Семейное счастье и госпитальное горе. Мир тесен. Невероятные совпадения судеб. Возвращение Библии.
Предыдущую главу 10.2 читайте здесь.
Семейное счастье и госпитальное горе.
Наташа Рейнгардт возвращалась домой после ночного дежурства и переживала несчастье, ожидаемое, но в которое не хотелось верить, — сегодня ночью от заражения крови умер Володечка Смолин.
Она несла тяжёлый саквояж, в нём лежала Володечкина большая Библия.
Она шла по Спиридоньевке из Софийской больницы, где служила сестрой милосердия, сейчас она свернёт налево в переулок, но сначала зайдёт в церковь и поставит свечку.
Наташа переложила саквояж из правой руки в левую, шла и думала: «А как же так, Володечкины родственники живут под Петербургом, в Петергофе, все его вещи отправят туда, брат служит в гвардии, а почему Библию он подарил мне? И как получилось, что он жил в Москве, тут, недалеко в Борисоглебском переулке, а за всё время в госпитале его никто не посетил?»
Но на эти вопросы уже некому было ответить.
«Может, у него в Москве была любовь или он повздорил с родителями?»
Про Володечку было известно, что перед войной он кончил первый курс Московского университета по факультету русской словесности, и было непонятно, а почему не Петербургского?
Наташа подошла к церкви Святого Спиридона, служба уже закончилась, люди выходили, поворачивались перекреститься и расходились, кто к Садовому кольцу, кто в центр, а кто в переулок, к Патриаршим прудам.
Наташа вошла в церковь.
Она устала, рядом с Володечкой она не спала почти всю ночь: у Володечки поднялась температура, и он бредил, пока не затих. Всё случилось около шести часов утра, и дежурный врач смог только констатировать смерть. Он тоже не отходил, пытался вливать микстуры, чтобы сбить температуру. Вдвоём с Наташей они слушали, что в бреду бормочет Володечка.
Это длилось недолго, с пяти часов, а в шесть всё кончилось. Володечка не произносил имён, только просил у кого-то прощения, и ещё они разобрали «Богородск», но ни с чем это не смогли связать, а сейчас в церкви Наташа вспомнила, что Володечка рассказывал, что если он выздоровеет, то обязательно поедет в Богородск на рыбалку.
Наташе всё ещё было грустно, но уже не так, как когда они с доктором, на одну секунду, как им показалось, как говорил доктор — «засу́слили», потому что Володечка за несколько минут до этого перестал бредить и стал дышать ровно, а когда очнулись, Володечка уже не дышал. Они не хотели поверить, сначала смотрели на него, потом доктор бросился щупать пульс и сверялся с часами. Наташа мучительно глядела на доктора, а доктор тихо оставил Володечкину руку, горестно вздохнул и выпрямился. Они стали молчать, стали осознавать смерть — сколько смертей уже было в их госпитальной практике, но никогда она не приходила вовремя, как её ни жди. И не верилось. Не верилось, что она приходила только что. Она была здесь, и пока они задремали на одну минуту, забрала Володечку.
Наташа зажгла свечу за упокой души Володечки Смолина, потом перешла к иконе Святого Спиридона и стала молиться за всех.
Её дежурство кончилось несколькими часами раньше, но пришлось задержаться с оформлением Володечкиных документов, а буквально вчера он подарил Наташе эту Библию, будто знал. Ничего не объяснил, только сказал: «Это, Наташа, вам, вы ведь теперь замужем!»
Так возник вопрос, думала Наташа.
Или не возник?
Помолившись, она подняла саквояж, он показался тяжелее, чем был, и она вспомнила наставление Святого Спиридона ворам: «Не зря вы бодрствовали!» Она подумала, что, наверное, лежащая в саквояже Библия не должна принадлежать ей, но ведь она не вор, она её не украла. Ей пришло в голову, что, может быть, надо оставить Библию храму, но она тут же подумала, что как-то с этим надо разобраться, и решила посоветоваться с Алёшей и вышла.
Замуж за Алёшу, Алексея Рейнгардта, Наташа Мамонтова вышла три недели назад, когда они вернулись в Москву из Твери. Это были счастливые три недели. Наташа не хотела торопиться, ей хотелось, чтобы Алёша больше окреп, она боялась, что он может не выдержать долгой венчальной службы, но Алексей настаивал и выдержал. Здесь, в этой церкви Святого Спиридона, они и обвенчались.
До дома, до Малой Бронной оставалось уже недалеко.
Под ногами лежала скользкая наледь. В душе ещё было тревожно, но вдруг Наташу ослепил блеснувший из высокого окна солнечный зайчик, она закрылась ладошкой. Москва была такая свежая, стоял мороз, буквально на одну секунду её охватил восторг, она ударила каблучком по наледи! Бац! И в разные стороны полетели ледяные брызги!
«Домой! Быстрее! — сверкнула мысль. — Алёша ждет!»
Через четыре дня будет месяц, как Алексея выписали из госпиталя для выздоровления и поправки, и завтра он должен возвращаться в полк.
Теперь Наташа успокоилась, Москва ей показалась — в морозном тумане, светлом и розовом. А это значило, что будет прозрачный день с высоким синим небом.
Она шла, она торопилась и вспомнила о маме. Мама не смогла приехать на венчание из-за того, что железные дороги работали с большими перебоями, и можно было никуда не доехать. Ещё маме нездоровилось. От этого Наташа расстроилась, на венчании были только Рейнгардты, и Наташа трусила. А когда она вспоминала маму, то всегда вспоминалось имение на краю поля и леса: поля, сколько хватало глаз, а леса такого огромного, что бежали мурашки по спине. И восхитительные, тихие в лесу два пруда, как два синих глаза. Мама сказала, что будет ждать их у себя в имении, и Наташа мечтала: «Обязательно привезу туда Алёшу, и будем купаться голые…»
Дверь открыла горничная. Алексей ждал. Он уже волновался. Когда Наташа вошла, горничная приняла шубку, а Алексей взял из рук саквояж, он ещё хромал, но держался уверенно.
Кухарка принесла самовар.
Наташа умылась, переоделась и вышла к утреннему чаю.
— Что-то случилось? — глянув на неё, спросил Алексей.
Наташа смутилась, она не знала, что сказать, надо ли мешать своё, их, счастье с госпитальным горем, тем более что Алексей сам недавно вышел из госпиталя. Но она вспомнила о желании, пришедшем в церкви, — разобраться и — решилась.
— Володечка умер!
Алексей поднял глаза.
— Он вчера подарил мне Библию, сама не знаю почему, а ночью умер.
— Перед тем как умереть, влюбился!
— Не шути так! — Наташа была готова расстроиться.
— Не буду! — Алексей улыбнулся.
Наташа на мгновение задумалась, перед тем как сесть:
— Они все влюбляются, если рядом нет жены или невесты. Он из Питера, а в госпиталь попал в Москву… Странно!
— Не думаю, чтобы в этом была странность… — Алексей откусил пирожное и пил чай. — С нашим бардаком всё возможно…
Наташа укоризненно посмотрела на него.
— Извини, ещё не выветрились армейские привычки. — Алексей смутился. — Извини.
— Не в этом дело, — ответила Наташа и подумала, что, наверное, она слишком капризничает, Алексей извиняется за армейские привычки, а завтра ему снова туда.
— А в чём?
— В том, что к нему никто не приехал, он у нас долго лежал… и никто не приехал…
— А что, Библия… — спросил Алексей, — в ней чтото…
— Я ещё сама не знаю, ещё не смотрела…
— А что тебя тревожит? — спросил Алексей и поставил чашку.
— Не могу понять, не знаю, — ответила Наташа и подумала: «Может быть, просто умер молодой и красивый человек, а может быть, я ещё не привыкла к смерти…»
После чая Наташа попросила горничную принести саквояж, но Алексей принёс сам, и они достали Библию.
Библия была тяжёлая, в тёмно-коричневом переплёте, и они увидели, что в середине между страницами торчат какие-то листочки. Алексей подумал, что, наверное, этот несчастный умерший что-то написал, может быть, даже и Наташе, почему-то у него промелькнула именно такая мысль. Наташа глянула на Алексея и не очень уверенно листочки вытянула. Алексей стал рассматривать Библию, прочитал на обложке, что Библия издана Московской Синодальной типографией в 1914 году и иллюстрирована художником Гюставом Доре, он, было, взялся её листать, но вдруг почувствовал, что Наташа на него смотрит. Он поднял глаза и увидел, что Наташа действительно на него смотрит и брови у неё удивлённо подняты…
— Что это? — спросила она. — Ты мне это уже читал!
— Что читал? — удивился Алексей.
— Вот!
Наташа протянула листочки, Алексей взял и побежал по строчкам, незнакомому, мелкому, лево-наклонному почерку: «Свеча… желтоватый лист бумаги… Шум ветра, мирное посапывание домашних за тонкими перегородками и полное отсутствие мира, там, за окнами. Мира города…»
Алексей оторвался и посмотрел на Наташу.
Через несколько секунд он вымолвил:
— Чудесаа! — захлопнул Библию и поднялся.
— Ты куда? — спросила Наташа, от удивления она ещё не пришла в себя.
— Сейчас, — сказал Алексей и ушёл в кабинет.
Наташа слышала, как Алексей двигал ящики письменного стола и шуршал бумагами, он скоро оттуда вернулся и принёс тетрадку, которую ему в тверском госпитале оставил капитан-артиллерист.
— Очень похоже. Давай сравним, может, совпадение? — предложил он. — Я буду читать эти, а ты смотри эти…
Наташа кивнула, и Алексей начал:
— «Свеча… желтоватый лист бумаги… Шум ветра, мирное посапывание домашних за тонкими перегородками и полное отсутствие мира, там, за окнами. Мира города…»
Он читал, Наташа следила, потом вдруг остановила его:
— Ты ведь читаешь копию, то, что записал капитан?
— Да.
— А капитан сказал тебе, что записал со слов своего попутчика… ампутированного… раненого?.. — Наташа смотрела на Алексея. — Ты думаешь, это совпадение? Разве такие совпадения бывают?
— Совпадения бывают разные, — ответил Алексей и подумал, что, наверное, он сказал чтото исключительно мудрое, и про себя улыбнулся.
— Давай посмотрим! — сказала Наташа, и они стали смотреть.
Они увидели, что текст, обнаруженный ими в Библии, в некоторых местах исправлен: написанное слово перечёркнуто, и поверх написано другое, и оно тоже перечеркнуто, и написано третье. В двух местах были зачёркнуты целые предложения и поверху переписаны — так мог сделать только автор, и совпадал почерк.
Они посмотрели друг на друга.
— Это не совпадение, — сказал Алексей.
— Если это не совпадение или не какая-то ошибка, — сказала Наташа, — то это значит, что…
— Что у тебя в госпитале умер автор этих строк, а я лежал в Твери с капитаном, которому…
— …Володечка их дал переписать!.. Невероятно! Ты говорил, что капитан из Богородска?
Алексей кивнул.
— А Володечка, перед тем как умереть, в бреду, всё время упоминал Богородск!
Этим открытием они были ошеломлены и долго молчали.
— Нет! — вдруг сказал Алексей. — Давай прочитаем ещё раз! Теперь читай ты!
— Ты всё-таки сомневаешься? — спросила Наташа, ей и самой не верилось в реальность того, что происходит.
Алексей замялся и не ответил.
Наташа читала, а Алексей следил по тексту капитана-артиллериста. Наташа легко читала не очень разборчивый почерк, у неё был навык к рукописным, всегда неразборчивым авторским нотным записям, а чего стоили почерки врачей.
Она продолжала, Алексей следил, они нашли расхождения, и в этих расхождениях написанное, как они предположили, рукой Володечки Смолина было лучше, чем записанное по памяти капитаном.
Они дочитали и не знали, что сказать. От незнания того, как быть дальше, Алексей взялся за Библию и рассеянно, ещё думая о том, что только что произошло, принялся её листать, но, раскрыв обложку, остановился и удивлённо посмотрел на Наташу.
— Что такое? Что опять? — спросила Наташа.
— Посмотри! — сказал Алексей и подал ей книгу.
— Что? — спросила она.
— Вот! — сказал Алексей и показал пальцем.
В верхнем правом углу страницы первого разворота стояло «Т.И.С.» и синий печатный экслибрис, где внутри лаврового венка был портрет Петра Ильича Чайковского и, как роспись, короткая нотная строчка.
— Не может быть! — Наташа молитвенно сложила пальцы и посмотрела на Алексея. Алексей встал и вышел в кабинет. Наташа услышала, как щёлкнул портсигар, и чиркнула спичка. Она пошла к нему. Алексей курил и смотрел в окно. Наташа подошла, обняла и прижалась к его спине.
— Это невероятно! — промолвил он, глядя в окно.
— Ты её любил?
Алексей осторожно повернулся в её объятиях.
— Конечно, мы были очень близкими людьми…
— Как брат и сестра? — спросила Наташа, она смотрела Алексею в глаза.
— Как брат и сестра! — ответил Алексей. — Как не сестру я люблю только тебя!
Наташа разомкнула объятия и села на диван. Алексей остался у окна.
— Смолина ранило в крепости Осовец, — проговорила Наташа.
— Таня погибла там же, — продолжил Алексей.
— Смолин, по его рассказам и бумагам, был ранен в феврале,— сказала Наташа.
— И, наверное, долго лежал в крепостном лазарете…
— Да, он долго был нетранспортабельным…
— А Таня, — теперь рассуждал Алексей, — служила в санитарном поезде гродненского госпиталя…
Наташа, не отрываясь, смотрела на Алексея.
— …и она могла приезжать за ранеными…
— Там они и познакомились?
— Познакомились?.. Я бы так не сказал! Это довольно странные отношения… между ранеными и сёстрами милосердия. Раненым кажется, что они познакомились, а для сестёр милосердия мы все раненые, — произнёс Алексей и вспомнил Елену Павловну.
— Да! — вымолвила Наташа. — Мне это хорошо знакомо, я ведь тоже сестра милосердия…
— А я раненый.
Наташа встала с дивана, подошла, и они снова прижались друг к другу.
***
Мир тесен. Невероятные совпадения судеб. Возвращение Библии.
Вечером были прощальные визиты.
Алексей и Наташа оделись, и он послал истопника за извозчиком. Визиты надо было сделать друзьям и родственникам. Про последний визит они решили, что это будет Антонина Петровна Сиротина, Танина мама.
Сначала они поехали по Тверскому бульвару к Петровским воротам, потом вернулись и приехали на Садовое кольцо, потом по Садовому кольцу на Смоленскую площадь, потом на Арбат. Их везде ждали, и прощания были трогательные, Наташа была готова расплакаться, но держалась. По Арбату возвратились к Арбатской площади и по Малому Кисловскому переулку подъехали к дому лесопромышленника Белкина.
— Мы называли этот дом «чемодан на боку», — сказал Алексей, показывая на длинный, высокий, серый дом. — Здесь, кстати, квартировал наш полковой врач.
— Про «чемодан на боку» я слышала от Тани, — сказала Наташа, она подобрала юбки и выходила из коляски. — А что сегодня в «Интернациональном»?
После того как обнаружилось совпадение, такое удивительное и невероятное, когда оказались связанными одними узами Таня Сиротина, Володечка Смолин, капитан-артиллерист, она сама и её Алексей, они весь день старались об этом не говорить.
— Давай посмотрим! — сказал Алексей и отпустил извозчика.
— «Сирано де Бержерак» Ростана, я почему-то так и думала, — сказала Наташа, когда они подошли к афишной тумбе.
— Хочешь? — спросил Алексей. — У меня тут ложа.
— Я помню, — ответила Наташа, — но как-то…
— Ладно, — сказал Алексей, — если Антонина Петровна не напоит нас чаем…
— Это возможно, она же в трауре…
— …Тогда зайдём сюда в буфет, тут всегда были жульены, мы их с Танечкой очень любили, вкусные…
— Да, ты говорил. А мы Библию не забыли?
— Нет, как можно!
— А письма?
— Здесь!
— Тогда идём!
Наташа внутренне замерла и перекрестилась.
Горничная приняла её пальто, шинель Алексея, ушла докладывать, и они услышали: «Проси!»
Они вошли в гостиную. Антонина Петровна встала навстречу, пожилая, крепкая женщина, в её седые волосы была вплетена чёрная кружевная лента. Антонина Петровна была одета в платье из чёрной тафты и держала в руках кружевной платочек. Она поцеловала Наташу и подала Алексею руку.
— Это очень хорошо, что вы пришли, я вам рада, — сказала она и повернулась. — Разрешите представить…
С дивана встал мужчина, очень похожий на Антонину Петровну.
— Я сам, сестрица, если позволишь, — сказал мужчина и представился: — Антони́н Петрович фон Шталь.
— Рейнгардт, Алексей Алексеевич, — представился Алексей. — Моя жена Наташа.
Он с юности знал Танину маму, но никогда не видел её брата-близнеца, только слышал.
— Ну вот и хорошо, — произнесла Антонина Петровна. — Прошу любить и жаловать.
Алексей осмотрелся. Ничего не изменилось. На стенах висели те же портреты, стояла та же мебель, главное место в гостиной, как и прежде, занимал Танин рояль. Судя по тому, что на крышке стояли рамки с фотографическими снимками, за инструмент не садились. Может быть, сделал вывод Алексей, что последней поднимала крышку и дотрагивалась до клавиш сама Танечка. Всё было как тогда, когда они с Наташей приходили полтора года назад, перед войной. Та же горничная. Заглянула та же кухарка и тем же голосом спросила: «Можно подавать?» Только вот брат Антонины Петровны был новостью. А Антонин Петрович — точная копия Антонины Петровны: крепкий, широкий, только лысый.
— Прошу, мои милые, садитесь, — сказала Антонина Петровна. — Тебе, Алексис, уже в полк?
— Да, завтра.
— А я вижу, ты ещё хромаешь? — сказала Антонина Петровна и посмотрела на Наташу.
Наташа беспомощно пожала плечами.
— А что же комиссия? — Антонина Петровна посмотрела на брата.
— А комиссию, сестрица, можно или уговорить, или обвести вокруг пальца, — ответил Антонин Петрович и хитро́ глянул на Алексея. — По себе знаю.
— Вот вы все такие, мужчины, не жалеете нас, ни матерей, ни жён.
Разговор поворачивался на тягостную сторону. Антонина Петровна встала. Она пошла к роялю.
— Из какого полка? — обратился к Алексею Антонин Петрович.
— Двадцать второй драгунский Воскресенский.
— Слышал про ваш полк, геройский! Где он?
— Под Ригой.
— Даа! — протянул Антонин Петрович. — Настали грустные времена для кавалерии — всех загнали в окопы, кавалерия снова стала ездящей пехотой.
Слушая разговор мужчин, Наташа испытывала муки, ей представлялось, что Алексей находится в земляной яме — она с трудом понимала, что такое окоп. Она видела это как огромную яму, в которой копошатся живые люди, ползут по скользкой земле, пытаясь выбраться, и не могут, и среди них её Алёша.
Антонина Петровна вернулась.
— А от моей Танечки вот что осталось, — сказала Антонина Петровна и подала Алексею коробочку, он открыл, внутри на тёмносинем бархате лежал белый, покрытый эмалью офицерский Георгиевский крест. — Ты, Алексис, был в этой крепости?
— Осовец? Был. Мы в ней стояли несколько суток.
— А знаешь, где такие — Бялогронды? — Антонина Петровна поднесла к глазам платочек.
— Нет, Антонина Петровна, не знаю, — ответил Алексей. — Это, наверное, какаято окрестная польская деревня, судя по названию, а так, скорее всего, что передовая позиция…
— Танечка там… погибла, там её… — Антонина Петровна еле выговорила, — могила! Съездить, поклониться!..
У Алексея чуть не вырвалось, что на этой войне почти все могилы братские и сейчас туда никак нельзя, там стоит враг, но он вовремя спохватился.
— Позволите? — вместо этого попросил он.
Антонина Петровна кивнула, но посмотрела удивлённо, Алексей встал, вышел в прихожую и вернулся с Библией.
— Это вам, — сказал он и положил Библию на руки Антонине Петровне.
Антонина Петровна насторожённо смотрела на Алексея, а Антонин Петрович даже открыл рот.
— Боже мой, — вскричал он. — Как она у вас оказалась? Танечка выбирала её при мне, мы специально ездили на Никольскую! — Антонин Петрович схватил книгу и открыл. — Вот, конечно, вот же её экслибрис, посмотри, Тоня, я сразу узнал, — взволнованно произнёс он, Антонина Петровна отвернулась. — А здесь на Никитских мы заказывали этот экслибрис у гравировщика…
Наташа вздохнула — возникший утром вопрос отпал.
Алексей посмотрел на неё, и Наташа рассказала историю Володечки Смолина. Библия вернулась к Антонине Петровне, старики смотрели на Наташу широко раскрытыми глазами. Когда Наташа закончила, все долго молчали.
— А что это? — прервал молчание Антонин Петрович и показал Наташе на листочки с Володечкиным авторским текстом.
— Мне Библия досталась уже с этим…
— Мы, — Алексей продолжал за неё, — только додумались, что, может быть, раненый Смолин что-то подарил Тане, а она ему эту Библию, ещё в крепостном лазарете. Ничего другого в голову не пришло, она только так могла оказаться у него. Когда точно он был ранен? — спросил Алексей Наташу.
— В документах написано, восьмого февраля.
Алексей внутренне вздрогнул: «Постой! А почему я раньше об этом не спросил? Мы ведь там стояли в эти дни! — вспомнил он, и его прошибло холодным потом. — Это значит, что в Осовце я был одновременно с Таней и не увидел её?»
— …а поскольку Володечка проходил по факультету словесности, то он это написал, и рукопись хранил здесь, — закончила Наташа.
— Так это что значит? Что этот ваш Володечка, как его, Смолин, был влюблён в Танюшу? — спросил Антонин Петрович.
— Исключить нельзя, раненые часто влюбляются в сестёр милосердия. — Алексей ответил, продолжая разговор по инерции, он хотел скрыть охватившее его чувство вины перед Таней и Таниной мамой за то, что он был так близко от Тани и не встретился с ней, и неожиданно для самого себя опять вспомнил Елену Павловну.
— И не только раненые! — задумчиво произнёс Антонин Петрович. — Помнишь, сестрица, я рассказывал про одного корнета, который нашей Танечке чуть ли не сделал предложение?
У Антонины Петровны, видимо, уже не было сил продолжать этот разговор, она только кивнула.
Антонин Петрович увидел, что и Алексей, и Наташа внимательно смотрят, и продолжал:
— Корнет один, служил в штабе фронта по транспортной части, увидел на награждении Таню, когда она ещё только получала вторую медаль, как-то добился с нею знакомства, потом выяснил, что я её дядя, и даже признался мне, что намерен сделать Тане предложение. Я так надеялся на него, если бы так случилось, то она уже не полезла бы в окопы…
— Ты будто не знаешь её характера, — придя в себя, произнесла Антонина Петровна, — я-то знаю, в кого она была влюблена.
При этих словах Наташа почувствовала, как у неё зарделись щёки, и она тайком глянула на Алексея, а Алексея будто чтото толкнуло изнутри, при упоминании Антонином Петровичем «корнета из транспортного управления штаба фронта».
— А кто этот корнет? — спросил он.
— Введенский Пётр Петрович, из тамбовских дворян, — ответил Антонин Петрович.
— И как он?
— Он, голубчики вы мои, геройски погиб при защите крепости Осовец.
Наташа крепко сжала пальцы, она не поверила услышанному — неужели это мог быть тот Петя Введенский, сын соседа её матушки? Это он? Это тот смешной мальчик, который подсматривал за ней на прудах? Наташа хотела уточнить, но испугалась, что сейчас себя выдаст. Она почувствовала, что щёки у неё пылают, но справилась, и они оба, и Алексей, и Наташа, вздрогнули, когда Антонина Петровна, закрывая, громко щёлкнула пружинной крышкой коробочки.
— Что это вы, дорогие мои? — неожиданно спросила Антонина Петровна, глядя то на Алексея, то на Наташу. — На вас глядючи, можно подумать, что вы все друг с другом были знакомы? Прямо пылаете!
— Что вы, Антонина Петровна, — ответила Наташа и потупилась. — У вас так жарко натоплено…
— Братец, вели-ка открыть форточку, — произнесла Антонина Петровна и склонила голову набок.
Домой шли молча.
В буфет «Интернационального» театра не пошли и извозчика брать не стали, до Малой Бронной было совсем близко.
— Ты знал этого корнета? — поинтересовалась Наташа.
Алексею не хотелось об этом говорить.
А Наташа вдруг спросила:
— Я хотела, а потом забыла… К тебе приезжал какой-то жандармский ротмистр из действующей армии. Помнишь, он приходил, а я дежурила в тот день в госпитале? Ты мне начал рассказывать…
— Да, ротмистр Быховский.
— Вы вместе служили?
— Нет, — ответил Алексей. — Он приходил именно по поводу корнета Введенского.
— Был повод?
Алексею всё же не хотелось об этом говорить, но промолчать уже было нельзя.
— Введенский служил в нашем полку, показал себя не лучшим образом. — Алексей старался подобрать подходящее слово, однако у него не получилось. — Попросту говоря, трус. С такими воевать… А он и сам это знал, и добивался перевода в тыл, и добился, и мы все облегчённо вздохнули… — Алексей вдруг почувствовал обиду и почувствовал, как обида перерастает в злобу. — Коротко говоря, мы проводили его тоже не лучшим образом.
— А как это — «не лучшим образом»? — спросила Наташа.
— Как подобает трусу! И он написал на меня рапорт, что я способствую социалистическим настроениям среди нижних чинов полка…
Ротмистр Быховский действительно наведывался к ним домой сразу после свадьбы и рассказал, что приехал из Симбирска и встречался там с полковником Розеном, а потом рассказал о рапорте Введенского.
— И ты…
— В общем, Введенский, как мы и думали, оказался подлец, зануда и кляузник, поэтому я и удивился обстоятельствам его смерти… Антонин Петрович ведь ничего об этом не знает…
Наташа держала под руку Алексея, она шла и думала: вот какая грустная судьба, не судьба, а прямо сплошная круговерть. На прудах она не очень-то стеснялась, она купалась нагишом и видела, что какой-то мальчишка за ней подсматривает в бинокль из кустов. Но она привыкла так купаться, в окру́ге ни у кого не было биноклей и не могло быть, кроме как у единственного маменькиного соседа. Соседом был Петин дед, и Наташе тогда было смешно. Никакой опасности она не чувствовала и даже чувствовала восторг оттого, что в этой тамбовской глуши она… Наташа сбилась с мысли… А что она?.. А она всё равно привезёт Алексея к матушке, и они пойдут на эти пруды и будут купаться…
От этих смелых мыслей Наташе стало неловко, она даже испугалась, подняла голову и заглянула Алексею в глаза, а тот вдруг спросил:
— У Танечки были мопсы, но сегодня я их не видел и не слышал…
— Они в августе издохли, мне сказала кухарка, я с ней несколько месяцев назад случайно встретилась у Никитских Ворот.
Евгений Анташкевич. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
======================================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
Подписывайтесь на канал. С нами весело и интересно!
======================================================
