Продолжение "Гибели корвета "Флоры" и приключений людей на нем бывших (1806-1807)". Из воспоминаний Николая Михайловича Клемента
Мы ночевали в бедном, старинном, полуразвалившемся монастыре, где греческий монах встретил нас со слезами, угостил пилавом и для подкрепления наших сил вынес десять мешков монастырского вина.
Поутру, простившись с добрым монахом, мы продолжали наш путь и на другой день прибыли в город Берат, в день самого Рамазана. Нас повели прямо на двор огромного здания или дворца (где жил паша), построенного в китайском вкусе и окружённого галереями, с окнами из разноцветных стекол.
Двор наполнен был множествами народа в различных азиатских костюмах; музыка в азиатском же вкусе гремела для забавы народа по случаю праздника. Здесь никогда не было столько европейцев вместе, а особенно русских; потому народ с величайшим любопытством толпился вокруг нас. Правда, что трудно было по нашему платью причислить нас к какой-либо нации, ибо мы так были оборваны, что сами с удивлением смотрели друг на друга.
Паша вышел в китайскую беседку, устроенную на галерее, откуда, осмотрев нас, повелел ограбленное возвратить, отвести для нас квартиры в христианских домах и содержать самым лучшим образом, но со строгим приказанием, что каждый хозяин будет отвечать своею головою за побег постояльца.
В cиe время паша призывал нас ежедневно к себе и расспрашивал о силе нашего Флота, о должностях начальников, о России, о государе и проч. и делал иногда столь странные вопросы, что мы затруднялись в ответах.
Наконец паша уведомил нас, что Россия объявила войну Порте, и что мы военнопленные, а потому он не может отпустить нас. Мы сначала не верили сему известию, но снисходительный паша велел своему советнику (французу, хотя в турецком платье) перевести для нас полученный им султанский фирман (указ). Тогда, с душевною горестью уверились мы в сей печальной для нас новости и отдали паше наши кортики, которые он принимал со слезами на глазах.
Поручив судьбу свою воле Всевышнего, мы взаимно поклялись друг друга не оставлять до самой смерти. Между тем, паша послал курьера в Константинополь с уведомлением об нас, и, спрашивая при сем повелении, как должно поступить с нами. Ему приказано было препроводить нас в Константинополь. Паша, не объявляя нам ничего, начал снаряжать нас в дорогу, то есть выдал каждому из своей собственности плащ (бурку), седло, узду и несколько мешков пиастров на всех.
10-го февраля паша простился с нами в своем загородном дворце дружески; слезы изобличили его добрую и сострадательную душу. Строго приказал он начальнику конвоя защищать нас от обид и притеснений и повелел брать для нас лошадей, что исполнялось в точности до самой границы Албании.
Но лишь только вступили мы в пределы земель, находившихся тогда под властью изверга Али-паши Янинского (величайшего врага христиан, а особенно русских), с того времени и начались наши страдания, продолжавшиеся до самого Константинополя. Бедствия наши начались тем, что от города Битоля, 13 февраля, не только перестали давать нам лошадей, но даже отняли сбрую, подаренную добрым Ибрагимом.
Мы шли пешком по непроходимым дорогам, без одежды и обуви, и только в утёсистых горах иногда давали нам на двух человека по одному ослу, а иногда верблюдов. Странно было смотреть на нас: иной был в мундире без рукавов, другой без воротника, потому что варвары из алчности к золоту сорвали с них шитье.
У меня обрезали все пуговицы, и я, вместо оных, должен быль сделать деревянные застежки. Привыкнув к довольству во флоте, нам трудно было переносить всевозможные недостатки, а особенно трудности пути. При выходе 26-го февраля из города Сереса (в коем считается до 30000 жителей и имеет пребывание паша), дорога шла около двух верст аллеей, насажденною престарелыми кипарисными деревьями.
За оною представилась нам прелестная долина, на которую природа, по-видимому, истощила все дары свои; потом дорога привела нас к высочайшим горам, где между пропастями и оврагами прошли мы расстояние часов на восемь времени и прибыли к караван-сараю. Гостеприимный старец вышел к нам на встречу и утолил жажду нашу.
Сей почтенный старец с соболезнованием смотрел на нашу участь. Он вынес нам хлеба, что мы приняли с чувствительной благодарностью, ибо около двух дней ничего не ели. Вскоре закричали наши провожатые: "гайда" (т. е. пошел), и мы расстались с ним.
Вдали сквозь долину открылся прелестный вид города Мири, лежащего на берегу Архипелага, а в правую сторону видны были острова Имбро и Самондрако. Потом показались корабли, и верно русские; но вместо радости произвели они в нас горестное ощущение. К вечеру, 27 февраля, пришли мы в город Мири. Квартиру дали нам, как обыкновенно, самую скверную; но нас это уже не беспокоило: мы привыкли к тому. Только б поскорее отдохнуть и быть готовым к дальнейшему походу!
28 числа, при холодной и дождливой погоде, переправились мы через быструю реку Марицу, вытекающую из Балканских гор. При сем случае имели мы большую остановку за скопившейся при переправе многочисленной конницей Измаил-бея. Всех оскорблений, нам чинимых, невозможно описать. Кто шел тихо или отставал, того погоняли палками; во всяком городе женщины и мальчики встречали нас ругательствами, бросали в нас палками и грязью, и провожатые наши не смели защищать нас.
Однажды с нашим доктором случилось весьма неприятное происшествие, которое имело влияние на общую нашу участь. Он был одет самым странным образом: потеряв сапоги, он купил себе большие красные, наподобие ботфорт, которые турки носят в дурную погоду; на плечах имел оборванный докторский мундир, а на голове треугольную шляпу, с которою никак не хотел расстаться.
При входе в одну деревню, мы заметаны были камнями и грязью, и более всех досталось доктору, отличавшемуся от прочих своим костюмом. По несчастью, достался ему на сей раз весьма резвый и упрямый лошак, который, отделившись от нашего каравана, помчал его вдоль улицы. Все жители бросились за ним, кидали, чем попало, и наконец, поймав, избили его до полусмерти и бросили среди дороги.
Тщетно мы увещевали сих неистовых оставить в покое невинного и несчастного нашего товарища, и не только что не успели в сем, но едва сами не подверглись той же участи. После сего случая нам перестали давать лошаков и ослов; даже и по скалам гнали нас пешком. Наш доктор неоднократно подвергался подобным оскорблениям по причине своей большой треугольной шляпы, которая казалась нестерпимой вещью для сего полудикого народа; невзирая на то и на наши советы, он никак не хотел расстаться со своим нарядом.
Почти во всех городах, находившихся во владении Али-паши, многие мечети окружены палисадами в рост человеческий, кои вокруг унизаны человеческими головами. По счастью, сего изверга не было тогда во владениях: он был в походе против сербов, восставших на султана под начальством Георга Черного; иначе, может быть, и наши головы остались бы на палисадах!
Во многих городах мы были свидетелями казни сербских пленников. Кажется, что нас нарочито вели чрез те места, где производились над христианами разного рода неистовства. Не было ни одной деревни, где бы ни висел человек на самой проезжей улице; ибо убить христианина почитается у них вещно самою обыкновенною, на которую никто даже не обращает внимания.
Напротив того, живущие в той стороне греки и гречанки с состраданием встречали своих единоверцев, украдкой на дороге, подкидывали хлеб и на ночлегах приносили вина и пищи.
Наконец, мы вступили в Румелию и 10-го марта были уже в прекрасном укреплённом при Мраморном море городе Родосте, имеющем около 6000 т. жителей. Тут набиралось тогда войско против русских, вступивших уже в Молдавию под предводительством генерал-аншефа Михельсона (Иван Иванович).
Нас вели вместе с наборщиками, которые, призывали жителей поспешить под знамена Магомета, поощряли их бить и брать в плен русских. Жители, видя, что при самом начале войны уже ведут пленных, ободрялись, полагая, что весьма не трудно на войне приобрести богатую добычу. Таким образом, наборщики, влача нас, с позорища на позорище и как бы в торжестве, набрали множество охотников для армии, кои спешно оставляли свои дома и следовали за нами с оружием и лошадьми.
Находясь посреди сего разъярённого народа, мы долженствовали быть свидетелями разных жестокостей, производимых над христианами, и ежечасно ожидали своей гибели. К счастью, наконец, мы избавились от сего неприятного сотоварищества: войско Измаил-бея остановилось лагерем, а мы продолжали путь свой далее.
После выхода нашего из г. Родоста, 13 числа, прибыли мы на ночлег в караван-сарай, принадлежащий одной полоумной женщине, прежде бывшей наложницей султана. Узнав о прибытии нашем (москов-яур, т. е. русских-неверных), она прискакала вооруженная, в богатейшем платье, с открытым лицом и, быв чужда нежности, свойственной прекрасному полу, исполненная дерзости, не дав отдохнуть и не накормив нас, велела выгнать из селения.
Наш ага (полковник), не смея противоречить, принужден был вести нас далее, невзирая на дождь, холод и слякоть.
В ciе время случилось с нами ужасное происшествие. Один из наших матросов заболел, но, не желая разлучиться со своими товарищами, кое-как перемогался. Другие матросы, опасаясь оставить его посреди сего варварского народа, попеременно помогали ему идти. Наконец, сей несчастный впал в такое расслабление, что не мог двигаться, но умолял своих товарищей не оставлять его на погибель в земле неверных.
Конвойные, под предлогом, что больной делает остановку в пути, вырвали его насильно из наших рук, и в присутствии нашем один турок отрубил ему голову; а другие, пробуя сабли над телом сего несчастного, рассекли оное на части, потом, воткнув голову на пику, везли ее перед нами.
16-го марта, с восхождением солнца, открылись нам златые шпицы Стамбула или Царь-Града. По мере нашего приближения, число их возрастало перед нашими глазами, и наконец, казалось, что весь город был покрыт золотой сетью. Дорога, ведущая в столицу, весьма великолепна: с обеих сторон находится множество гранатовых, абрикосовых, фиговых, ореховых и оливковых деревьев; вдали видны поля, насажденные виноградными лозами.
Почти на каждой версте находятся фонтаны из белого мрамора с золотыми надписями: при них висят золотые или серебряные ковши на таковых же цепочках. Подобная роскошь встречается и во многих других городах Турции. Во время моего путешествия в различных странах я нигде не видал, чтоб водопроводы были доведены до такой степени совершенства, как в Турции.
Мы благодарили Бога за то, что нас вели такою дорогою, на которой уже никаких неприятностей не могли предвидеть. Сверх того, мы приближались к столице. Нас гнали в несносный жар с такою поспешностью, что в 4 часа пополудни мы находились только за четверть версты от ворот Константинополя, где нам велено остановиться.
Истомленные жаром и усталостью, мы могли отдыхать в тени фруктовых дерев близ отлично-богатого фонтана. Перед нашими глазами возвышалась крепость или Семибашенный Замок, куда запирают иностранных министров и где сидел в царствование императрицы Екатерины II-й наш известнейший посол Яков Иванович Булгаков.
В ciе время начальник, провожавший нас, поехал в город к визирю, уведомить его о нашем прибытии, а мы предались сладостным надеждам в той уверенности, что здесь, без сомнения, кончатся наши страдания и что иностранные послы защитят нас и окажут помощь.
К несчастию нашему, русский посланник, тайный советник Италинский (Андрей Яковлевич), за три дня до прибытия нашего, выехал со своею свитою из Константинополя на английском флоте в Мальту.
Другие публикации:
- Об устройстве русского войска в начале царствования Александра I (Письмо графа С. Р. Воронцова (наш посланник в Англии) к другу его и сослуживцу, графу П. В. Завадовскому)
- Великие, святые дни Севастопольской обороны (1854-1855)