Отравленные германским удушливым газом. Дела амурные. Немцы пускают удушливый газ. Героизм русских солдат и санитаров. Страшные последствия. Немцы используют защитные маски.
Предыдущую главу 7 читайте здесь.
Отравленные германским удушливым газом.
Первый санитарный поезд Гродненского крепостного лазарета мчался.
В вагонах и на площадках были открыты окна и двери. Из паровозной трубы несло угольную гарь, гарь мазалась и остро пахла, но ей радовались, потому что она напоминала о прежней, привычной жизни, жизни до 26 июля.
На полках и полу лежали отравленные германским удушливым газом вперемежку с ранеными. Раненые мучились от ран, отравленные умирали. Санитары, сёстры милосердия, нянечки скользили, падали и сами травились. У отравленных была зелёная, вздувшаяся волдырями кожа, пена изо рта и безумные, вылезающие из орбит глаза. Марлей, полотенцами и всем, чем можно, люди завязывали головы и закрывали рты, но газ источался от тел, от одежды и отравлял. В Гродно санитарные поезда мыли из вёдер; перемешанная с водой масса выливалась на землю между рельсовыми путями и продолжала отравлять. Медицинский персонал в каждый рейс обновлялся почти на треть, уже несколько человек умерли в лазарете.
Пётр Введенский, временно принявший на себя роль санитара, терял сознание. На него набрасывался дядька Татьяны Ивановны и грозился посадить под арест, но Введенский отмалчивался и всякий раз садился в отправлявшиеся в Осовец санитарные поезда.
Очень трудно было ползать по полю в поисках сестры милосердия Татьяны Ивановны Сиротиной и не находить её. Вытаскивать приходилось всех, кто ещё не умер. Страшно было то, что на одном поле лежали и отравленные своим же газом германские солдаты и офицеры. Они отличались только формой, на русских была русская форма, на германцах — германская, но и те и другие были зелёные и с безумными выпученными глазами. Германцев хотелось пристрелить, но приходила мысль, что этого нельзя, и другая мысль, что теперь пускай сами помучаются. Газ пропитал землю, траву, воду, воздух и ждал каждого, кто его вдохнёт. Однако самое-самое страшное заключалось в том, что даже тем, кого удалось вытащить с отравленного поля, было нечем помочь. Эта безысходность пугала оттого, что Петя найдёт Татьяну Ивановну, а она умрёт у него на руках или в поезде или в лазарете.
Дела амурные.
Корнет Введенский прибыл в Осовец в конце июня ненадолго и по пустяковому формальному делу. И сразу встретился с Танечкой, Татьяной Ивановной Сиротиной, героиней, о которой писали газеты, даже московские. Петя об этом уже думал, ещё когда при нём была Малка, поэтому встреча с Сиротиной показалась ему естественным ходом событий, мол, ну что ж, так и должно было произойти. В своей счастливой звезде Петя не сомневался, он знал, что над ним распростёр свои крылья серьёзный такой мужской ангел — Петя не искал себе женщин, ангел сам подталкивал их к нему. Оказалось, что Татьяна Ивановна помнила его, а именно его тревожный взгляд на дрожавшие от волнения пальцы коменданта крепости Гродно, когда тот пытался приколоть награду на грудь сестре милосердия. В разговоре за вечерним чаем в импровизированной гостиной осовецкого крепостного лазарета Татьяна Ивановна напомнила Пете эту картинку и сказала, что почти совсем не обращала внимания на пальцы старого коменданта, а только смотрела, как волнуется молодой корнет, беспокоясь, не произойдёт ли конфуза. И Танечка в эти минуты была так хороша. В особенности тем, что вела себя со всеми одинаково недоступно. Петя только увидел, что она грустная и лучше, чем к другим ежевечерним гостям, относится к поручику Эдмунду Янковскому. Тот обладал явными преимуществами — выпускник Московской консерватории Янковский профессионально пел лирическим тенором. Петя вначале не разобрался, а потом выяснил ещё про одно его преимущество — в Москве Татьяна Ивановна жила в двух шагах от консерватории и ходила в концерты, и с подругамигимназистками бывала даже на репетициях. Выяснилось, что Янковский являлся предметом их воздыханий, хотя все знали, что в Астрахани у него жена. В тот момент в сердце Пети вонзилось жало, потому что из Астрахани был этот брутальный ротмистр Дрок.
А Янковский пел. Он командовал 1-й ополченческой ротой, приданной 1-й роте 226-го Землянского пехотного полка, стоял на северном опорном пункте в Бялогрондах, в крепости появлялся не слишком часто, всегда неожиданно, и тогда Танечка усаживала всех пить чай, а Янковский брал гитару и...
Куда, куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни? —
пел он арию Ленского.
Горели звёзды,
Благоухала ночь,
Дверь тихо отворилась,
Услышал я шелест одежды.
И вот вошла она
И на грудь мне упала… —
пел он арию Каварадосси из «Тоски».
Растворил я окно… —
пел он романс Чайковского.
Танечка слушала, молчаливая, она ни на кого не смотрела, глаза были опущены, она держала руки на коленях и мяла носовой платок, иногда промокала им под нижними веками, и никто не смел её ни о чём спросить.
Петя занял выжидательную позицию. Такой лёгкой победы, как с Малкой, ему не предвиделось, но это и захватывало и интриговало. И Петя тянул свою командировку в Осовце как можно дольше, даже несмотря на то, что Татьяна Ивановна часто уезжала с поездом в Гродно и на места боёв, но она и возвращалась. И снова и снова пел поручик Янковский.
Янковский мешал. Явно. С одной стороны. А с другой стороны, Петя вдруг осознал, что и у него образовалось преимущество — он имеет возможность наблюдать Татьяну Ивановну в самых лирических и нежных её настроениях. И тогда он понял, что Сиротину нельзя брать, штурмовать, как об этом распространялись гимназисты и юнкера. Он понял, что её надо высидеть. И он стал вспоминать все стихи, которые когда-то учил. Особенно ему казалось, что подошли бы Александр Александрович Блок и Иван Алексеевич Бунин. Их стихи он хорошо знал. И он стал думать, что обязательно женится на Татьяне Ивановне, и даже при встрече намекнул на это её дядьке, Антонину Петровичу, главному врачу санитарного поезда № 1. Тот обрадовался и подумал, что хоть таким манером сбудет племянницу с рук и отправит в Москву к матушке или, по крайности, в глубокий тыл.
Мысль захватила Петю, и он вполне серьёзно для себя решил: «Хватит волочиться».
Как-то вечером уже на закате Петя пошёл прогуляться в тылу крепости на песчаные дюны. На дюнах хорошо пахло прогретой свежестью, которую натягивало с севера из болот и низины от русла Бобра. Песок дюн был речной, чистый, белый, редко стояли невысокие пушистые сосны, а там, где дюны опускались, начинались густые ельники, обросшие путанной, густой ежевикой; между ежевикой и дюнами среди травы росли полевые цветы.
Петя увидел Татьяну Ивановну издалека. Она была без накидки, распустила волосы, собирала ежевику и ярко выделялась белым фартуком на фоне тёмной еловой зелени. Пете показалось, что он что-то похожее видел когда-то давно в детстве, но он смахнул воспоминания и направился туда. На открытом месте она тоже увидела его издалека и помахала рукой. Пете стало удивительно хорошо, Татьяна Ивановна всегда была такая открытая, до наивности, правда, и строгая. Петя понял, что относительно Татьяны Ивановны ни в коем случае нельзя ошибиться и перейти какую-то невидимую грань, он её определил, как грань человеческого и мужского — человека и самца.
Петя увидел, как Татьяна Ивановна надела накидку и стала заправлять волосы. «Жаль!» — мелькнуло у него в голове.
Петя шёл, наступая на свою тень. Тень, будто убегая, ныряла головой в ямы между дюнами и внезапно появлялась на откосах, а потом снова ныряла с какой-нибудь вершинки, и Петя видел тень, но это его не пугало, а игривая тень выныривала, красуясь головою в фуражке. Петя снял фуражку и ощутил лёгкий свежий ветерок. Он промокнул на лбу пот и вспомнил:
Какая тёплая и тёмная заря!
Давным-давно закат, чуть тлея, чуть горя,
Померк над сонными… —
дальше у Бунина было «весенними полями…».
«Нет, — подумал Петя, — не «весенними», сейчас разгар лета, надо бы… — Он стал думать, как бы подрифмовать про лето, и придумал: — …над летними и сонными полями!» И у него получилось: «…чуть тлея, чуть горя, померк над летними и сонными полями, и мягкая на всё ложится ночь тенями…»
Получилось неплохо, и он подошёл к Танечке.
— Вы, случаем, не стихи сочиняете? У вас вид такой, романтический, — сказала она вместо «Здравствуйте!».
И Петя прочитал то, что сейчас из Ивана Алексеевича Бунина перефразировал.
— Очень мило, — сказала Татьяна Ивановна, потом сказала: — Как жарко! — сняла накидку, на лбу у неё остался след, она тёрла его и пригласила Петю расположиться на подстилке.
Они сидели, угощались ежевикой, перегретой июльским солнцем и от этого тёплой, сладкой и ароматной. Когда кончалась ежевика, они поднимались и обрывали ближние кусты, Петя обрывал кусты, а Танечка собирала цветы, они перекликались стихами Бунина, Пушкина, Фета, кого только знали. Петю ужасно подмывало сыграть роль заезжего антрепризного конферансье и перефразировать пошлое из юнкерского: «Чайковский! Романс — «Натворил я в окно!» — но этого было нельзя: только юнкера и могли бы это оценить, и раздался бы громоподобный хохот, и Петя представлял это, и от этого ему было ужасно весело, но он сдерживался, потому что и без того было весело.
А Танечка рассказывала про Москву, про какой-то Серебряный Бор, куда они, гимназистки, ездили на извозчике втайне от родителей, там была Москва-река и такой же чистый и белый песок. И Петя тоже вспомнил песок, только в маменькином имении под Тамбовом, где на прудах… Петя вспомнил, что было на прудах, вспомнил Наташу Мамонтову, на одно мгновение Малку и, чтобы сбросить некстати возникшее воспоминание, тряхнул головой.
— Что вы, Петя? — спросила Танечка. — Вы были в Серебряном Бору? Вам там понравилось?
Петя сознался, что вообще в Москве не был, и стал рассказывать про матушкино имение, про пески тамбовские, забавляясь тем, что он сидел напротив Тани, а в глазах у него стояла на мостках мокрая, только что из воды Наташа Мамонтова. Танечка была совсем другая. Петя стал задыхаться от счастья и решил, что сделает предложение, как только первый раз её поцелует.
Вдруг с севера, там, где стояли германцы, послышалось глухое «туммм!».
— Гаубица, шесть дюймов! — сказала Танечка, и лицо у неё стало серьёзным. Она поднялась. Они стряхнули и сложили подстилку. Татьяна Ивановна надела накидку, взяла охапку собранных полевых цветов и они пошли в крепость.
А вечером пришёл Янковский, как он сказал, ненадолго. Но Танечка упросила его спеть, и он спел романс Чайковского «Растворил я окно». Петя втайне злорадно улыбался, ненавидя Янковского, а тот стал вспоминать московскую жизнь и концерты.
— Был у меня товарищ по консерватории, Оленев, баритон. Мы пели с ним из «Онегина». Я — Ленского, он Онегина… — задумчиво рассказывал Янковский.
— А где он сейчас, что с ним? — спросила Танечка, она встала долить кипятку.
— Не знаю, Танечка, он пошёл служить… куда-то на Балтийский флот, и от него не было писем…
— Но есть надежда, — сказала Татьяна Ивановна. — Вам что, уже пора?
— Да, к сожалению, надо возвращаться.
Петя видел, что Янковскому не хочется уходить, и он стал мысленно его торопить и прогонять.
— Я только хотел спросить, Татьяна Ивановна…
— О чём? — Татьяна Ивановна посмотрела на Янковского.
Янковский рассказал, что один из его ополченцев, легко раненный, отказался ложиться в лазарет и вроде быстро пошёл на поправку, а вчера у него страшно поднялась температура, и фельдшер не знает, что делать.
Татьяна Ивановна сказала: «Ну что же вы, надо было прийти вчера!» — глянула на Янковского, вышла из помещения и вернулась в сапогах, в солдатских штанах и рубахе, подпоясанная и с сестринской сумкой.
— Я пойду с вами, — твёрдо сказала она и у Пети перехватило дыхание.
Немцы пускают удушливый газ. Героизм русских солдат и санитаров. Страшные последствия. Немцы используют защитные маски.
26 июля в 4 часа утра германцы выпустили удушливый газ. В это время Петя спал. Только вчера он присутствовал в образовавшемся вокруг Татьяны Ивановны кружке. Как обычно, собрались к вечернему чаю, и, как всегда неожиданно, приехал Янковский. Он приехал ненадолго, ему надо было доложить начальству, что разведка принесла сведения о германцах, мол, те постоянно ведут большие земляные работы прямо напротив Центрального редута фронтом от Бялогро́нды до Со́сни, то есть по всей северной линии обороны крепости. Новый комендант генерал Бржозовский придавал разведке большое значение, он готовился к тому, что германцы, оказывая давление на Северо-Западный и Юго-Западный фронты на всем их протяжении, никак не смогут пройти мимо Осовца, мешавшего овладеть одной из главных железнодорожных магистралей Осовец—Белосток—Брест. Они давно ведут какието земляные работы, и об этом уже докладывали.
Части германской 8-й армии подступили к крепости Осовец ещё год назад. Они провели два штурма: в прошлом августе—сентябре и в нынешнем феврале — оба безуспешно, и окопались, по крайней мере, два полка: резервные 76-й и 18й оседлали позиции в 12—15 километрах на севере и северозападе и уже целый год беспокоили разведками и артналётами.
Вчера, 26-го, германцы дождались нужного ветра и пустили газ.
Зелёный газ потёк на юго-восток через все укрепления крепости Осовец, начиная с передовых. Газ распространялся — расползался вширь. Германцы немного выждали, артиллерия открыла ураганный огонь, и пехота пошла резать проволочные заграждения.
Наполненный жёлто-зелёным газом воздух двигался высокой, широкой полосой, постепенно опускался и заполнял бочажины и затекал везде на земле: в низины, ямы, в высохшие и мокрые лужи, в окопы; пропитывал и убивал живое. Трава пожухла, поверхность воды покрылась радужной плёнкой. Германцы открыли несколько тысяч баллонов, и ветер гнал удушливый газ вперёд и вперёд. За полтора часа после начала атаки погибли офицеры и нижние чины 9, 10 и 11-й рот Землянского полка, защищавших окопы за деревней Сосня, половина 12-й роты и большая часть 1-й роты и двух рот ополченцев в Бялогрондах. В живых оставались те, кто чудом сумел не вдохнуть воздух на дне окопа, а выползти хотя бы немного выше самой густой понизу волны, если их не убивали пули германцев, шедших вслед за газом. Всё металлическое, медное и даже не медное покрывалось слоем ядовитой зелени, газ разъедал краску на пулемётах и потом разъедал металл, медные и латунные части оружия, пуговицы на одежде и трубы горнистов. Германцы резали проволоку и занимали наполненные мёртвыми и умирающими траншеи, добивали умирающих и сами попадали в удушливое облако, продолжавшее заполнять низины, пропитывать землю, брёвна блиндажей и доски, укреплявшие стенки в блиндажах и окопах. Артиллерия била по крепости, вместе с газом убивала защитников и атака должна была закончиться быстро. К завершающему штурму приготовился 75-й ландверный полк, однако выжившие русские неожиданно открыли ответный ураганный огонь из пушек крепости и остановили германца. Из окопов поднялись остатки рот на русских передовых позициях. Они не были похожи на живых, обмотавшие головы тряпками, с облезавшей на лицах и кистях рук кожей, с выпученными, круглыми от газа глазами. Они поднялись там, где не должны были подняться и не должно было остаться никого и ничего, кроме трупов, и германцы не выдержали, их атака захлебнулась.
А газ продолжал течь.
Защитники крепости, те, кому не надо было стрелять, спрятались в казематы, но газ проникал и туда.
Петя замотал голову так, что должен был задохнуться и без газа. Он не знал, что делать, ему никто не ставил боевой задачи, у него таковой и не присутствовало в самой сути его командировки, кроме того, что он должен был проследить, как пустят вошебойки для солдатского белья, работавшие на перегретом водяном пару. О газах никто и не думал, газ придумали германцы, для того чтобы убивать людей, как вшей. Но придумали так, что для людей это оказалось ужасно неприятной новостью, и не было спасения, кроме чудесного — надо было не дышать отравленным воздухом. А можно жить без воздуха, если сам воздух смешан со смертью? Петю бесило только одно: какого чёрта Татьяну Ивановну понесло туда, на те позиции, откуда притёк отравленный газ. Здесь была крепость, она хоть и плохо, но спасала, он ведь спасся! И что ей дался этот «певун» Янковский? Петя злился и злорадствовал, а внутри тянула тяжёлая гиря, что надо выжить самому и непременно спасти Таню.
«Спасти Таню! — твердил он и бился отравленным мозгом об эту мысль. — Хаха! Спасти Таню!» Несколько раз мозг ему отказывал, он терял сознание, а когда приходил в себя, то понимал, что надо идти туда, в Бялогронды, до которых почти десять вёрст. И когда обстрел затих, он вышел из крепости.
Он шёл по местности, которую не мог узнать. Он шёл и видел, что там, где были низины, лежали зелёные лужи газа. Когда он проносил над ними ноги, лужи оживали, и газ начинал шевелиться и поднимался почти до колен или даже выше колен, начинало не хватать воздуха и чесались глаза. Петя уже понял, что идти надо по самому высокому, гдето перепрыгивая, как с кочки на кочку, и, если зелёные лужи на пути оказывались очень большими, их надо обходить, как бы это ни было далеко. Когда он вышел, то заметил, что, таких, как он, несколько человек, все с санитарными повязками на рукавах, одни шли вперёд, другие назад и тащили на себе оставшихся в живых. Он пошёл к железной дороге, правильно рассчитав, что насыпь выше и там, возможно, газа меньше.
Всё вокруг стало неузнаваемым. Он любил ходить на позиции к артиллеристам, особенно к дальномерщикам и наблюдал местность перед крепостью, насколько хватало их оптики, их труб и биноклей. Сейчас всё было другое: изрытое воронками, перекопанное, изломанное и уничтоженное.
Он дошёл до железнодорожного полотна и понял, что такой умный он не один, по насыпи двигались люди, они шли, ползли в крепость, их поддерживали санитары, те тоже не слишком уверенно стояли на ногах. Его окликнули.
— Ваше благородие, помогите, не донесу! — это ему крикнул санитар.
Пете было некуда деться, и он сообразил, что ему бы надо тоже надеть солдатскую форму и повязку с крестом. Так, как он выглядит сейчас, почему-то подумалось ему, ему никуда не дадут дойти. Почему-то он подумал, что на виду тащившего человеческое тело санитара ему неудобно будет просто так, налегке, повернуть назад и возвращаться, и он подставил плечо под повисшую руку раненого и сразу почувствовал, что задыхается. Они втроём прошли несколько шагов и стали отдыхать и отдыхали через каждую сотню шагов, и Пете показалось, что одного раненого, одно тело, они тащили почти час. А когда притащили, тот оказался уже мёртвым. Это был удар. Спасала только мысль, что он не зря вернулся, потому что надо переодеться. Но уже и санитар, с которым он тащил мёртвого, не смог подняться, и Петя потащил его, а когда дотащил, снял с него белую повязку с красным крестом и сунул в карман.
Работа по выносу раненых кипела. Он стал ходить по изрытому воронками плацу и осматривать вынесенных, но Танечку не находил. Петя радовался и расстраивался из-за этого, он уже знал, что под Бялогрондами погибли все, но надеялся, что если Танечка жива, то спасёт её он. Или если она спасает других, то он будет помогать именно ей. Ему так рисовалось. Он прошёл плац несколько раз, потом пошёл в каптёрку Землянского полка, оттуда выносили новые комплекты формы, чтобы переодеть отравленных, их одежду сваливали в одном месте и чем-то обливали. Над всей крепостью и внутри стоял удушливый запах, а ноги скользили.
Он переоделся, запах источался даже от новой формы, но меньше. Газ перед крепостью оседал, и становилось легче дышать, но он снова не добрался до окопов 1-й роты Землянского полка, ему снова пришлось помогать тащить раненого, и снова перед самой крепостью тот умер. Тел на плацу стало ещё больше, но Петя снова не нашёл Таню и снова отправился в Бялогронды. За спиной услышал, что к крепости подошёл поезд, и вдруг обнаружил, что германцы уже не стреляют.
В этот раз он сумел подойти намного ближе к опорному пункту Бялогронды и увидел сукиных сволочей германцев, попавших под свой же газ, один лежал на животе и смотрел на Петю тем, что ещё можно было назвать глазами, он тянулся к Пете рукой, а другой отталкивался от земли. Петя сделал вид, что не заметил и прошёл. Дальше немцев становилось больше, и тогда Петя стал отшвыривать их оружие и сажать их, чтобы они могли дышать. За Петей шли другие санитары и подбирали уже всех. В санитаров превратился весь гарнизон крепости, кто мог ходить. Носили на носилках и возили на дрезине.
Германцы не стреляли.
Вдали слева Петя увидел других каких-то санитаров, у них были странные морды, похожие на мёртвые черепа с большими круглыми глазами и хоботами, как у слонов, и Петя понял, что это германские санитары в защитных масках собирают своих раненых и отравленных. Вот почему германцы не стреляли. Петя перестал искать только тогда, когда уже стемнело. Он вернулся в крепость, сел в санитарный поезд и искал Таню между эвакуируемыми. Нашёл Янковского, отравленного и раненного в живот. Янковский был без сознания, до самого Гродно не пришёл в себя и Петя от него ничего не дождался. Под утро Петя вернулся в Осовец и искал дальше. Среди крепостных ходили жуткие слухи, один страшнее другого. Петя их не слушал, только удивлялся германцу, вытащенному с поля боя, тот, видимо, лишился рассудка и кричал: «Helfen! Attacke der Untoten!»
Так продолжалось несколько дней, и ему не хотелось встречаться с Таниным дядькой, тот сначала трясся, пытаясь понять, не произошло ли чтото с его племянницей, потом проникся к Пете, смирился, что ли? Но Петя не смирился и каждый раз молча садился в очередной санитарный поезд и возвращался в Осовец. А Янковский умер, он так и не пришёл в сознание.
Сегодня было 9 августа. Петя вышел на гласис и стал всматриваться в поле перед крепостью. Он вытащил уже стольких людей, травился сам, но Таню не нашёл. Справа на рельсах стояла дрезина, вокруг не было ни одного человека, было тихое утро, но ощущение красоты, которое раньше сопровождало раннее свежее утро, не приходило.
Надо было идти вперёд. Петя встал на дрезину, надавил на рычаг, и дрезина покатилась. Мысли были путаные от усталости. Петя думал о том, что, может быть, пора прекратить поиски, но механически качал рычаг, и дрезина катилась в Бялогронды. Он не смотрел по сторонам, но всё видел боковым зрением. Уже не было тел, их собрали, многих похоронили в братских могилах. Петя воспринимал это как личную трагедию, потому что было немыслимо раскапывать могилы и искать Таню в них. Но было и утешение, что это невозможно, что Таня не может оказаться в братской могиле, её знал весь гарнизон и смог бы опознать, и тогда возникал вопрос, а куда же она делась, не мог же он её пропустить, проглядеть. У Пети теплилась надежда, что Таню просто засыпало землёй и поэтому её пока не обнаружили.
Он качал рычаг, дрезина катилась, и Петя стал вспоминать, что он слышал о пропавших без вести. Говорили разное. Говорили, что германцы специально обваливали наши окопы, чтобы засыпать сгустки газа, что бросали ручные гранаты, и тогда тела раненых и убитых разносило в клочья, так что было нечего вытаскивать и спасать. Были разговоры и про Таню, что кто-то видел, как она, с замотанной головой и в санитарной повязке, повела в атаку полумёртвых бойцов. Те поднялись, сами были похожи на мертвецов, и шли на германца. Германцы не поверили своим глазам, что на них в полный рост идут мёртвые, уже убитые ими русские солдаты, и рванули назад, даже побросали оружие, и их самих накрыла следующая волна газа и артиллерийские снаряды. Петя хотел расспросить этого свидетеля, но не успел. Однажды он слышал разговор двух раненых. Он без сил лёг рядом с ними заснуть, они хрипели, кашляли, но говорили, и ему показалось, что раненые говорят про Таню:
— Это ж я про нашу, то есть, сестричку милосердия, крепкая она была… А крепкое полено дольше горит и жару больше, а када рыхлое или гнилое, так только вспыхивает. От сырого дыму много, а когда шибко смоляное, вроде как много страсти — так сгорает, аки порох, а потом тока пепел…
— Кому пепел, а кому зола! Всё польза…
— Что пепел, что зола, германец вон сколь натворил золы, сколь людишек побил, ему бы перестать воевать да покаяться…
— Покаяться, чего захотел… Чего человеку каяться? Чтоб грешить, да не маяться…
— Помолчал бы, умник!
«Была! — подумал он тогда про своих соседей. — Это они про Таню, что ли? Была! Философы! Сермяга! Тоже мне!..» Он хотел встать и спросить их, но уже не было сил, и он забылся.
Петя подъехал к самым окопам, сошёл и побрёл налево. Всё, что было справа от железной дороги, он уже прошёл и ничего не обнаружил. Слева всё было похоже. Заваленный окоп уходил далеко, гдето только просматривался, а где-то ещё имел правильный профиль. Петя, пригнувшись и всматриваясь, шёл: здесь и там были видны тянущиеся следы, он уже знал, что это следы, когда изпод земли вытаскивают людей. Он ничего не находил нового и сел на край. Спускаться было опасно, на дне ещё сохранилось много насквозь пропитавшего рыхлую землю газа. И он понял, что уже ничего не найдёт. Он сидел и не видел, что от крепости в сторону удалённых укреплений, в сторону Заречного форта, Скобелевой горы, Шведского форта, Нового форта, не особо скрываясь, шли крепостные сапёры, они разматывали провода и тащили на себе тяжёлую ношу. Сегодня германские войска, части 8-й армии форсировали реку Бобёр в районе Стренковой Гу́ры и перерезали железную дорогу Осовец — Белосток к югу от станции Кнышин. В связи с этим штаб Северо-Западного фронта принял решение крепость Осовец оставить, все значимые укрепления уничтожить, а всё, что можно, унести. Везти уже было не на чем. Петя не заметил, что эвакуация раненых и крепостного имущества, в первую очередь артиллерийского, уже шла с 5 августа, а с 7-го перестали приходить поезда.
Он поднялся, дошёл до дрезины, за час докатил до крепости и поплёлся в каптёрку Землянского полка. Он давно обнаружил, что каптёрка проветривается и там можно дышать и спать. Он нашёл своё ложе из мешков с солдатской формой, выпил из высоко подвешенного чайника кипячёной воды и завалился. Спал так крепко, что проспал следующее утро и даже не услышал близких и отдалённых разрывов. Это русские сапёры взорвали укрепления, уничтожили крепость, а германцы не поняли, что русские уходят, и начали очередной обстрел.
5 августа была взята крепость Ковно. 7 августа пала крепость Новогеоргиевск. 9 августа после героической обороны русские войска оставили Осовец.
13-го отступили из Брест-Литовска.
Евгений Анташкевич. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
======================================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк, написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
======================================================
