Часть третья, в которой показано, что Сталин — это наш Ктулху, только без тентаклей.
Смотреть предыдущую часть.
Исторический ужас в литературе
Первая ключевая черта жанра исторического ужаса отражена в его названии. Основным предметом изображения выступает история, а основной эмоциональной реакцией на неё - ужас. События, и так далёкие от совершенства, изображаются ещё мрачнее: с одной стороны, чтобы подогреть читательский интерес, с другой - в силу важного психологического искажения, о котором речь пойдёт ниже. Сравниваются же они с высоким моральным идеалом, на фоне которого любая реальность будет выглядеть омерзительно и преступно.
При последовательном применении такого сравнения формируется ужас перед историческим процессом как таковым.
Второй чертой жанра является смешение литературы и истории. В конце 80-х, на пике своей популярности, толстые литературные журналы внезапно стали источником "знаний" об истории родной страны чуть ли не для всего населения Союза. Солженицын после как бы исторического "Архипелага ГУЛАГ" написал как бы литературное "Красное колесо". Резун-Суворов помимо "исторических" опусов писал и авантюрные романы (например, "Контроль"), где продвигал те же идеи. Драматург Эдвард Радзинский вдруг стал популярным телеисториком. Примеры можно множить, но и этого достаточно.
Надо заметить, что такое смешение - архаический признак. Развитие культуры и цивилизации вело к выделению научных работ (в том числе в исторической науке) из всего массива текстов "по теме". Если бы этим делом ограничивалось — но нет!
Третья и важнейшая черта литературы и всего искусства исторического ужаса заключается в том, что его персонажи ведут себя не так, как свойственно людям. Скорее такое поведение подобает лавкрафтовской нежити. Могут ли советские солдаты, вступив в Германию в 45-м, брать всё, что плохо лежит, и насиловать встречных немок, не пропуская ни одну? Если они воины, которые до того четыре года воевали за Родину - то нет; если шогготы - то да. Может ли Сталин предвидеть события в непростую, кризисную эпоху на двадцать лет вперёд и двигать людей, как пешки? Если он - бывший семинарист и революционер-подпольщик Иосиф Виссарионович Джугашвили, то нет. Если же это новое воплощение Йог-Сотота, то кто ж ему помешает?
Йог-Сотот знает врата. Йог-Сотот и есть врата. Йог-Сотот это и страж врат и ключ к ним. Прошлое, настоящее и будущее слились воедино в нем.
И когда через эти врата протягиваются мерзкие щупальца в любую точку пространства-времени, люди говорят: "Дотянулся проклятый Сталин!"
Кроме шуток, в литературе подобного рода Сталин может составлять и реализовывать планы на 10-15 лет вперёд как в своей стране, так и за рубежом (доводит Гитлера от пивного путча до поста канцлера у Резуна-Суворова, планирует многоступенчатую расправу со старыми большевиками у Радзинского). Он охватывает умом сложнейшие схемы и системы взаимоотношений, безошибочен в прогнозах и оценках, его воле безропотно подчиняются миллионы, а последствия его действий нельзя преодолеть и через десятилетия после его смерти. Налицо комплекс свойств, который в языческих религиях приписывался божествам.
Такое восприятие истории помогает справиться с основным противоречием, которое породило кризис. Мистический Сталин [1], несомненно, свободен в своих действиях и он - личность, только не совсем человеческая. Любой маленький человек, включая автора и читателя, также свободен, но в обстановке где довлеет воля всемогущего тирана, он просто вынужден поступать определённым образом. Мы, мол, свободны и могли бы делать, что вздумается, и реализовать себя — но нам мешают воля Сталина, наследие Сталина, шогготы люди, взращённые Сталиным. И пока мы не изживём Сталина, ничего хорошего в этой стране не будет. А изжить окончательно его невозможно — он же божество. Так ключевое противоречие не разрешается, но снимается мифологическими средствами.
Следует заметить, что образ мистического Сталина не обязательно отрицательный. Есть значительный пласт литературы, где он предстаёт животворной силой, для которой нет ничего невозможного. Только нехваткой Сталина в людях [2] объясняется нынешняя наша неустроенность. Так мы получаем ещё один жанр, во всём подобный историческому ужасу, но несущий противоположный эмоциональный заряд. Я предлагаю назвать его "историческим победительством".
Одним из основателей этого жанра выступил тот же Резун-Суворов. После разоблачительного "Ледокола" он почувствовал изменение конъюнктуры и в более поздних своих книгах рисует из Сталина мудрого лидера, который вёл СССР к мировому господству, преодолевая сопротивление и используя нервного Гитлера, глупых западных союзников и командармов-вредителей. Впоследствии появилась масса литературы такого рода, не последнюю роль в которой играют многочисленные романы о попаданцах.
Если в литературе исторического ужаса персонажи страдают от гнёта мистического Сталина, то в историческом победительстве они отождествляют себя с ним:
А теперь давайте посмотрим на ситуацию из-под кремлевских звезд, из сталинского кабинета.
Застегнитесь на все пуговицы, если у вас нет трубки, возьмите в рот карандаш и представьте себя Сталиным.
В. Суворов "Самоубийство"
Интересно, что в западной литературе сверхъестественного ужаса можно увидеть аналогичные тенденции. Одна из основных тем в произведениях Лавкрафта - расчеловечивание. Его герой по мере развития сюжета уподобляются инфернальным сущностям, которых они исследуют и против которых борются. Обычно эта линия теряется на фоне внешних событий, но, например, в рассказе "Храм" лежит в центре повествования. А одновременно с Лавкрафтом его друг и собрат по перу Говард писал рассказы про удалого варвара Конана, который одной левой (ну, иногда помогая себе правой) сокрушал легионы нечисти.
Характерные черты жанра исторического ужаса можно положить на классификацию форматов мышления. По Переслегину таких форматов три. Человечество создало их в ходе истории и отдельный человек осваивает их (если осваивает) по мере взросления. Первичный (примативный) формат работает с непосредственно наблюдаемыми вещами и мыслит мифами. Философский формируется в попытках уйти от мифа, а сциентистский отделяет науку от мышления вообще. В таком случае смешение литературы и истории представляет собой возвращение ко второму формату мышления, а трактовка реальных исторических деятелей как нечеловеческих мистических сущностей - вообще к первому. Потому попытки некоторых благонамеренных историков разоблачить и опровергнуть Резуна-Суворова и его коллег по цеху несут печать коммуникативной неудачи: пока одна сторона выдвигает рациональные аргументы, другая - воюет с бабайками.
И здесь мы переходим к той области поздне- и постсоветского сознания, где бабайки явили своё истинное лицо.
***
[1] Употребляя термин "мистический Сталин", я не утверждаю, что описываемым набором свойств наделяют только И.В. Сталина - хотя в большинстве произведений жанра, да, именно его. Возможны и другие варианты. Так, у нашего юго-западного соседа в последние годы такие свойства принято приписывать благополучно здравствующему Владимиру Владимировичу Путину.
[2] Здесь образ Сталина находится на грани превращения в безличную пантеистическую силу. Аналогичное превращение образа Ленина в советском сознании описал в своей давней статье "Реинкарнация Ленина" диакон Андрей Кураев.