Vor 30 Jahren
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart), 2020
В нашей жизни наступил новый этап. Посредством примитивных инструментов мы сначала вычистили изнутри дом. Перед этим мы убрали со двора дохлую лошадь. При помощи сделанных из проволоки петель мы оттащили её подальше в поле и присыпали землёй. Чтобы хоть как-то привести дом в порядок нам потребовалось несколько дней. Мы прочесали все близлежащие усадьбы и собрали всё, что могло оказаться нам полезным. Почти всё, что мы находили оказалось в той или иной степени повреждено — вёдра, горшки, оконные стёкла, щётки, метлы, посуда, кофемолки и предметы мебели. В конце концов нашли весьма много. При помощи песка и битого кирпича удалось всё отчистить. Из древесной золы сотворили щёлочь для мытья.
В погребе обнаружилась картошка. Нас особенно обрадовала эта находка, означавшая, что мы теперь ежедневно могли готовить себе горячий обед. В углу сада была выкопана известковая яма. Известью мы побелили стены обитаемых нами комнат. У нас пока не имелось для этого щёток, но мы вполне справились мётлами. После этого окружавшее нас пространство снова стало выглядеть чистым. Перед уходом из дома тётя Ханна закопала свой фарфор и теперь мы нашли его в целости и сохранности. Повсюду рос ревень и молодая крапива и благодаря им мы смогли разнообразить наше меню. В поле мы насобирали свекловичного кагата, который стал для нас ценным дополнением к рациону. Чего только, оказывается, можно сделать из того, что мы всегда рассматривали как корм для скота!
Почти каждый проходивший мимо нашего дома русский заглядывал к нам. Мы часто испытывали страх оттого, что они отберут у нас наши примитивные инструменты. Рядом с кухней располагалась большая кладовка, в которой была маленькая дверца и короткая лестница, ведшая в погреб. Мы скрывались там, когда возникала угроза для молодых девушек. Иногда мы проводили в этом укрытии по много часов. Однажды явился офицер. Он был довольно дружелюбен и говорил по-немецки. Он даже ругал своих солдат за то, что те преследовали немецких девушек. Мы пожаловались ему на наши страдания, на что он ответил, что мы можем отгонять их палками. Он оставался у нас дома около двух часов и мы прониклись к нему доверием. Постепенно все вернулись к своей работе. Я осталась у кровати спящей дочери. Внезапно офицер встал, закрыл доселе открытую дверь, и повернул ключ. Я застыла, увидев как он оголяет нижнюю часть своего тела и идёт ко мне. Я отчаянно закричала и ринулась к двери. Офицер выхватил свой пистолет, навёл его на меня и сказал: «Будешь кричать... Я выстрелю!» Я ему ответила, что он может спокойно стрелять и тогда для меня, по крайней мере, весь этот кошмар наконец-то закончится. Моя родня, видимо, услышала это и стала звать снаружи, и колотить в дверь. Я снова попыталась добраться до двери и отпереть её, а офицер замахнулся пистолетом, чтобы ударить меня. Я пригнулась и удар пришёлся по дверной раме, что ещё сильнее разозлило его. Он замахнулся ещё раз и ударил мне по лицу. После этого он отпер дверь и спешно удалился. Моё лицо распухло, была разбита губа, и в довершении всего я лишилась двух зубов. Мои дети дрожали и плакали не в силах успокоиться. Никто из нас не заподозрил бы такую подлость в этом человеке.
Солдаты же продолжали приходить. Не все они относились к нам плохо, среди них было много хороших людей. Так мимо нас ежедневно проезжала гужевая повозка с молочными бидонами. Однажды она остановилась напротив нашего дома и на кухню зашёл кучерявый солдат, попросивший у меня ведро. Я не хотела его давать, но он со смехом сам схватил его, выплеснул на улицу находившуюся в нём питьевую воду и побрёл к своей телеге. Я бессильно выругалась. Однако я была поражена, когда увидела как он наполнил это ведро молоком из бидона и принёс нам. После этого он быстро уехал. Мы стали очень подозрительны и гадали, не отравлено ли молоко. Как ни как, а поведение этого солдата было довольно странным. Наконец бабушка попробовала молоко и сказала, что если даже и умрёт, то это станет для неё искуплением. Впрочем молоко оказалось идеально свежим. После этого нам ежедневно привозили не только его, но даже и даже сливки. Однажды этот солдат явился в необычное для него время. Он попросил меня пойти с ним, чтобы показать где он спрятал мешок пшеницы. Я испугалась, посчитав, что он хочет получить от меня свою награду, придумав столь витиеватый повод, и поэтому спросила его, почему он сразу не принёс этот мешок. Тогда он приложил руку к своему сердцу и сказал, что не собирается требовать от меня то, о чём я подумала. Он бы и сам принёс пшеницу, но поскольку водить дружбу с немцами было строго запрещено, то ему пришлось спрятать её. Его товарищи также не должны были ничего знать об этом. Если я боюсь, то пусть кто-то ещё пойдёт вместе со мной. Я позвала тётю Ханну. Солдат пошёл вперёд, раздвинул куст виноградной лозы возле одного из домов, показал на мешок, и скрылся. Мы с тётей Ханной попытались перенести его вручную, но наших сил не хватало. И тут в куче старого хлама мы обнаружили санки, на которые взгромоздили мешок и с большим трудом оттащили его домой. Спустя несколько дней таким же путём мы получили и мешок ячменя. Ещё нам недоставало соли, и наш тайный друг принёс нам примерно три фунта обёрнутой в ткань кусковой соли грубого помола, больше похожей на соду. Мы её растворяли в воде и добавляли в наши блюда, так как в кусочках попадалось много маленьких чёрных камушков.
Наш молочный донор сказал нам, что сам живёт в Тракиннене (Trakinnen, с 1938 г. Tannenschlucht, к западу от поворота на Зелёный Бор (Каралине/Луизенберг), ныне не существует — Е.С.), и там есть старый дедушка, который пишет для русских портреты. Дальнейшие расспросы показали, что это был мой дядя Отто, художник. Русские думали, что он уже очень стар, но на самом деле он ловко маскировал свой возраст, чтобы не попасть в лагерь. Он носил длинные волосы до плеч и бороду, и ходил опираясь на клюку.
В то время в Каралине и вокруг него было много русских. Они почти каждую ночь стучались в окна и двери, пробуждая нас ото сна. Нам приходилось открывать, поскольку в противном случае их попросту бы выломали. Искали скрывавшихся немецких солдат. Чаще всего после обыска русские уходили.
Поскольку из-за этого мы ночью не высыпались, то наш русский друг вызвался оберегать нас в это время суток. Для этого мы поставили ему рядом с дверью кровать. Каждый вечер он вместе со своей винтовкой приходил к нам домой. Когда же приходили другие русские, он прогонял их, говоря, что караулит нас по приказу командира. Мы же, якобы, работали в его роте и ночью нас нельзя тревожить. Нам было удивительно, что ему верили на слово. Иногда возникала громкая дискуссия, но все нарушители спроваживались не побеспокоив нас.
И вот война закончилась. Неприязнь русских к немцам и их враждебное отношение заметно ослабли. На протяжении нескольких недель мы жили довольно мирно. Днём мы мололи пшеницу в кофемолках, что само по себе было непростой работёнкой. Из получившейся грубой муки варили кашу и делали жидкое тесто, из которого, в свою очередь, пекли лепёшки. На вкус они были как хлеб. Когда получали молоко, то из муки более тонкого помола готовили молочный суп с клёцками.
Дядя Отто, с которым мы уже успели связаться, изготовил для нас тёрку из куска старого водосточного желоба. При помощи гвоздя он изнутри пробил в нём дырки, благодаря чему с внешней закруглённой поверхности образовались зубцы, как у обычной магазинной тёрки. Теперь мы могли натирать картошку и, прежде всего, перерабатывать сахарную свеклу в сироп. Её мякоть мы смешивали с мукой и запекали в духовке. Этим совершенно неведомым мне доселе блюдом мы и наслаждались, наполняя им свои желудки.
В некоторых садах кое-где рос ещё посеянный с прошлого года салат. Мы смешивали его с ревенем и сиропом, а если у нас водились сливки, то со сливками и ревенем.
Однажды наш русский друг подстрелил оленя и вскоре у нас была роскошная трапеза.
В остальном наша жизнь протекала как у первобытных людей. Когда после долгих и тщетных поисков мы, во многом случайно, нашли иголку для шитья, то обращались с ней как с настоящей драгоценностью. После каждого использования — только бы не сломалась — её бережно упаковывали и хранили. На чердаке мы обнаружили старый ткацкий станок, а также несколько мотков пряжи и кусков шерсти. Чтобы иметь возможность шить пряжей, мы пропускали каждую нить через комок пчелиного воска, который предварительно согревали в своих руках. Несколько недель мы собирали различные обрывки ткани. К примеру, мы снимали обивку с мягкой мебели или подбирали отдельные лоскуты, которые затем кусочек за кусочком сшивали в пёстрые одеяла. Их делали двойными, дабы они могли удерживать ночью тепло. Детская одежда также состояла из всевозможных деталей старой одежды. В здании семинарии нашлись грязные и мятые географические карты. При ближайшем рассмотрении мы обнаружили, что крапивная ткань, на которую они были наклеены, может быть легко удалена с поверхности бумаги. Дома я отмачивала карты в чане, соскабливала бумагу и раскладывала ткань на солнце. Таким образом я получила несколько метров этой ткани, которую превратила в постельное бельё для своих детей. Из Кёнигсберга я принесла одно шерстяное одеяло. Второе мне пришлось на обратном пути выбросить, когда сломалось одно из колёс у моей коляски, и нагрузка стала слишком большой. Отделив от него кусок, я сшила две подушки. Оставшейся части ещё вполне хватало, чтобы укрываться. Каждый заброшенный дом был богат на птичьи перья. Русские распарывали пружинные кровати и забирали обивку. Поскольку в домах из-за отсутствия окон образовывалась постоянная тяга, сквозняк аккуратно сметал все перья по углам. Там я их и находила, чтобы использовать в качестве набивки для детских кроваток.
Из валявшихся повсюду мешков мы сделали себе тюфяки. Один тип мешков был особенно востребован у нас, а именно тот, который можно было распустить. Из полученной таким образом белой нити мы вязали чулки и фуфайки. В качестве вязальных спиц использовались старые велосипедные спицы. Поломанных велосипедов валялось по округе предостаточно. Русские сначала катались на них, а потом выбрасывали. Наша обувь полностью пришла в негодность и нам пришлось делать новую. В юности, состоя в молодёжной группе, я научилась делать из обрывков ткани тапочки для больницы. Теперь эти знания принесли нам пользу. Мы сшивали вместе узкие ленты ткани и заплетали их в длинные косички, которые затем пришивали к обтянутой тканью картонной подошве. Верхняя часть натягивалась на деревянную планку, под которую подкладывали стельку. Выступающие края затем плотно стягивались и сшивались. После этого подошву сшивали вывернутыми наружу косичками. Для изготовления обуви лучше всего подходили старые военные шинели. В усадьбах, к тому же, встречались деревянные планки любых размеров. Возможно, что раньше в крестьянских подворьях обувь также делали сами, как и мы сейчас. Однако для наших детей таковых не находилось. Для них их делал наш русский друг. На протяжении трёх лет, зимой и летом, мы гуляли в подобных туфлях.
Однако нас беспокоила ещё одна проблема: наша единственная расчёска теряла зуб за зубом. У дяди Отто был помощник, который изготовлял гребни из олова. Они были не так хороши, как обычные, но благодаря им всё же можно было ухаживать за волосами.
Наша занятость была постоянной. Многие солдаты приносили нам свои вещи и униформу для стирки и глажки. Для этого они снабжали нас мылом и стиральным порошком. Поскольку мы пользовались ими экономно, то у нас даже оставалось немного и для собственных нужд.
Временами приезжали машины со старшими офицерами, которые хотели, чтобы мы приготовили для них еду. Нам нравилось это делать, ибо нам всегда оставалось что-то со стола. Впрочем и здесь мы иногда испытывали досаду и волнение, поскольку временами кто-то хотел воспользоваться нашим гостеприимством сверх меры.
Мы понемногу осваивали русский язык, сойдясь на том, что с русскими нужно вести себя понаглее. У большинства солдат ум был как у маленьких детей. Вначале они пытались самоутвердиться, и если им это удавалось, то они становились дерзкими и агрессивными. Но едва они сталкивались с энергичным сопротивлением, то тут же теряли интерес и пасовали.
Неожиданно всё вокруг нас стихло. Мы больше не видели тех лиц, к которым успели привыкнуть. Их место заняли штатские люди. Мы оказались без работы, и нужда снова постучалась к нам в дверь.
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart)
При перепечатке или копировании материала ссылка на данную страницу обязательна. С уважением, Е. А. Стюарт
