Меж тем в избе Малуши вечер протекал по-своему. Усадив Ведагора за стол, травница долго в молчании наблюдала, как тот жадно поглощал ягодный кисель с кашей, да закусывал ржаными лепешками. Глядела она на него, глядела и не узнавала в этом худом седовласом старике того мужчину, которого когда-то знала. Наконец, Малуша нарушила молчание, задав прямой вопрос:
- Ты зачем Ждана убил?
Говорила она твердо, без страха. Как будто не с чародеем беседовала, а с простым человеком. Видно было, что не боится она его.
Ведагор не ответил. Молча продолжил он поглощать выставленные перед ним кушанья. Затем, насытившись, он допил прямо из глиняного кувшина остатки киселя.
- Хорош кисель у тебя, Малуша… и лепешки хороши…
- Да уж, - усмехнулась она, - стряпать я еще не разучилась…
- Помню, приносила ты мне в лес пирогов твоих отведать… более всего с грибами у тебя удавались…
- Да. Давно это было. Но и ты меня потчевал в своей избушке. Вот так однажды напоил каким-то хмельным зельем, после чего и напал на меня дурман… много ли девке надо-то… а ты уж и рад был, тут этим и воспользовался…
- Не принуждал я тебя ни к чему, чего бы ты сама не хотела, Малуша! Все рассказал я тебе в первый же день. И про сны свои вещие, и про жизнь свою лесную, про силу чародейскую, отцом мне переданную… не кори меня теперь в этом. Ты же сама говорила, что любила меня…
- Любила, – вздохнула травница, - я от слов своих и не отказываюсь. Только другим ты был, другим… жестокости не было в тебе. Сила – была. Стать богатырскую помню. Но не жестокость.
- А это жизнь меня таким сделала! – зло сверкнул взглядом Ведагор. – Я тоже полагал, что являюсь полным хозяином своей судьбы! Жил, не оглядываясь назад, распоряжался каждым своим днем, как хотел. Думал, вечно так будет продолжаться… тебе вот тоже обещал…
- Я помню! – жестко перебила Малуша. – Помню, что обещал. Еремея мужчиной вырастить, научить делу своему чародейскому. Помню… но не сдержал своих слов… погиб наш мальчик…
Голос травницы дрогнул, но она не расплакалась, cдержалась. Зато ведун переменился в лице. Глаза его потемнели от горя:
- Прости, Малуша… не сберег… не сберег Еремея… но я поплачусь за это… так же, как и убийца сына нашего заплатил своей кровью…
- Я ведь и не ведала, что убийца Еремея каждый день со мной рядом ходит… дышит со мной одним воздухом… я ведь только намедни поняла, что это Ждан… столько лет прожили с ним бок о бок, а я и помыслить не могла, что это он, тот самый душегуб… ты ведь мне не говорил, что мужик с мальцом в тех санях был… тогда бы, может, я и догадалась обо всем! Догадалась, что Ждан это с Тишкой.
- Я сам не ведал, что душегуб этот с вашего же селения родом! Сам не мыслил, что вы с ним всю жизнь бок о бок! Я не желал оставлять его в живых. Но будь спокойна: досталось ему наказание похуже собственной смерти… столько лет сына-оборотня скрывал… чай, натерпелся… а теперь вот, и свою жизнь отдал… и я ничуть о том не жалею!
- Тяжело мне простить ему смерть Еремея… не могла я в первые дни места себе найти, как узнала, что он во всем повинен… но теперь я думать стала: ведь и у него своя правда была: он защищал родного мальца от волков… Тишку… Ждан тоже не ведал, кого убивает… ведь в простого волка он топор метнул… ох, как страшно… мне было так страшно, когда я потеряла Еремея…
Малуша, не выдержав, разрыдалась. Ведагор оживился:
- Мне тоже было страшно! Я не мог найти в себе силы принести тебе такую горькую весть… не мог! Потому ждал я не один месяц, прежде чем решился сказать тебе об этом.
- Помню. Летом ты мне сказал, когда в лесу повстречались. Я тогда не знала, как в деревню вернусь: думала, так и останусь лежать в лесу на мху. Пришла как-то… дома неделю с лавки не вставала… я же никому не могла ничего поведать… потом как-то люди заставили поневоле встать, о помощи просили… тут помочь – там хворь вылечить… расходилась я… а то, мысли-то были самые черные: отвара думала ядовитого напиться… свет белый не мил стал… но и на тебя я зла была: ведь ты даже не схоронил Еремея по-Божески, могилу его мне не показал…
- Я развеял его прах по лесу! По лесу, который он очень любил! Лучшего он и не пожелал бы.
- Тебе не ведомо, чего бы он пожелал, - с укоризной сказала Малуша, - мы не беседовали с ним о смерти. А, коли бы стала я спрашивать, думаю, он бы хотел, чтобы мать могла придти и навестить его на том месте, где тело его покоится! Ты должен был испросить моего совета, как матери! Должен. Этого я тебе не прощу…
- Не простишь… твое это право… но я поступил по своим обычаям. В нашей с ним вере тело умершего огню предают!
- Еремей крещеным был, крестик носил на шее! Мальчик в Бога веровал.
- То было в прежней жизни! - снова сверкнул взглядом чародей. - То, что было в миру, позабыл он, как переступил порог моего дома! У нас с ним иная жизнь началась. И мы условились с тобой об этом еще до его рождения...
- Я помню это, - ответила Малуша, - и ведаю, что предначертано было мне сына тебе родить. И все же сердце матери – не камень… я тосковала… очень сильно тосковала… я ведь лишилась сына даже не в то мгновение, когда Ждан метнул в него топор, а гораздо ранее… в то лето, когда в лес его тебе отвела ведовскую науку твою постигать…
- Верно. Он тогда умер для прежней жизни. Умер для всех людей в вашем селении. Все они почитали его мертвым. И тебе тоже не следовало видаться с ним. Я растил его по-своему… Он очень любил лес, ему в радость было то, что я собирался ему дать. Еремей был счастлив, поверь… он не страдал по деревенской жизни… звери и птицы стали его лучшими друзьями… казалось, он понимал их язык. Даже я не обладал таким даром, как наш сын! Еремей мог бы стать настоящим ведуном – сильным, знающим, мудрым!
Малуша плакала, Ведагор молчал. Наплакавшись и облегчив себе душу, она взяла себя в руки, вытерла слезы и сказала:
- Да, переменился ты с тех пор… почитай, столько лет не видались… с того самого дня, как ты мне про гибель Еремея рассказал…
Чародей поднялся, походил взад-вперед по горнице, заговорил хмуро:
- Переменился… с того дня я сам как будто наполовину умер. Видишь?
Он подскочил к травнице, приблизив к ней свое скелетообразное лицо с ввалившимися глазами. Невольно Малуша отшатнулась.
- Страшно? Ха-ха… я на свое отражение и не гляжу, чтобы самому жутко не стало. Знаю я, что на мертвеца стал похож. Бывает, в кадку с водой гляну, увижу на поверхности воды свое отражение – отвращение берет… для того и маску нынче надеваю: так я себя прежним ощущаю. Сильным, могучим, как в былые годы…
- Для чего же ты к нам нынче в деревню пожаловал? Верится с трудом, что только из добрых побуждений Тишку спасаешь. Наверняка, свою выгоду соблюсти хочешь! Знаю уж я тебя.
- Да какая мне выгода… уговор у нас имеется, это чистая правда. Заклятье я обещался свое с оборотня снять взамен на оберег Еремея. Такая вещь не должна среди людей находиться. Сама знаешь, какова сила в ней сокрыта.
- Помню, говорил ты тогда что-то про этот оберег. Ты же на шею Еремею его надел, когда забрал сына у меня в лесу.
- Для него этот оберег я создал. Сила в нем заключена большая, которая должна была хранить его ото всех бед и дух закалять. Только с умом использовать эту силу не каждый способен. Еремей бы смог… а, коли не потерял бы он тогда оберег, жив бы остался.
- Отчего же просто нельзя забрать оберег у Радима? Ведь он его нынче на шее носит.
Ведагор тяжело поднялся, стал медленно ходить из угла в угол горницы, что-то обдумывая. За окном давно стемнело и избу освещала лучина. Малуша, не дождавшись ответа, встала, пошла к печке подбросить поленьев в огонь. Когда Ведагор заговорил, голос его звучал хрипло, глухо.
- Ежели бы Радим готов был мне отдать оберег, то сделал бы это. Но не таков он человек. Так скажу: слияние сил светлых и темных очень опасно и таит в себе большое коварство. У такого оберега, какой я сотворил для Еремея, хозяин может быть лишь один. И это наш сын. Заговор я особый читал, когда оберег создавал. И Еремей сам слова нужные молвил, надев его на шею. Все те годы, что жил он со мной в лесу, оберег хранил его от любых бед… но утерял его Еремей в ту зимнюю ночь… а я, хоть и чародей, хоть и наделен силой особой, а не всесилен… не ведал я, что отыщется он… что столько лет вещь нашего сына жила в миру, среди простых людей… а не должна такая сила блуждать в народе! Жди беды, ежели оберег попадает в руки такого человека, как ваш Радим. Силы и смелости в нем хватает, а вот умения сдерживать себя – нет. Бешеный у него нрав, сердце горячее, а в глубине души живет жажда власти. На рожон лезет, ведет себя так, будто все, что вокруг него, принадлежит ему. В лесу себя главным почитает, а духи лесные этого не любят! Много чего есть в лесах наших, что ему еще неведомо. Между тем, он не желает с этим считаться. Коварен Радим, мстителен… меня напоминает…
Ведагор зашелся хриплым смехом. Затем глотнул киселя из новой крынки, что поставила перед ним Малуша, и продолжил:
- Опасно такому человеку, как он, оберег доверять – ох, как опасно! Он уж успел ощутить на себе его силу. Смекнул, что к чему: что руки-ноги крепнут, что хвори и немочь не липнут. Все понял Радим, я в том не сомневаюсь. А взял он оберег обманом, попросту выкрав его… скоро тьма может завладеть его душой…
На лице Малуши мелькнуло беспокойство:
- Что движет Радимом, для меня загадка. Для чего ему связывать себя с этими чарами? Он и так парень смелый, сильный. Везде первый, с отцом напару. Завидный жених у нас в селении. Найду сосватал, свадьба у них скоро…
Ведагор желчно усмехнулся:
- Свадьба… как далеки от меня стали эти житейские заботы… все насущные радости и горести… есть вещи куда важнее этой вашей любви…
Малуша вздрогнула, услыхав, как ведун произнес это слово. Насмешливо, злобно, будто ненавистно ему было все, что касалось страстей и чувств человеческих… а между тем, травница уловила в его голосе горечь и боль.
- Ты смеешься над любовью, Велимир, хотя сам был грешен… вспомни, как любили мы друг друга… то было словно хмельной дурман, знойный полдень… или забыл? А, Велимир?
Чародей вздрогнул всем телом, услыхав свое настоящее имя. Впервые за весь долгий вечер Малуша назвала его так. Так, как когда-то называла, прибегая к нему на лесную поляну жарким солнечным днем… они лежали в траве, под которой стелился лесной мох, обнимаясь и беседуя обо всем на свете… казалось, это будет длиться вечность, конца и края не будет их счастливому забвению…
Но ведун опомнился. Огляделся вокруг: было сумрачно и тихо, потрескивал огонь в печке. Он сидел за столом в избе Малуши, уже не похожей на ту темноволосую красавицу, спелую ягодку, которую он с жадностью сорвал.
Помолчав, чародей сурово проговорил:
- Это для тебя я Велимир. А для людей – для всех людей – Ведагор, хозяин леса, потомственный ведун и чародей. Запомни это, Малуша. Ничего я не позыбыл. Но давно это было… прошло все, исчезло, как туман, будто и не было…
Голос травницы дрогнул:
- Верно. Будто и не было… ведь даже о нашем Еремее ничто не напомнит…
- Я отомстил за него. Сделал, наконец, то, о чем мечтал долгие годы. Но, знаешь ли, что самое ужасное?
- То, что ты сам стал душегубом?
Ведагор рассмеялся хриплым, грудным смехом.
- Нет, не это. Ведь я убивал людей. Не гляди на меня так – дурную кровь я губил. Те, кто погиб от моей руки, не вызывали во мне ни капли сожаления. Ужасно другое. То, что месть не принесла мне желаемого облегчения. Да, на некоторое время я испытал кровавую радость. Но потом… эта пустота, эта бездонная дыра где-то внутри снова напомнила о себе. Не отпустила меня боль… не смог я простить ему гибели Еремея… хоть и взял его жизнь…
- Я знаю, как трудно это! - глухо проговорила Малуша. – Когда поняла я, кто сгубил жизнь Еремея, у самой свет в глазах померк. Мысли разные в голове закрутились… но не мы судить Ждана должны: то удел Высших Сил.
Малуша подняла взгляд к потолку избы, как бы указывая на небо. Чародей зло скрежетнул зубами:
- Нет уж, судить как раз таких надобно здесь, на земле, и суд должен быть беспощадным! Мои обычаи тебе известны. Закончим этот разговор, не то хорошего не выйдет!
- Будь по-твоему. Я о другом спрошу: что с Найдой будет теперь? Девка бедная ни в чем не виновата. Добрая, покладистая. Жалко ее. Она же не ведала, какую вещь Тишка ей подарил, не ведает, что Радим задумал. Что будет с ней, коли оберег она не смогла сохранить при себе? И ей злых чар надобно опасаться?
- Того и мне не ведомо, - нахмурился Ведагор. – Сам я, как видишь, всего не могу предугадать. Но не вижу я ее среди мертвых – значит, не ждет ее скорая смерть. Жить будет. А уж как – того сказать я не в силах. Грядущее мне до конца не ведомо, иначе бы и смерть Еремея мог я предотвратить…
Малуша помолчала, затем сказала:
- Как же быть теперь с оберегом? Коли Радим взял его себе с недобрыми намерениями, что будет с ним?
Ведагор проговорил каким-то тихим и страшным голосом:
- А я уж сказал, что с Радимом вашим у меня особый уговор имеется…
- Особый? – удивилась Малуша. – Что же ты посулил ему?
- Говорить о том раньше срока не следует! – отрезал Ведагор.
- Молю, скажи! Неспокойно на душе у меня из-за того, что происходит.
- Ты хочешь это знать? Хочешь услыхать, о чем беседовали мы с вашим Радимом?
Малуша кивнула.
- Что ж… так и быть. Слушай. Я поведал ему всю правду об этом обереге. О том, что не должна такая сила в народе обретаться, и о том, что человеку лучше не связывать себя этими чарами… Я и увещевал его, и пугал. Уперся он, словно баран: не отдает оберега. Вижу я, человек он тяжелый, непростой. Много всякого блуждает в его душе… того, о чем он и сам покамест не подозревает. Но гордыни и самонадеянности в нем предостаточно. Это убивает его… потому, предвидя такой исход, я предложил ему кое-что другое…
- Что же? – оживилась Малуша.
Ведагор тяжело поднялся, прошелся снова туда-сюда по горнице. Было видно, что мучает его какая-то внутренняя борьба: он то и дело потирал свой лоб костлявой рукой, тяжело дышал. Остановился он лишь тогда, когда сшиб головой висящие пучки сушеных трав в темном углу. Пахучие травы упали на пол, а чародей метнулся обратно к столу, заговорил быстро, отрывисто:
- Ведомо мне, что конец мой уж близок… чую я это…
- Ошибаешься, может? – испугалась травница.
- Нет… не ошибаюсь… тут ведаю я, как будет… но некому мне силу свою передать, некого вместо себя оставить… осознал я это вдруг, и страшно мне стало… Еремея не вернешь… но не смогу я спокойно из мира уйти, покуда преемника себе не сыщу… а тут… мысль мне явилась одна…
- Уж не мыслишь ли ты… - начала было Малуша.
- О Радиме я помыслил… уж больно непрост он для жизни обыденной. Много в нем бродит того, что смущает его душу… упрям он, дерзок, мстителен… притом жаждет власти, жаждет везде быть первым… ну чем не лесной ведун?
Ведагор хрипло рассмеялся, а Малуша изумленно воскликнула:
- И что же Радим на это скажет? Ведь у него свадьба скоро, жизнь он новую начинать задумал. Не слыхала я, чтобы от мира он удалиться желал…
- А я ему многое пообещал, чего он давно и втайне желает! И не зря: крепко задумался он. Не дал мне отказа. Теперь сознаешь, что он за человек? Опасный человек.
- Но как же… как же свадьба его… невеста… все родные… что ж он, никому ничего не скажет? Не откроет всего?
- Время я ему дал на размышление. Коли добро мне даст, все свои тайны пред ним открою, коли нет… но, видится мне, судьба его неразрывно будет с лесами этими связана…
Малуша молчала, потрясенная. Когда она нашла в себе силы заговорить, то произнесла тихо:
- Тебя могу понять, Велимир. Силу свою чародейскую, знания, конечно, надобно передать кому-то. Но Радим… не возьму в толк, что движет им… для чего ему все это… быть может, кого другого следовало тебе сыскать… к чему ему жизнь с ног на голову ставить?
- Это будет его выбор, – ответил ведун, - я насильно его не принуждаю. Но, коли согласие свое он даст, обретет силу невиданную… в наших лесах есть где разгуляться… хозяином станет вместо меня. Не такую и горькую участь я ему прочу! Сама вспомни, каков я был в молодые годы: могучий, будто богатырь, и не было того, что было бы мне не под силу…
Чародей замолчал, утомившись долгой беседой. Молчала и Малуша. За окошком забрезжил рассвет. Ведагор поднялся:
- Пойду, воздухом подышу у тебя на дворе. Душно в избе-то. Не привык я так долго взаперти сидеть…
И он, выйдя из горницы, тихонько притворил за собой дверь.
Назад или Читать далее (Глава 39. Охота)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть
