Vor 30 Jahren
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart)
Очень скоро в квартиру фрау Даслер въехала русская семья. Это была пожилая пара с двумя детьми и коровой. Поскольку хлева при доме не было, то на ночь корову размещали на лестничной клетке. Если мы хотели утром выйти из дома, то вынуждены были перепрыгивать через коровьи лепёшки и лужи мочи. Наша квартира на втором этаже и вообще весь дом вскоре благоухали подобно настоящему коровнику. Ночью животное чесалось о лестничные перила. Должно быть оно страдало чесоткой, так как местами у него на шкуре шерсть попросту отсутствовала.
Русские дети одевались беднее наших. Они непрестанно чесались, а их запястья были перевязаны. Ежедневно русская женщина сидела перед домом на каменных ступенях и укачивала своих детей. Не прошло много времени и мы тоже начали постоянно чесаться. Наши запястья покраснели и растрескались. Они непрерывно чесались, а ещё сильнее зуд был на лопатках. Русский врач выписал мне рецепт и отправил за мазью в лазарет. Там мне сказали, что для того, чтобы сделать такую мазь, мне нужно принести топлёное масло. Вот где мне было взять его, когда даже для еды у нас почти не было и обычного жира?
Последующие дни превратились для нас в сущий ад. Я с ужасом обнаружила, что у моих детей завелись вши. Хотя мы и старались держать их подальше от русских детей, должно быть они вместе играли, когда мы этого не видели. Мы проверили свои волосы и обнаружили, что также заражены паразитами. Пришлось натирать головы бензином и обвязывать их платками, хотя уснуть при столь резком запахе было почти невозможно. Но благодаря этому мы, по крайней мере, избавились от вшей. Однако у меня всё ещё не было топлёного масла для мази. На базаре его не продавали. В конце концов, за бешеные деньги я приобрела кусок масла и протопила его. После этого я отправилась в лазарет и мне там сделали мазь, которой, как я обнаружила, на всех не хватило. Пришлось ещё дважды покупать масло и делать из него мазь, пока мы все, наконец, не излечились от этой неприятной болезни.
Однажды к нам пришли трое русских, претендовавших на нашу квартиру, и нам пришлось в течение двух часов освободить её. Для нас нигде не было прибежища. Все дома уже были заняты, а дом Тура был разрушен бомбами. Наконец мы нашли себе две большие комнаты в подвале почты, которые нам показались подходящими для временного жилья. Всё что мы смогли унести, мы перенесли туда. Русские настояли на том, что мебель должна остаться на месте. Что нам было теперь делать? В отчаянии было выплакано много слёз. После долгих просьб и уговоров нам всё же разрешили взять с собой кровати для детей.
Подвал, наш новый дом, был завален фекалиями, выгребать которые было преотвратительным занятием. Там обитали лягушки и множество других мелких животных. Мы с сестрой трудились как каторжные, но к вечеру у нас хотя бы была крыша над головой. Расчищенный пол мы усыпали песком и кирпичной крошкой. Позднее днём пришёл наш русский друг и забрал мебель, которую мы оставили в квартире. Между ним и его соотечественниками разгорелся ожесточённый спор, и дело почти дошло до драки. Когда же у нас стало довольно чисто, мы были рады, что покинули прежний «коровник». На новом месте у нас были две большие и теперь уже относительно уютные комнаты.
Но через несколько дней хлынул дождь. Над потолком нашего подвала лежала куча руин, а выше них лишь открытое небо. Когда снаружи дождь прекратился и наконец засияло солнце, у нас в подвале всё ещё продолжала литься вода. Мы были в растерянности. Однако затем мы нашли кусок гофрированного железа. Мы закрепили его на четырёх перекладинах над кроватями, а в центре комнаты натянули брезент от найденной палатки. Время от времени приходилось использовать метлу, чтобы приподнимать брезент и накопившаяся в нём вода стекала в ванну. Позднее мы попытались покрыть подвальный потолок гофрированным железом и кусками рубероида. Тем не менее, когда шёл сильный дождь, всё это оказывалось бесполезным. Если дождь был продолжительный, то мы не могли ни стирать, ни гладить, ни готовить. В своей домашней матерчатой обуви мы едва ли могли выйти на улицу. Всё тут же намокало, а мебель покрылась плесенью.
В нашем подвале не было ни плиты, ни печки. Поначалу мы готовили еду и стирали бельё для заказчиков на улице. Посреди руин почты стоял чудом уцелевший камин, чьё основание находилось в нашем подвале. Из кирпичей и глины я соорудила примитивную печь. Плиты и решётки для неё можно было отыскать в любом разрушенном строении. Учитывая тот факт, что я не имела и понятия о конструкции печи и строила её по своему усмотрению, я сильно удивилась, когда она заработала. Благодаря ей мы прогрели наш подвал, и вскоре он стал сухим. Более того, моя печка даже прославилась, и поскольку в большинстве домов печи и плиты были разрушены, я занялась их восстановлением для многих русских семей. Впрочем, вскоре мои руки настолько ослабли, что я даже не могла ухватить ими кирпич.
В один прекрасный день танковая часть покинула Турнирное поле Инстербурга. Там стояло шесть огромных палаток. Поле, с некогда замечательными спортивными сооружениями, было полностью опустошено. На протяжении нескольких недель русские ездили там на своих танках по препятствиям для всадников, вдоль и поперёк изрезав его метровыми траншеями. Место, хранившее столько воспоминаний, стало просто неузнаваемо. Теперь оно превратилось в одно сплошное вспаханное поле.
Трибуны ипподрома были превращены в пекарню, на которой трудились немецкие военнопленные. Благодаря своей работе в качестве портной для служащих танкового подразделения, я познакомилась и с некоторыми тамошними немецкими пленными. Они знали о нашем бедственном положении и пытались чем-нибудь нас поддержать. С этой целью они составили план, чтобы вынести за пределы своей, окружённой колючей проволокой и заборами, рабочей зоны хлеб и муку. Каждый четверг двое немцев под охраной вывозили с территории пекарни мусор и отходы. В результате за забором скопилась большая мусорная куча. Там, у железнодорожной насыпи, с 9 до 10 часов утра я должна была прятаться в кустах и ждать их. Чтобы мы не разминулись, я расстилала перед своим укрытием белую тряпку. В отходах, которые они вываливали из повозки также находились и помеченные для нас коробки с хлебом и мукой. Как-то в одной из таких коробок я обнаружила записку, в которой было написано, что в следующий раз я должна была захватить с собой мешок. Хотя я и не знала, каким образом мне его передать, я прихватила его с собой. Когда подъехала телега, один из заключённых спрыгнул с неё и сделал вид, что отошёл в кусты по своим интимным делам. Он торопливо попросил дать ему мешок, снял обувь, встал в мешок, развязал две верёвки вокруг своих лодыжек, и позволил муке, спрятанной между двумя его кальсонами, высыпаться в него. Образовалось удивительно большое количество. После этого немец поспешил вслед за удаляющейся телегой.
В другой раз я нашла записку, где содержалось описание остова старого автомобиля, из которого я с наступлением темноты должна была забрать спрятанный там хлеб.
Вскоре у наших заключённых появился русский союзник в пекарне, для которого мы должны были продавать хлеб. Контрабанда теперь уже не казалась чем-то страшным. Несмотря на то, что у нас всегда при этом начинало учащённо биться сердце, и мы чувствовали себя виноватыми, но как иначе прокормить шесть голодных ртов мы не знали. Таким образом, мы с сестрой как-то вечером отправились к трибунам и засели в кустах у железнодорожной насыпи, пока русский не подал нам знак кашлем. Мы тоже откашлялись в ответ, после чего через забор из колючей проволоки к нам перелетел мешок с восемью-десятью буханками. Отдельные ломти были для нас, а целые буханки мы продавали русским. Вырученные от продажи деньги мы отдавали нашему подельнику, как и опустевший мешок.
Часто хлеб был ещё тёплым и соблазнительно благоухал. Мы тащили этот мешок вверх по длинной лестнице загородного ресторана Люксенберг, а затем, чуть перекусив, отдыхали в его развалинах. В эти минуты мы размышляли над тем, доживём ли мы до того времени, когда сможем вдоволь насытиться обычным хлебом? Мы бы легко могли при этом отказаться от всяких там тортов и пирожных. Некоторое время нас, таким образом, снабжали хлебом, но затем русские сменили посты, а наших пленных отправили в Россию. Этот источник пропитания иссяк, но наш друг позаботился о том, чтобы у нас была работа. Он постоянно присылал ко мне своих товарищей, которым нужно было перешить форму. В свою очередь я продолжала ходить в Ангерлинде, чтобы воспользоваться швейной машинкой моих тётушек. Там тоже всех военнопленных свезли в общий лагерь в Георгенбурге, для дальнейшей отправки в Россию. На рабочих местах их сменили русские переселенцы.
Кирха Шприндта была превращена в лесопилку. На ней работали шесть пленных немцев, которых охраняли четыре вооружённых русских охранника. По окончании рабочей смены немцев отпускали. Каждому разрешалось идти куда ему вздумается и они использовали это время для дополнительного заработка. Мы познакомились, и вскоре объединили наши усилия. Мы обстирывали своих соотечественников и их надзирателей. Нам было удобнее делать это прямо в котельной кирхи, так как там было много горячей воды, да и бельё в котельной высыхало в кратчайшие сроки. В качестве награды за свою работу мы получали дрова и уголь. Горючее для нас было столь же необходимой вещью, как еда и питьё. В округе все деревья были уже срублены, за исключением нескольких фруктовых деревьев, чьи плоды собирали прямо вместе с ветвями на которых они росли. Все сады заросли бурьяном и представляли собой унылое зрелище. Из зарослей сорняков, словно указующие в небо костлявые персты, торчали деревья с поломанными кронами и редкими ветвями.
Деревянные заборы и изгороди русские поломали и сожгли. Вы едва ли узнали бы наш прекрасный Шприндт, где каждый меленький домик являлся настоящим украшением, в окружении красивых и ухоженных садов.
Вокруг кирхи возвышались высокие горы брёвен, которые в нефе превращались в доски.
С одним из работавших там военнопленных я после работы ходила белить квартиры. Время от времени у нас было много заказов. По желанию заказчика мы даже рисовали на стенах вишни и тюльпаны. Получаемые за эту работу продукты мой напарник обычно оставлял мне. Как-то в день стирки в кирхе наши пленные попросили меня испечь пирог. Они собрали для этого всё масло и сахар, что сумели скопить, а также и всё остальное, что требовалось для выпечки. Пирог я запекала в печи кирхи. Я немного волновалась, поскольку не была уверенна в результате. Примерно через час всё было готово. Пирог был прекрасен и пах так, что все остались довольны. На следующий вечер Ганс В., один из заключённых, пришёл к нам домой с этим пирогом, букетом полевых цветов и искусно оформленной самодельной открыткой, чтобы поздравить меня от имени всех наших товарищей с моим днём рождения. В обстановке нашей полной нищеты такой сюрприз был для меня дороже всего на свете. Я была растрогана до слёз. Я и не знала, что испечённый мной пирог для меня же и предназначался. Должна заметить, что мы до сих пор общаемся с этим уже бывшим военнопленным Гансом Велингом.
Окончание следует...
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart)
При перепечатке или копировании материала ссылка на данную страницу обязательна. С уважением, Е. А. Стюарт
