Александр Киселев
Адрес статьи: https://naukaverakuljtura.com/образ-раскола-на-страницах-епархиал/
Аннотация
Старообрядец в белорусских губерниях ассоциировался с пришлым, великорусским населением. В глазах местного крестьянского населения раскольники пользовались негативной репутацией в силу своих нравственных качеств. Однако можно предположить, что такие оценки обусловлены недоверчивым восприятием всех тех, кто воспринимается «как чужак» или придерживается образа жизни, существенно отличающегося от общепринятого. Несмотря на то, что расколу уделялось много внимания в белорусских восточных епархиях, раскольники, несмотря на редкие опасения, не воспринимались как источник угрозы для положения православной церкви и ее паствы. Приверженность расколу среди значительной части верующих объяснялась скорее пассивной привязанностью к хорошо знакомой традиции, чем осознанным религиозным выбором. В глазах приходского духовенства позитивными сторонами принадлежности к раскольничьим общинам являлись большая групповая сплоченность и взаимовыручка, в среднем более внимательное отношение к обрядовой стороне религиозной жизни.
________________________________________________________
После православных, католиков и иудеев самой распространенной в белорусских губерниях религиозной общиной являлись старообрядцы. Следует сразу оговориться, что к последним относились те представители раскола, кто принимал основные догматы православной церкви, но не признавал некоторые обряды, вел богослужение исключительно по старопечатным книгам. В белорусских губерниях среди раскольников численно доминировали беспоповцы федосеевского толка, остальные религиозные течения были представлены значительно меньше. Анализ посвященной теме раскола церковной периодики епархий белорусских губерниях за 1905-1907 гг. выявил ряд интересных особенностей.
Показательным моментом является то, что ни в одном из 52-х номеров «Гродненских епархиальных ведомостей» за 1905 г. не оказалось ни одной статьи, специально посвященной раскольникам и расколу. Более того, несколько публикаций, где в отдельных абзацах упоминаются раскольники, являлись перепечатками из иных епархиальных ведомостей. При этом какой-либо развернутой характеристики раскола и самих раскольников в этих статьях не дается, а их упоминание не имело принципиального значения для авторов. Например, в перепечатанной из «Полоцких епархиальных ведомостей» статье священника Н. Кнышевского «Тяжелый крест» раскольники упоминаются в перечне обязанностей приходского священства, от которого требовалось проведение с ними миссионерских бесед. Однако отмечалось, что никто даже не подумал выделить священникам разъездных денег для того, чтобы добраться до последних. Такая же картина наблюдалась и в публикациях ведомостей за 1906 г. и 1907 г. Причина такого слабого интереса к раскольникам косвенно раскрывается в статье священника И. Пашкевича «Полезны ли «священнические курсы для Гродненской епархии». Анализируя опыт организации курсов для приходского духовенства в Екатеринбургской епархии, автор отметил, что их направленность не применима к условиям Гродненской епархии. В этой епархии, по словам Пашкевича, находящейся «на рубеже Европы, с населением смешанным с иноверцами, принадлежащими к римско-католической и отчасти лютеранской церквей, где богословская наука от многих уже веков неустанно звучит своим призывным голосом ко всем христианам» [1, с. 295] ни методика, ни содержание курсов, предназначенных для дискуссий со старообрядцами, не подойдут.
Аналогичное восприятие раскола доминировало и среди духовенства Литовской епархии. По крайней мере, в течение всего 1905 г. на страницах местных ведомостей раскол упоминается лишь несколько раз, причем трижды в контексте католической тематики. В частности, на страницах церковной прессы отмечалось, что католики именуют православных «схизматиками, т. е. раскольниками, тогда как именно сами повинны в этом, и самое название это именно к ним, а не к другим, подходит, потому что они откололись от единства Православной Вселенской Церкви» [2, с. 223]. Собственно, о самом расколе чуть больше говорилось в опубликованной записке С.Ю. Витте «Объявление религиозной свободы вызывает необходимость изменений и в государственном положении православной церкви».
Ситуация начинает меняется в иных епархиях губерний Западного края. В частности, в «Минских епархиальных ведомостях» в 1905 г. публиковался небольшой цикл статей под характерным названием «Раскол и сектантство в пределах Минской епархии». Однако больше раскольническая проблематика не поднималась ни в одном из номеров за 1905–1907 гг. в этом издании. Напротив, в Полоцкой и Могилевской епархиях проблематика раскола занимает несравненно большее место. В частности, почти в каждом номере «Полоцких епархиальных ведомостях» за 1905–1907 гг. тематике раскола специально выделялось место для одной или нескольких публикаций. В отдельных случаях целый номер оказывался посвященным проблеме раскола. На страницах «Полоцких епархиальных ведомостей» публиковались описания дискуссий с лидерами раскольнических общин, отчеты о деятельности Противораскольнического комитета, методические рекомендации по ведению миссионерской работы среди раскольников, рассказы о жизни старообрядцев – тех, кто воссоединился с церковью, и т.п. В «Могилевских епархиальных ведомостях» также достаточно много места выделялось под различные публикации, посвященные расколу, однако по сравнению с церковным изданием Полоцкой епархии раскол не превращался в постоянную тему номеров ведомостей.
Реконструируя восприятие раскола, во-первых, следует отметить акцент на иноэтничности раскольников. Так, последние считались потомками пришлого великорусского населения, осевшего «среди белорусского населения» в крае, который «для них чуждый и по языку, и по образу жизни местного населения» [3, с. 17]. При этом повсеместно отмечалось, что раскольники сохранили свое изолированное существование, продолжая жить «своей замкнутой жизнью, сохраняя свои обычаи и порядки» [3, с. 17]. Вместе с тем принадлежность к старообрядчеству и происхождение из внутренних губерний не означали, что образ раскольников в белорусских губерниях не отличался оригинальностью. В отличие от раскольников внутренних губерний, отличавшихся «строгой воздержной жизнью, наружным и внутренним благочестием, любовью к церковным службам», раскольников, например, Минской губернии отличала «распущенность нравов, пьянство, конокрадство, мошенничество» [4, с. 92]. Распущенность нравов выражалась в неоднократных гражданских браках, частых разводах и вступлении в связь «с еврейками, польками, каковое явление только и можно встретит у здешних раскольников» [4, с. 92]. Репутация была настолько плохой, что раскольник среди местных был синонимом «дурного человека» [4, с. 92]. Отмечалось, что их характеризуют низкий уровень понимания смысла исповедуемого ими церковного вероучения, фактически раскольники придерживались своего исповедания исключительно в силу «традиции, по упорству», а из обрядовой стороны жизни верующих осталась «строгая вера в посты» [4, с. 92]. Последняя выражалась исключительно в запретах на употребление пищи, но не влияло на образ жизни. Признавалось, что раскольники не представляли никакой угрозы в плане прозелитизма среди православного населения. На раскольников смотрели, как на чуждый элемент в епархии, наподобие «католиков, лютеран, магометан и евреев» [4, с. 93]. Косвенным подтверждением отсутствия какой-либо значимой угрозы присоединения местных православных к старообрядцам является тот факт, что в 1906–1907 гг. на страницах «Минских епархиальных ведомостей» не появилось ни одного материала, посвященного проблемам, связанным с присутствием старообрядческих общин в пределах Минской губернии. Термин раскол упоминается спорадически и в большинстве случаев связан с полемикой против римско-католической церкви.
Следует отметить, что, как и в Минской епархии, в Полоцкой епархии раскольники ассоциировались с великорусским населением. В частности, согласно рапорту одного из благочинных крестьяне именовали старообрядцев «москалями». Интересно, что «белорусская» специфика проявлялась в том, что в порядке полемики местное православное духовенство обвинялось раскольниками в отступлении от обрядовой практики православной церкви. При этом церковным иерархам приходилось признавать правоту этих упреков. Так, полоцкий епископ Серафим пенял на то, что «раскольники укоряют белорусское духовенство за совершение поливательного крещения… И мои предшественники-епископы и я циркулярами требовали, чтобы священники крестили погружательно. Но все-таки и теперь не все иереи исполняют этот закон» [5, с. 159] В Могилевской епархии также фиксировали некоторую групповую отчужденность от местного населения, когда писали о том, что раскольники «с местным, белорусским населением не смешиваются» [6, с. 6].
Частично совпадает и представление о поведении раскольников. В частности, в материале «Нравственность раскольников» утверждается, что раскольник и «скверный и опасный человек» являются синонимами [7, с. 92]. Утверждалось, что больше всего раскольники досаждают окружающему населению воровством. Так, согласно рапорту одного из благочинных Полоцкой епархии «наши раскольники страшные воры, они крадут все, начиная от лошадей, коров и кончая всяким домашними скарбом. И в этом они дошли до виртуозности: раз они наметили кого обокрасть, то уж непременно обокрадут, как ни берегись, как ни остерегайся» [7, с. 92]. Однако при этом утверждалось, что православные крестьяне, следуя примеру раскольников, тоже стали проявлять склонность к преступному поведению. Более того, утверждалось наличие связи между численностью раскольников в приходе и размером воровства. В отчете о «Миссии в Полоцкой епархии в 1905 г.» писалось о том, что в целом «религиозно-нравственное состояние старообрядцев гораздо ниже православных» [8, с. 545]. Авторы отчета были уверены в том, что «многие пороки у них не считаются таковыми, например, разврат, сквернословие, воровство, месть с драками, обман чужих по вере» [8, с. 546]. Вместе с тем следует отметить, что представления о криминальных наклонностях или каком-то особенном безнравственном поведении раскольников встречается лишь в нескольких случаях на страницах церковной прессы. Например, в «Могилевских епархиальных ведомостях» взаимоотношения православных со старообрядцами характеризуются как «добрососедские, благожелательные, но никак не враждебные, обособленные» [9, с. 117].
В церковной прессе косвенно признавалось, что степень враждебности раскольников к православной церкви и ее представителям находилась в зависимости от применения к раскольникам полицейского принуждения. Так, на съезде духовенства Полоцкой епархии в феврале 1905 г. констатировали, что «раскольники менее враждебно относятся к духовенству в тех приходах, где никогда не употреблялось против них со стороны священников каких-либо полицейских мер» [10, с. 17]. Однако характеризуя отношение большинства раскольников к церкви и православным, соглашались с тем, что им присущи «религиозная замкнутость, упорный фанатизм, поддерживаемый наставниками и женщинами». При этом на страницах «Полоцких епархиальных ведомостей» даже утверждалось, что в местах компактного расселения старообрядцев, где православные составляли явное меньшинство, последние могли стать жертвами агрессии. Описывая особенность религиозного сознания раскольников, отмечалось, что для многих из них привязанность к расколу была не столько проявлением какой-то особой сознательности, сколько привычкой «ко всему обрядово-религиозному строю жизни раскола» [9, с. 118]. Более того, отдельные авторы утверждали, что среди раскольников велик процент тех, кто легко оставил бы раскол и воссоединился с православной церковью, но «не имеют в себе достаточно силы порвать с своим прошлым, дорогими детскими впечатлениями, своими родичами, обществом» [6, с. 6].
Признавалось, что старообрядцы имеют «широко поставленная в старообрядческих общинах благотворительность» [8, c. 544], которой не имеют православные. В целом «материальное положение старообрядцев в общем лучше, чем – православных» [8, с. 545], причем источником большего благополучия являлись вовсе не воровство, а торговля и предпринимательство. Сравнивая отношение к церковной традиции среди православных и раскольников, отдельные авторы были вынуждены признавать, что последние «более православных крепки в своей вере, а потому и более дорожат славянским языком». Неоднократно православное священство считало достойным для подражания обрядовую сторону жизни раскольников. Так, священник И. Билецкий писал: «приятное впечатление производит самое совершение службы в раскольничьей молельной, где выполняется все чинно, по уставу. Как все это не похоже на совершение богослужения в наших сельских храмах, где не всегда возможно воспринять того, что читается и поется» [9, с. 118].
Если для католиков склонность к миссионерству считалась очевидной, то в адрес раскольников, как правило, таких опасений не высказывалось. По крайней мере, более распространенной была точка зрения, высказанная священником одного из приходов в Сенненском уезде Могилевской губернии, согласно которой «близостью отношений раскольники никогда не пользуются в смысле пропаганды своих заблуждений» [9, с. 117]. Даже «имея в услужении православных рабочих, раскольники не только не удерживают их от посещения храма и исполнения долга исповеди, но в случае болезни рабочего сами спешат пригласить священника для напутствования больного» [9, с. 117]. В отчете «О состоянии и деятельности Могилевского церковно-православного Богоявленского братства» за 1905 г. отмечали, что в пределах епархии раскольники разных толков «к православию и православным фанатизма не проявляют».
Таким образом, старообрядец в белорусских губерниях ассоциировался с пришлым, великорусским населением, которое, несмотря на ослабление своей замкнутости под влиянием процессов секуляризации, по-прежнему держалось достаточно изолированно от белорусского крестьянства. В свою очередь, в глазах местного населения раскольники пользовались негативной репутацией в силу своих нравственных качеств. Однако можно предположить, что такое отношение все же следствие такой антропологической особенности восприятия как негативное отношение ко всем, кто воспринимается «как чужак» или придерживается образа жизни, существенно отличающегося от общепринятого. Несмотря на то, что расколу уделялось много внимания в белорусских восточных епархиях, раскольники, несмотря на редкие опасения, не воспринимались как источник угрозы для положения православной церкви и ее паствы. Приверженность расколу среди значительной части верующих объяснялась скорее пассивной привязанностью к хорошо знакомой традиции, чем осознанным религиозным выбором. С учетом того, сколько места уделялось теме миссионерства среди раскольников, можно сказать, что старообрядцы не воспринимались как «чужие», скорее как «испорченные» «свои». В глазах приходского духовенства позитивными сторонами принадлежности к раскольничьим общинам являлись большая групповая сплоченность и взаимовыручка, в среднем более внимательное отношение к обрядовой стороне религиозной жизни.
1. Пашкевич И. Полезны ли «священнические курсы для Гродненской епархии // Гродненские епархиальные ведомости. – 1906. – № 9–10. – С. 294–297.
2. Никандр Окружное Архипастырское послание к пастве Литовской // Литовские епархиальные ведомости. – 1905. – № 25– 26. – С. 222–225.
3. Попов К. Раскол и сектантство в пределах Минской епархии // Минские епархиальные ведомости. – 1905. – № 1. – С. 17–22.
4. Попов К. Раскол и сектантство в пределах Минской епархии // Минские епархиальные ведомости. – 1905. – № 5. – С. 92–95.
5. Беседа Преосвящ. Серафима с представителями духовенства полоцкой епархии // Полоцкие епархиальные ведомости. – 1905. – № 5. – С. 155–161.
6. Стратонович М. Отчет о состоянии и деятельности Могилевского церковно-православного богоявленского братства // Могилевские епархиальные ведомости. – 1906. – № 8. – С. 1–13.
7. Нравственность раскольников // Полоцкие епархиальные ведомости. – 1905. – № 3. – С. 92– 94.
8. Миссия в Полоцкой епархии в 1905 году // Полоцкие епархиальные ведомости. – 1906. – № 16. – С. 539–547.
9. Билецкий И. Характеристика раскола Скрыдлевского прихода, Сенненского уезда // Могилевские епархиальные ведомости. – 1905. – № 4. – С. 117–119.
10. Журналы и акты Епархиального съезда духовенства Полоцкой епархии // Полоцкие епархиальные ведомости. – 1905. – № 8–9. – С. 1–36.
