Меня можно назвать ребенком 90-х со всеми вытекающими подробностями: я пила, курила, принимала наркотики, делала это все в большой компании, где меня и инфицировали. Замуж я вышла рано, за пять дней до 17-летия, через год родила сына, и никто и ни на каком этапе не пытался выяснить, есть ли у меня ВИЧ. О диагнозе я узнала совершенно случайно, когда сыну уже было около восьми месяцев. Мужа за драку отправили в спецприемник до выяснения обстоятельств, а там у него обнаружили вирус иммунодефицита. Затем попросили сдать кровь меня и сына, и выяснилось, что у нас тоже положительный статус — ребенка я инфицировала при грудном вскармливании.
Для нас это было шоком, меня очень пугала неизвестность. Я восприняла новость в штыки, ведь в те времена мы ничего не знали о вирусе иммунодефицита. Слышали песню со словами «СПИД — чума XX века», но не более. Врач предложила нам попробовать экспериментальную терапию. На вопрос, какой будет эффект, инфекционист честно сказала, что не знает. У меня до сих пор в ушах стоят ее слова: «Это палка о двух концах. Сейчас препарат проходит исследования на добровольцах, поэтому наверняка утверждать, что вам это поможет, мы не можем». Это было в феврале 2000 года. Больше о лекарстве нам толком ничего не объяснили, мы с мужем решили, что не хотим быть подопытными кроликами, и отказались. Так мы стали ВИЧ-диссидентами.
Нас периодически вызывали в Центр СПИДа, предлагали начать принимать терапию, но на тот момент уже вышла одна передача, в которой утверждалось, что это все политическая провокация и ВИЧ не существует, и мы окончательно удостоверились, что лечение нам не нужно. Нам звонили из больницы, грозили лишить родительских прав за то, что мы якобы умышленно убиваем ребенка, но это было раз в год через родственников, и мы особо не обращали внимания на такие звонки.
Через несколько лет мой муж начал задыхаться, слег и в короткий срок "сгорел". Вскрытие показало, что на фоне ВИЧ-инфекции у него развилась эмфизема легких, но даже это не убедило меня в том, что нужно начать принимать АРВТ - антиретровирусную терапию, я решила, что врачи специально списали все на вирус иммунодефицита, потому что сведения об инфекции были в медицинской карте супруга.
В 2013 году у нас с сыном начался опоясывающий лишай. У обычного человека это может проявиться небольшой болячкой на губе, а у нас было усыпано все тело. Такое возможно, когда вируса в крови много и иммунная система не справляется даже с простейшими инфекциями. Я тогда жила с мужчиной, тоже ВИЧ-инфицированным, он пытался принимать терапию, но тогда это были огромные банки, огромные таблетки, ужасные схемы, не то, что сейчас — одна или три таблетки один раз в день. Ну мы и выкинули эти лекарства.
Осенью у сына заболел живот, он периодически жаловался на боли, но они таинственным образом проходили дома за компьютером, и я списывала это на подростковую хитрость. А однажды в пятницу его увезли на скорой с кровью в желудке, продержали в больнице пару дней и отправили домой. В воскресенье он умер: на фоне ВИЧ-инфекции развился рак.
Моя жизнь кончилась, я пустилась во все тяжкие, вспомнила все, что употребляла в молодости, пока знакомая не отправила меня в Краснодар, где я попала в реабилитационный центр. После этого я пошла в Центр СПИДа и начала жизнь с чистого листа. Сейчас я замужем, мой супруг имеет отрицательный статус. У меня есть ребенок, но я никогда не забуду, что мое диссидентство погубило мою семью...
По материалам
