Vor 30 Jahren
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart)
Накануне Рождества я сшила своим детям праздничные игрушки. Принимая во внимание условия, выглядели они довольно мило. Все, кто их видел, приходили в восторг и хотели такие же для собственных детей, а потому шила я их до поздней ночи. В результате к русскому Рождеству, которое они отмечают 1 января, я изготовила просто бесчисленное количество таких игрушек.
Итак, Рождество приближалось. Я раздобыла ёлку, что было совсем не сложно, но теперь требовалось придумать, как и чем её украсить. Для этого я попыталась что-то смастерить из русской курительной бумаги. Я складывала листочки вместе, сшивала посередине, обрезала овалом или зубчиками, разворачивала их, и в результате получался объёмный шарик. Дополнив это великолепие соломенными звёздами и самодельными свечами из пчелиного воска, мы закончили украшение нашей ёлки. Русские по достоинству оценили результат, и мне было поручено изготовление ёлочных украшений для их семей. Они скупили всю сигаретную бумагу в магазине, что прибавило мне ещё несколько ночей работы.
Одежду я шила теперь только для русских женщин и их детей. Русские получали материю одного вида в тюках. Из-за этого платья немного напоминали униформу, но для меня это обернулось неоценимым преимуществом, так как после пошива мне оставляли неиспользованные куски ткани. Из этих остатков я вырезала мелкие детали для следующего платья, благодаря чему у меня постепенно накапливался запас. Когда я изготовила четыре-пять платьев, то у меня остался достаточно большой отрез ткани, которого оказалось достаточно, чтобы сшить одежду для своих детей, и поэтому у них к празднику тоже появились новые наряды.
За день до наступления Рождества меня вызвали к лейтенанту Кибалле, заведовавшей местным магазином, который был обустроен в бывшей продуктовой лавке Шимката. Там для праздничного стола мне дополнительно выделили муку, жир, сахар, разрыхлитель, мясо, а также немного конфет. В открытом мешке я заметила кофейные зёрна и спросила, можно ли мне взять и их. Лейтенант свернула из газеты кулёк и наполнила его вкусными зёрнами, после чего сказала мне идти домой и испечь пироги для праздника. Воодушевлённая я отнесла все эти подарки в дом, а затем отправилась на работу.
"Батбальковник" и ещё два старших офицера хотели посмотреть, как мы празднуем немецкое Рождество и поэтому получили приглашение придти на следующий день в 17 часов. Они оказались пунктуальны, но отказались занимать предложенные им места, так как не хотели нам мешать, а только посмотреть. Все трое устроились на полу у изразцовой печки. Нас поразила такая скромность с их стороны.
Шесть зажжённых свечей придавали торжественности нашей бедной хижине. В простеньких расписных тарелках лежало столько всего, что глаза наших детей просто сверкали. Их нежные маленькие ручки робко тянулись к игрушкам, пока мы пели прекрасную старую рождественскую песню “Тихая ночь, святая ночь”. Никто из нас не смог сдержать слёз, и даже наши гости на заднем плане высморкались. Пройдя через столько испытаний и страданий, мы, наконец, праздновали скромное доброе Рождество… дома.
Пока не догорели свечи, наши русские гости играли с детьми. Мы удивлялись, насколько они непосредственно вели себя с ними и как они их хорошо понимали, развлекая малышей всевозможными играми и песнями. Они ползали на четвереньках, позволяя детям кататься на них верхом. Мало того, что эти игры были новыми для них, но также и торт, печенье и конфеты. О прежних временах они не помнили, так как были ещё очень маленькими.
Комнату наполнял аромат кофе и ели. Ради приличия русские гости попробовали наш кофе и пирожные, которыми тут же делились и с детьми. Было ясно, что они не хотели объедать нас. С чувством – и это было хорошо заметно – того, что они сделали что-то хорошее, офицеры распрощались с нами. После этого мама подала на стол нашу трапезу, и мы дружно занялись её поглощением.
С нами по соседству проживало два офицера, чьи семьи всё ещё оставались в России. Мы прибирались в их квартире и стирали их одежду. На 1 января они пригласили нас отметить их праздник. Если бы мы отказались, то обидели бы их, и трое из нас пришли. Нас ждал богато накрытый стол. Помимо всего там была солёная сельдь прямо из бочки, водка в пивных бокалах, мясные консервы и белый хлеб. Офицеры объяснили нам, что они сначала должны отправиться в “клуб” для общественного торжества, но мы должны чувствовать себя комфортно, а также есть и пить всё, что находится на столе, так как всё это приготовлено для нас. И вот мы остались одни. Мы ели от души, а также кое-что отнесли родным домой. Однако мы не знали, что делать с водкой. Алкоголь мы пить не хотели, и поэтому взяли только одну бутылку для дяди Отто. Когда наши хозяева вернулись, мы были по-настоящему сыты, и чтобы дальше там не оставаться притворились пьяненькими, после чего нас аккуратно сопроводили до дома. Оставшуюся на столе еду нам разрешили забрать с собой.
Той ночью выпал первый снег, причём такой обильный, что мы утром едва выбрались из дома.
В ту же самую ночь у меня внезапно возникли проблемы с портным, с которым я работала уже долгое время. Он пришёл пьяным и стал жаловаться моей матери на свои страдания. Он говорил, что любит меня, но я не отвечаю ему взаимностью. Что у меня ангельские глаза, но дьявольское сердце. Что он готов позаботиться обо мне, о моих детях и старой матери. А потому мама должна убедить меня выйти за него замуж. В результате он стал настолько навязчивым, что мне пришлось силком запереть его в подвале, где он и провёл остаток ночи.
На протяжении следующих нескольких дней он поджидал меня повсюду, то прося, то угрожая. Своим товарищам он сказал, что добьётся своего силой. Снова напившись, он куда-то пропал, да так, что его никак не могли найти. Русские солдаты сообщили "Батбальковнику" о его высказываниях, и тот отправил людей на его поиски. Наш дом охраняли два офицера. Мне было забавно наблюдать за этим, но в реальную опасность я никак не верила. Но затем портного нашли рядом с нашим домом, в подвале разрушенного здания. При нём был пистолет, нож и вожжи. Я была потрясена, и меня затрясло от страха, хотя опасность уже миновала. Портного арестовали и депортировали в Россию. Как выяснилось, он был известен за свои любовные похождения, и врач собирался отправить его домой, поскольку у него что-то не так было с головой. После этого инцидента мне пришлось мириться с различными насмешками.
Мастерскую портного закрыли и я теперь ходила шить в русские семьи в частном порядке. В перерыве у меня оставалось время на уборку, стирку и глажку белья. С последним я еле справлялась. Гладить старыми угольными утюгами было сложно. Впрочем, хорошо, что мы по приезду подобрали хотя бы их, а то теперь невозможно было сыскать и таких.
Весной в Каралине приехало ещё больше русских. Нам, немцам, теперь пришлось освободить для них центр посёлка. Нас перевезли на телеге в дом около вокзала узкоколейной железной дороги. Этот дом принадлежал семье Мальцкейтов. Он освободился, когда глава семьи скончался и был похоронен дядей Отто рядом со своим же домом.
Для того чтобы тут жить мы вновь приступили к большой уборке. Здесь водилось множество крыс и мышей. На кухонном полу зияла здоровенная дыра, которую мы засыпали битым стеклом и кирпичами. Почти каждое утро мы обнаруживали, что осколки стекла исчезали, а куски кирпичей расшвыривались. Поэтому вечером мы упаковывали наши продукты в корзину и подвешивали их к потолку. Однажды вечером наш друг принёс нам мешок картошки. Мы переложили её в большую корзину и оставили на кухне. На следующее утро на полу снова зияла крысиная нора, а корзина опустела, за исключением нескольких разбросанных по полу клубней. Крысы утащили всю картошку. Как гласит старинная поговорка – “Как пришло, так и ушло”. В это отверстие мы сливали всю воду после стирки, но избавились от крыс только тогда, когда затравили их карбидом.
Обе мамины сестры нашли себе работу в колхозе в Ангерлинде (Angerlinde, до 1938 года Pieragienen, ныне Мичурино - Е.С.). С собой они забрали и бабушку, так как им там выделили просторную квартиру. Также за ними последовал и дядя Отто. Бабушка Бёкель, моя мама, сестра, трое наших детей и я остались в Каралине. Наш друг дал нам новую возможность для заработка. Он дружил с поваром пограничного батальона, и они вместе придумали хитрый план. Повар припасал мясо, рыбу, хлеб и бобы, которые мы, в свою очередь, продавали на базаре (чёрном рынке) в Инстербурге. Половина всего доставалась нам. Здесь нужно заметить, что любое средство, которое могло спасти нас от голода, было для нас верным, так как мы не могли прокормиться только тем, что зарабатывали своими руками. Мы укладывали продукты в коляску и два раза в неделю возили их на базар. Поскольку наши родственники теперь жили в Ангерлинде, то мы их часто навещали по дороге. В тот момент у нас всё было в порядке. Повар давал нам больше продуктов, чем мы могли заработать на другой работе. У меня оставалось время на детей и для всевозможного рукоделия. Поэтому я сшила много сумок из льняных мешков, белые детские шапочки из остатков рубашечной ткани, носовые платки, которые обмётывала швейными нитками, и многое другое. Я продавала всё это на базаре и одновременно покупала те продукты, которых нам недоставало. Я также шила детские платья, куртки и брюки из немецких армейских головных уборов, которые где-то отыскал наш друг. Отороченные пёстрым сукном, они выглядели довольно мило.
Необходимо заметить, что наш русский друг был привезён в Германию немецкими солдатами с Украины, в возрасте 14 лет. На протяжении пяти лет он жил вместе с другими русскими в бараке на вокзале в Магдебурге. Там он чистил поезда и железнодорожные пути, и одновременно обучался сапожному ремеслу. Теперь же он позаимствовал необходимые инструменты, попросил своих родителей прислать из России кое-какого материала, и справил мне пару сапог. Из-за того, что мне приходилось много передвигаться зимой с мокрыми ногами, я почти на три месяца лишилась голоса. Простуда продолжалась, и я боялась, что больше никогда не смогу снова говорить. Но весной мне стало лучше, и к тому же в новых сапогах мои ноги были совершенно сухие. Я была этому очень рада.
С каждым днём становилось всё теплее и меня потянуло в сад. Средь куч мусора и зарослей стали пробиваться первые подснежники, а за ними и тюльпаны. В некоторых местах я расчистила пространство, чтобы бутоны смогли раскрыться. От всего этого на сердце было невероятно тяжело. Эти цветы напоминали мне нас самих: не было никого, кто позаботился бы о нас и избавил нас от сорняков. Они одиноки и заброшены, но тоже жаждут жить. Они пробиваются сквозь нечистоты и стремятся к солнцу. Смогут ли они… достанет ли нам сил жить дальше по прошествии нескольких лет под давлением всей этой грязи?
Вскоре созрела первая смородина, и появился зелёный крыжовник. В этом году нам предстояло проделать долгий путь, чтобы добраться до отдалённых усадеб и, возможно, отыскать там фрукты, так как в окрестностях Каралине всё уже было обобрано проживающими здесь русскими. Когда мы отправлялись на охоту за ягодами, нас сопровождал наш русский друг, так как мы не осмеливались ходить одни по заброшенным тропам. За клубникой мы наведывались в Дварвишкенский лес. Наполнять корзинку было тяжкой работой, которая, впрочем, доставляла истинное удовольствие нашим детям.
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 7, Часть 8
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart)
При перепечатке или копировании материала ссылка на данную страницу обязательна. С уважением, Е. А. Стюарт
