Vor 30 Jahren
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart), 2020
На дворе стоял конец октября 1944 года. Повсюду гулял холодный ветер. Вдали мы слышали непрерывно усиливающийся рокот. Русские подошли к Гумбиннену. В воздухе непрерывно кружили вражеские самолёты. Моя мама, сестра с двухгодовалым ребёнком, двое моих собственных детей, одного и двух лет, большую часть времени ютились в самодельной землянке в саду родительского дома в Шприндте (пригород Инстербурга — Е.С.).
По ночам Каралинское шоссе (ул. Ленинградская) заполняли движущиеся в сторону Кёнигсберга военные машины. Бежать с маленькими детьми на руках не представлялось возможным. Солдаты рассказывали как всё страшно было под Гумбинненом. Стрельба и артиллерийская канонада же становились всё ближе. Мы наконец не выдержали и наспех собрали немного одежды и белья, погрузили всё это в коляски и приготовились бежать. Нам повезло, так как солдаты посадили нас на грузовик. Машина двигалась очень медленно, ибо улицы почти полностью были заблокированы военным транспортом и конными повозками.
То, что мы наблюдали по дороге было неописуемо. Перевёрнутые и разбитые телеги, раненные люди, обстрелянные с воздуха обозы, мёртвые, которых были вынуждены бросить их родственники, дети, плакавшие по своим родителям, и родители, плакавшие по своим детям, старики, тащившие свою поклажу, хотя сами едва могли идти самостоятельно. В нашем грузовике мы хоть как-то были защищены от этих тягот. Но насколько сильно может страдать человек, который видит столько мучений и при этом никак не может помочь? Такое могут оценить лишь те, кто лично испытал нечто подобное.
Вечером мы прибыли в Йесау (ныне поселок Южный, Багратионовского района — Е.С.). Это был небольшой посёлок с аэродромом, где нам предоставили жильё. Там мы остались до конца января месяца, когда нас наконец догнал фронт. Как-то утром мы получили от бургомистра бумагу, в которой указывалось, что в 21:00 мы должны вылететь с аэродрома, имея при себе не более 20 фунтов (примерно 9 килограммов - Е.С.) ручной клади. После этого мы в очередной раз упаковали свои самые ценные вещи.
Я вернулась в посёлок, чтобы купить свежего молока и немного продуктов, но все магазины оказались закрыты. Всё было заперто и никого нигде не было видно, ни торговцев ни бургомистра. Офицеры с аэродрома, которые тут раньше жили, также под покровом ночи исчезли со всеми своими семьями. С нами осталось только несколько беженцев.
Несмотря на метель мы собрали наш скудный скарб, подхватили на руки детей и отправились на аэродром, с которого мы должны были вылететь в 9 часов вечера. Совсем невдалеке слышались раскаты сталинских органов (реактивная система залпового огня или попросту "Катюша" - Е.С.) и советской артиллерии. Когда же наконец добрались до аэродрома, то там также всё оказалось заперто. Лишь несколько человек из наземного персонала всё ещё были на месте, но они поспешно отослали нас назад, так как у них был приказ взорвать аэродром. В отчаянии мы вернулись обратно. Метель продолжалась, дети не могли идти и нам пришлось нести их на себе. Тёмные и занесённые снегом дороги невообразимо затрудняли наше продвижение.
Измученные и окончательно продрогшие мы добрались, наконец, до нашего дома. Там стояло одиннадцать немецких танков. Солдаты повсюду искали себе на ночь жильё, включая и наш дом. Однако поспать не вышло. Вскоре им было приказано двигаться дальше, так как русские уже находились от нас всего в двух километрах. Танкисты решили взять нас собой. Мою сестру и маму разместили в танке. Молодая девушка из Мазурского края взяла мою двухлетнюю дочь и села с ней в другой танк.
Мою детскую коляску закрепили на «Веспе» («Оса» - лёгкая самоходно-артиллерийская установка Sd.Kfz. 124. — Е.С.), с которой было снято орудие и теперь она представляла собой транспортёр с прицепом. Меня вместе с коляской обернули в одеяла и брезент, а багаж распределили вдоль борта.
До Кёнигсберга мы добрались затемно. Летящий с танковых гусениц снег настолько засыпал меня и коляску, что мне пришлось буквально выкапывать себя из под него. Я была очень рада, что с нами была коляска и у моего самого младшего дитя было где спать. Четыре ночи мы находились в пути, а днём искали себе пристанище в брошенных домах.
Как-то утром мы проморгали тот танк, в котором ехала молодая девушка вместе с моей дочерью. Я была вне себя от страха и беспокойства. Эмми, как звали ту девушку, хорошо заботилась о моей маленькой дочке, но что теперь делать?! Мысль о том, что я осталась без ребёнка, практически лишила меня рассудка. Все танки из нашей группы ехали на большом расстоянии друг от друга, и поэтому никто не знал куда делся пропавший. Накануне нам пришлось бросить один из неисправных автомобилей. На рассвете двое солдат вернулись, чтобы попытаться его починить. Нежданно-негаданно они вернулись с известием, что русские уже захватили посёлок.
После этого два солдата отправились на поиски пропавшего танка с моим ребёнком. Я едва не выплакала все глаза, покуда тянулись часы ожидания. Примерно через четыре часа пропавший танк подъехал к месту общего сбора. Оказалось, что у него просто кончилось топливо, и прошло немало времени, прежде чем пришла помощь. Я никогда не забуду эти часы страха. С того самого дня я не расставалась со своими детьми. Вынув из коляски одежду я уложила в неё обеих детей.
Каждый населённый пункт, который мы оставляли вечером, к утру уже находился в руках русских. Так мы постепенно добрались до Кёнигсберга, портового бассейна, пожарной станции Юг. Расположившись в бараке на Кайбанхофе (ныне ул. Крановая — Е.С.) мы занялись приготовлением пищи для наших танкистов.
Кёнигсберг, между тем, был теперь блокирован советскими войсками. На свои продуктовые карточки мы практически ничего не могли купить. С другой стороны продовольственные склады на Кайбанхофе ломились от продовольствия, но продолжали оставаться закрытыми. Без лишних слов наши танкисты вскарабкались внутрь через вентиляционную решётку и на свой страх и риск раздавали продукты гражданскому населению.
Каждый вечер, примерно в 19 часов, прилетал советский самолёт (солдаты называли его Швейной машинкой (У-2, с 1944 По-2 — Е.С.)) и то там, то тут, сбрасывал бомбу. Привыкнув к его пунктуальности мы успокоились. Лишь однажды бомба упала от нас в непосредственной близости, и то нам же на пользу, так как она угодила в продовольственный склад, тем самым избавив наших солдат от необходимости лазать в него через вентиляцию. Теперь банки со сгущённым молоком и прочими консервами, которые мы долгое время не видели, разлетелись по окрестностям.
В соответствии с циркуляром NSV (национал-социалистическая благотворительность — Е.С.) все женщины и дети должны были доставляться на судах из Кёнигсберга в Пиллау, а оттуда на запад. С этой целью были пригнаны большие баржи. Женщин и детей оборачивали в одеяла и оставляли ждать на борту этих барж наступления темноты, прежде чем те отправлялись в сторону Пиллау. Во время сильного снегопада такое ожидание под открытым небом превращалось для людей в настоящую пытку. Наши танкисты получали из Пиллау новости и инструкции, а потому хорошо знали о том, какой там творится хаос. Поток беженцев был настолько велик, что людям приходилось подолгу ждать своей очереди. Среди них резко возросло количество смертей, а также больных и голодных.
Эти баржи должны были вывезти в том числе и нас. Мы отказались, хотя и знали, что местные женщины из NSV были довольно радикально настроены и не брезговали насилием. Однако наши танкисты знали что делать. Они посадили нас в машину связи, опечатали её и перевезли в район Нассер Гартен (пос. Портовое, в составе Московского района Калининграда - Е.С.). Там они спрятали нас в пустой квартире, которая раньше использовалась военными в качестве оружейной, а на дверь повесили табличку «Оружейная — вход запрещён!». Мы понимали, что в Пиллау нам пришлось бы гораздо хуже, чем здесь. Тем более Пиллау ежедневно подвергался тяжёлым бомбардировкам.
Потянулись дни ожидания. Каждый вечер мы слышали, как русские через громкоговорители кричали: «Женщины и дети покиньте город, переходите к нам, Кёнигсберг лежит в руинах!». Потрясающие перспективы!
И вот настал тот самый день. Русская артиллерия безжалостно обрушила свой огонь на город, а советские солдаты проникли в район Нассер Гартена. Под непрерывным обстрелом мы вместе с коляской, но без багажа, ринулись в центр города. Когда стало совсем страшно, я накрыла собой своих детей. Вокруг летали осколки, мусор и битый кирпич. Стоял жуткий вой и грохот.
В центре города нас остановили сотрудницы NSV и отправили в необитаемое здание, где уже находились две женщины и мальчик, беженцы из Мазурского края. Вскоре я поняла, что в этом полуразрушенном доме мы никак не защищены от бомб и гранат. Поблизости была видна большая школа. Мы с Эмми захотели проверить, можно ли туда перебраться. Находясь уже практически на пороге школы взвыла сирена воздушной тревоги, на которую я не обратила никакого внимания, поскольку сирены завывали по любому поводу. Но тут внезапно в аду разверзся ад. Посыпались бесчисленные бомбы. Я встала как вкопанная, не в силах соображать. Взрывной волной меня отбросило к двери, не причинив, однако, большого вреда. Солдаты втащили меня внутрь. Всё произошло настолько быстро, что я едва это осознала. Всё о чём я могла думать, были мои дети, и я хотела вернуться к ним. Однако мужские руки держали меня крепко. Солдаты кричали и ругались. Человеческие голоса терялись на фоне вселенского шума и рёва. Мужчины облокотились на тяжёлую железную дверь, чтобы та оставалась открытой. Бомбардировка города длилась целый час.
Мне этот час показался вечностью. Беспокойство и страх за детей ослабили мои нервы и они, наконец, сдали. Медик сделал мне укол и я впала в забытьё. Когда же я пришла в себя, кошмар уже закончился. В школу угодило аж три бомбы. Я выбежала наружу, но не помнила откуда пришла. Никаких примет уже не было, повсюду только груды обломков. Некоторые солдаты, видевшие, как я пришла в школу, отправились вместе со мной и помогли мне найти нужный дом. Дверная рама всё ещё была на месте, но сразу за ней виднелись только кучи кирпичей. Половина дома полностью рухнула, а с обратной стороны отсутствовала передняя стена. И тут я увидела свою детскую коляску. На её руле покоилась тяжёлая балка с частью потолка. Я стала громко выкрикивать имена и в отчаянии искать вход в подвал, который был совершенно засыпан обломками.
Затем я нашла узкое подвальное окошко, в которое были вмонтированы два железных прута. За грязным стеклом кто-то махал рукой. Это была моя мама. Она была жива и подвела к окну одного из детей. От захлестнувших меня чувств я зарыдала. Но как мне вытащить их из-под обломков? И снова мне помогли солдаты, выбившие железные прутья.
При этом я распереживалась ещё больше, поскольку боялась, что кладка не выдержит и рухнет. Но всё прошло хорошо. Сначала мама передала мне детей, а потом с большим трудом протиснулась через окошко сама. За ней последовала сестра. Другие две женщины и мальчик оказались похоронены под обломками на другой стороне дома. Мама сказала, что смочила полотенце кофе из бутылки и приложила его к лицам детей, а иначе они задохнулись бы в невообразимой пыли.
После этого мы перебрались по руинам в школьный подвал. Один из солдат сумел вытащить мою коляску и часть нашего багажа. В подвале был оборудован лазарет, в котором уже находилось множество раненых солдат и гражданских, к которым добавлялись всё новые пострадавшие от последнего налёта. За ранеными ухаживал только один фельдшер. Казалось всё шло наперекосяк. Ответственного врача вызвали в главный лазарет и он так и не вернулся. Было понятно, что нужна срочная помощь. Моё сердце было преисполнено благодарности за то, что мои родные снова были рядом, и поэтому я стремилась облегчить чужие страдания. Санитар позаботился о том, чтобы мои мама и дети нашли себе безопасное место в подвале, а я смогла ему помочь.
Делались срочные перевязки, удалялись осколки и шрапнель, а ещё больше только предстояло сделать. В какой-то момент в подвал вошёл солдат с широко открытыми глазами. Его лицо было испачкано кровью и грязью, а униформа вся в кровавых дырах. Он не ответил на наши вопросы. Мы уложили его на кушетку и сняли одежду. Его рубашка была полностью пропитана кровью. То, что этот человек всё ещё был жив казалось чудом. Его тело напоминало сито. Когда я попыталась промокнуть его губы, то заметила, что его рот также представлял собой одну сплошную рану. С трудом он пробормотал - «пить». Санитар протянул мне стакан воды и шёпотом сказал: «Всякая помощь для него уже опоздала. Пусть пьёт спокойно». Я положила ему под голову руку и поила его маленькими порциями, которые он жадно заглатывал. Он посмотрел на меня остекленевшими глазами и попытался улыбнуться. Внезапно его тело дёрнулось. Я ещё не поняла, что это означало смерть. Я продолжала держать его голову в своей руке, пока не вернулся санитар и не сказал: «Он отмучился. С таким ранением в живот он вряд ли бы выкарабкался». Только теперь я поняла, что произошло. Это глубоко потрясло меня, но и придало сил без устали продолжать свою работу. Никогда более я не видела столько страданий и не слышала столько криков, как в том самом подвале.
Автор — Герда Янихен, урождённая Гасснер (Gerda Jänichen, geb. Gassner), 1974
Перевод, примечания и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart), 2020
Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8
При перепечатке или копировании материала ссылка на данную страницу обязательна. С уважением, Е. А. Стюарт
