходят тяжёлые сны. Они наполнены едким запахом тола, артиллерийской канонадой, визгами мин и стонами раненых... Ох, эти стоны! Неправда, когда говорят, что люди одинаково переносят боль, — по-разному. По тому, как стонет человек, он догадывается, лёгкое или тяжёлое у него ранение, удастся спасти его или ввалятся он в траншею уже с мёртвым телом, и горечь — нет, не за себя: мол, напрасно выносил его с передовой, а за навсегда отвоевавшего солдата — долго не будет отпускать, будто и он в чём-то виноват.
Недавно Аронова наградили орденом Дружбы народов. Сотрудники собрались, чтобы поздравить его. Аронов коротко поблагодарил, а затем добавил:
— Нам рассиживаться нельзя, «скорая помощь» есть скорая помощь, нас не должны ждать...
Через минуту двор опустел: бригады понеслись по вызовам, а он, руководитель первой подстанции «Скорой и неотложной помощи» Москвы, стоял у ворот гаража и долго глядел им вслед. Из-за тучки вырвалось солнце, сверкнули в его лучах ордена и медали: всё-таки в этот день он надел свой парадный костюм, словно на праздник Победы. Теперь он понял, почему так удивлённо глядели на него сотрудники утром, — пожалуй, не догадывались, что у Ефима Ильича Аронова столь много боевых наград — более двадцати, только орденов шесть... А ведь не лётчик, не танкист, не командир батареи во время войны, а обыкновенный фельдшер. Один из многих, кто с первого и до последнего дня на передовой, один из немногих, кто уцелел. Ну что же, чудеса и на фронте случаются, хотя и гораздо реже, чем думают те, кто о войне знает по книгам да кинофильмам.
— Чудо? — переспрашивает Аронов. — Наверное, точнее слова не найдёшь... Действительно чудо, что остался в живых. Три раза был ранен, а уж сколько раз меня хоронили — не пересчитать!.. Да и сам уже столько раз прощался с жизнью, что и припомнить трудно...
Первый раз он был ранен вечером 22 июня в рукопашной схватке.
После госпиталя он попал в кавалерию. Так и провоевал в 29-м гвардейском кавалерийском полку до Победы. Сначала под Москвой, затем под Харьковом, участвовал в знаменитых рейдах во тылам врага, а потом Будапешт, Братислава, Брно, Прага.
По-разному можно мерить этот огненный путь. Память выстраивает его по-иному — лицами товарищей по оружию, которые навсегда лежат в тех степях, горах и лесах, где прошёл их полк, и оставшимися в живых, что получили первую помощь от него...
Под Валуйками пуля пробила горло Олегу Ивановскому. Олег, как и Ефим, в кавалерию попал случайно: был пограничником, первый бой принял 22 июня, ранение — госпиталь, а затем тот же полк. Лихим кавалеристом оказался бывший пограничник! Не только воевал отменно, но и запевалой был, а тут такое ранение... Да и останется ли жив? Но крепким оказался солдат — не только вскоре вернулся в полк, но и дошагал до Победы и вместе с Ефимом стоял в одной колонне на Красной площади 24 июня 1945 года...
Сейчас они видятся каждую неделю. Иногда Олег садится к роялю и запевает их «Гвардейскую кавалерийскую», родившуюся во время рейда по фашистским тылам. А потом Олег подшучивает над другом:
— Ох и хитрым же ты был фельдшером, Ефим! Знал, кого надо спасать! — и, уже обращаясь ко мне, добавляет: — У него чутьё какое-то было: вытаскивал с поля боя то будущего ректора института, то учёного, то артиста... И особенно предпочитал «заслуженных республики» или лауреатов Ленинской и Государственной премий...
Мы улыбаемся, а он смущается. Но Олег уже разошёлся, остановить его невозможно:
— Не перебивай!.. А кто знаменитому режиссёру укол через шинель сделал? Он сам мне об этом говорил...
— Вот это уже неправда! — не сдерживается военфельдшер. — Он тогда без сознания был — как мог видеть?!
В шутке Олега Ивановского есть доля правды.
«...Что-то огромное, неумолимое и жестокое навалилось на меня. Жив или нет?! Только дышать очень трудно и рука не шевелится, и нога. Но надо встать. Я с трудом оторвался от весенней слякоти, простоял, как мне показалось, очень долго и начал падать, но чьи-то руки подхватили меня. Я узнал фельдшера Аронова. «Э, брат, раз встал, значит, жив будешь», — сказал он мне».
Это страничка из воспоминаний лауреата Ленинской премии кинорежиссёра Станислава Ростоцкого.
— Разве мог я, погибая в болоте и видя глаза погибавшей вместе со мной и такой же беспомощной лошади, представить себе, что через много лет буду сидеть на почётных местах в музыкальном центре Лос-Анджелеса и услышу со сцены, что фильм «А зори здесь тихие...» призван Академией киноискусства Америки одним из лучших фильмов мира, — рассказывает С. Ростоцкий. — А каково было моё радостное удивление, когда совсем недавно я узнал, что моим фронтовым товарищем был человек, который последним прикоснулся к Гагарину перед полётом в космос... Люди моего поколения благодаря пережитому не стали пессимистами и нытиками. Они любят жизнь потому, что знают цену каждому дню, каждому куску хлеба.
Военфельдшер Аронов оказал первую помощь на поле боя будущему кинорежиссёру, а через несколько дней он вынес с нейтральной полосы истекавшего кровью командира взвода разведки. Тот был без сознания, казалось, жизнь уже покидает его... Госпиталь в деревне Тарановка, и Аронов, перевязав раны разведчику, распорядился немедленно отправить его туда. На следующий день в Тарановку ворвались фашисты из дивизии «Мёртвая голова». Они расстреляли всех раненых, медсестёр и врачей госпиталя.
Аронов посчитал, что и командир взвода разведки погиб там... И лишь спустя 25 лет он узнал, что его приказ об эвакуации не был выполнен.
Врач «скорой помощи» Ефим Аронов дежурил в Театре на Таганке. Он разглядывал фотографии, что висят в фойе. И на одной из них он видит... «погибшего» командира взвода разведки Николая Дупака! О том, как встретились директор театра, заслуженный артист РСФСР Николай Дупак и военфельдшер Ефим Аронов, легко догадаться — ведь они четверть века числили друг друга среди погибших...
Война для Аронова закончилась 14 мая 1945 года в Чехословакии. А через четыре дня полк (точнее треть его — все, кто остался к тому времени в строю) был поднят по тревоге и построен. Казаки тщательно выбрились, прикрепили боевые награды. Представители из дивизии, проводившие смотр, выбрали рослых и тех, у кого много орденов. Набралось человек тридцать... В штабе дивизии ситуация повторилась, теперь из их полка осталось 12 человек, в том числе Олег Ивановский и Ефим Аронов...
А 21 мая Ивановского и Аронова вызвали в штаб корпуса. В общей сложности от соединения набралось человек двести. Группу построили на большом поле, в центре которого стояла командирская палатка. Вскоре из неё вышел генерал Плиев.
— Товарищи казаки! — сказал он. — Нам оказана большая честь — мы едем в Москву, на Парад Победы!
Дружное «Ура|» прокатилось по полю. Полетели вверх кубанки, и генералу пришлось довольно долго успокаивать ликующих казаков. Такого счастья никто из них не мог даже и предположить...
В Братиславе формировался парадный полк II Украинского фронта, и в него влился батальон казаков.
В Москву их вёз санитарный поезд — все раненые уже давно были распределены по госпиталям, и именно в этом поезде Аронов понял, что война для него закончилась.
Тренировки шли ночью на Комсомольской площади. Пять часов строевой подготовки, и лишь короткие перерывы на перекур. Да, нелегко было фронтовикам, отвыкли они и от парадного шага, и от шеренг, и от такой формы...
— На Красной площади парадные полки занимали установленные квадраты, заранее размеченные цветными полосами, — вспоминает Аронов. — Каждый полк и батальон имел строго закреплённое место, а каждый участник парада — генерал, офицер, солдат — знал свой квадратик брусчатки... До сих пор, несмотря на долгие годы после того дня, я помню свой квадратик, где стоял в ожидании торжественного марша...
Парад Победы... О нём написаны книги, сняты фильмы. Фашистские поверженные штандарты у Мавзолея, колонны победителей — полк за полком — шли мимо трибуны.
После войны Е. И. Аронов учился в Военно-медицинской академии в Ленинграде, затем десять лет служил в погранвойсках на Дальнем Востоке.
Ну а после армии начал работать на подстанции «скорой помощи».
Теперь однополчане каждый год встречаются 9 Мая в Парке культуры имени М. Горького. И не только в этот день — любой праздник, общий или личный, стараются отмечать в кругу однополчан, благо: казаки ещё в строю, трудятся в науке, искусстве, на заводах, в институтах, в медицине.
Недавно однополчане собрались на квартире Ефима Ильича. А повод для встречи был необычный. Впрочем, никто из приглашённых не подозревал, почему именно сегодня позвал их однополчанин в гости. Как обычно, первым приехал Ивановский. Сел у рояля, сначала поиграл, разминая пальцы, а затем запел их родную фронтовую «Кубанку». Этой песней он всегда встречал однополчан.
Почти все гости уже собрались, но сам хозяин исчез.
Татьяна, хозяйка дома, заметив недоуменные взгляды, пригласила всех к столу.
— Ефим так распорядился, — сказала она, — он просил налить бокалы с шампанским, и он появится.
Станислав Ростоцкий открыл бутылку, и в этот момент в комнате появился Аронов. Рядом с ним стояла молодая женщина, смущённая и почему-то с заплаканными глазами.
— Это моя внучка, — пояснил Аронов, — та самая Кветослава, которую я разыскиваю многие годы. Сегодня она прилетела из Праги...
Присутствующие знали об этих поисках.
Однажды несколько лет назад на приёме в посольстве Чехословакии Ефим Аронов рассказал об одном случае, происшедшем где-то в районе Брно, к сожалению, названия деревни он не помнил. Это было 1 мая 1945 года. Полк вёл тяжёлые бои, раненых было много, Аронов оказывал им первую помощь. Немцы обстреливали деревню. Медпункт располагался на краю деревни, поближе к передовой, а потому снаряды рвались неподалёку. Около полуночи на медпункт пробрался какой-то мужчина. Он попросил оказать помощь женщине, у которой начались роды. Аронов прихватил сумку и направился следом за чехом. В подвале одного из домов рожала женщина... Аронов принял ребёнка, сделал всё необходимое. Он уже собирался уходить — раненые не могли ждать, но благодарные родственники спросили, как бы русский доктор назвал девочку.
— Сегодня 1 мая, — ответил Аронов, — назовите её Майей...
— По-чешски это Кветослава, — заметил кто-то.
...На встрече в посольстве была преподавательница русского языка из Чехословакии. Она ничего не сказала Аронову, но, вернувшись на родину, с помощью газетчиков начала поиск. Выяснилось, что крестница советского врача жива. Это Кветослава Вецлова.
Вскоре из Брно пришло письмо от матери Кветославы, потом от неё самой, из Общества чехословацко-советской дружбы. Наконец Кветослава в Москве, в гостях у солдатского доктора.
...Поздно кончилась эта встреча. На город уже спустилась ночь, и все решили проводить Кветославу до гостиницы. Вышли на Кутузовский проспект, прошагали по Арбату, свернули у Манежа, и перед нами открылась Красная площадь. Мы долго стояли молча, каждый думал о своём, но все вместе о Победе, такой теперь уже далёкой, но никогда не стирающейся в памяти.
В. ГУБАРЕВ (1985)
