Часть четвёртая, в которой появляются монстры из глубокого космоса.
Читать предыдущую часть.
Кризис естественных наук и ужас фронтира
Выше я писал, что острота внутренних противоречий в физической картине мира в СССР сглаживались наличием управляющего звена - философии диамата. Соответственно, развитие кризиса происходило по мере эрозии этой философии.
Началось всё с банальной тяги к чудесному. Покуда этот интерес оставался в естественнонаучных рамках, не посягая на социально-политические и религиозные сферы, государство его вполне терпело а научно-популярные издания даже поддерживали. В эпоху гласности посмотреть, что там, за горизонтом, ломанули все. А за горизонтом частенько встречаются чудовища, на что советскому человеку не преминули указать.
Ибо в этот момент имела место попытка пересадить на российскую почву жанр сверхъестественного ужаса. Как и западный первоисточник, наш аналог помещал кошмарные и могущественные силы за грань знакомого мира. Это была уже не маринистика - к началу 90-х земной шарик казался маленьким и обжитым. Ужас приходил из глубин космоса, из других измерений, из тайных коридоров мировых правительств, где плетутся заговоры. Именно такую картину мира обрушила на головы читателей, выходившая с января 1991 года газета "Голос Вселенной".
Этим изданием, как и выросшей вокруг него группой журналов и альманахов, руководил писатель Юрий Петухов. В газете публиковали его произведения - невиданный доселе в Союзе сплав головокружительного экшена, жестокости и эротики. Петухов привлёк к оформлению талантливых художников-графиков, а самое главное - смог печатать газету миллионными тиражами. И их раскупали.
Надо сказать, самые ядрёные творения Петухова: мрачнейшее "Прорицание", обещавшее самоуничтожение Земли и человечества к концу 1999 года, пресловутый определитель пришельцев - публиковались без указания авторства. Они воспринимались читателями как истинные документы (насколько вообще в ту пору хоть что-то воспринималось истинным), и редакция не стремилась развеять это ощущение:
"Многим нашим читателям запала в душу графика Романа Афонина. Особенно взволновал приславших письма реализм рисунка из серии «Героика колонизации Янтарного Гугона». Что за тема? Откуда? Почему?! Каждому, внимательно вглядывавшемуся в рисунок, обязательно приходила в голову совершенно четкая мысль: эдакое невозможно нафантазировать! это картинка с натуры [1]! Да, полное впечатление, что художник присутствовал при изображенных им событиях – попробуйте-ка нарисовать столь натуралистично пробудившегося от ледниковой спячки гугонского мутыгра (птицелапого червя-антропофага)! Но это иллюзия, ибо Роман Афонин никогда не был на Янтарном Гугоне. Лишь один раз в четыре с половиной года, когда Земля и Гугон находятся в фазе трансцедентального противостояния, перед художником встают реальные картины гугонского бытия" ("Голос Вселенной", №5, 1991).
Петухов был не единственным, хотя, пожалуй, самым ярким представителем этой волны. Я сам в своё время читал плохонькую брошюрку предсказаний "по Нострадамусу, Павлу и Тамаре Глоба", где предрекалось, что в США скоро начнут строить коммунизм, а в Африке случатся страшные катастрофы, животные мутируют и будут прыгать клопы величиной с собаку. Где вы сейчас, слепопечатные книжечки начала 90-х?
Кто вспомнит то время, когда рушился вековечный железный занавес, по телевизору Кашпировский с Чумаком корёжили мозги и заряжали баночки, в популярнейшем "Московском комсомольце" 2-3 раза в год публиковали очередную дату конца света, а в электричках с фотографий смотрела Мария Дэви Христос в авторитетном белом балахоне, тот может решить, что заметные группы сограждан решили воплотить в жизнь "Зов Ктулху". Однако Ктулху не пришёл. Физическая реальность оказалась куда менее податливой, чем социальная, а вскоре и последняя оформилась и укрепилась. С осознанием этих фактов, литература ужасов фронтира, которая, подобно жанру исторического ужаса, плохо чувствовала границу между собой и реальностью, постепенно сошла на нет.
(окончание следует)
***
[1] Сейчас это звучит как постмодернистская отсылка к рассказу "Модель Пикмана". Но кто ж в те годы читал Лавкрафта?