Гибель корвета "Флоры" и приключения людей на нем бывших (1806-1807). Из воспоминаний Николая Михайловича Клемента
В 1800 году в числе офицеров назначен я был на новостроившийся в санкт-петербургском Адмиралтействе корвет "Флору", при спуске коего присутствовали министр морских сил Павел Васильевич Чичагов и два заслуженные в отечестве старца-фельдмаршала: граф Каменский (Михаил Федотович) и князь Прозоровский (Александр Александрович).
Прибыв в Кронштадт, получили мы повеление присоединиться к эскадре, шедшей в Корфу под начальством капитан-командора Ивана Александровича Игнатьева. Вооружившись, отправились мы 1-го сентября 1806 г. из Кронштадта, настигли эскадру в Копенгагене, оттуда заходили в Портсмут и потом в Мессину.
Отлично усердным образом угощены были российским посланником Дмитрием Павловичем Татищевым, прибывшим нарочно для свидания с нами из города Палермо. По благополучном плавании в Средиземном море, прибыли мы в Корфу 25 декабря, где нам надлежало соединиться с флотом вице-адмирала Дмитрия Николаевича Синявина; но, узнав, что он находится в Боко-ди-Катаро (здесь Которский залив), мы поспешили исправить такелаж и пополнить недостаток в воде и провианте.
При первом благополучном ветре снялись мы с якоря и направили путь к Боко-ди-Катаро, чтобы соединиться с друзьями и товарищами. От сердечного усердия прибавляли мы парусов, чтобы лететь им навстречу. Я, кажется, с большим пред прочими нетерпением ожидал соединения с флотом, надеясь увидеть родного брата, с которым был в разлуке четыре года. Наконец, сей желанный день настал 1-го января 1807 года.
Едва успели прийти на рейд и бросить якорь, как вся поверхность воды, отделявшая нас от флота, немедленно покрылась шлюпками и катерами. Офицеры с флота вице-адмирала Сенявина летели к нам с распростертыми объятиями осведомиться о любезном отечестве, о милых сердцу, о знакомых, приглашали, чтобы поговорить о России, и нам не доставало времени удовлетворительно отвечать на вопросы наших сослуживцев.
Января 7-го 1807 года, с адмиральского корабля "Селафаила", в 5 часов утра, поднятым при пушечном выстреле сигналом, приказано изготовиться к походу. В 4 часа пополудни уже весь флот находился под парусами на пути к Корфу. Еще корабли не все успели выйти из залива в море, как тихий, но попутный ветер вдруг переменился, сделался "противный" и постепенно крепчал, а к ночи обратился в жестокий шторм.
Корвет "Флора", по образу построения своего, не мог держаться за линейными кораблями, а как в ночь с 8-го на 9-е число снесло его к острову Курцало, то капитан принужден был на рассвете пуститься по ветру к сему острову, занятому нашими войсками. В Курцало нашли мы два корабля "Елену" и "Урийла", поставленные для защиты крепости от французов.
На Курцальском рейде, в ожидании благополучного ветра, оставались мы до 23 числа. Наконец, 24 января с первою переменою вышли в море, и на сем плавании "Флора" погибла, претерпев кораблекрушение. Ветер был столь силён, что корвет под одним рифлёным грот-марселем летел по 23 версты в час.
К вечеру, 26 числа, ветер еще более усилился, потом переменился и с тою же жестокостью заревел с противной стороны.
Море и небо представляли в cию минуту жестокую борьбу. Волнение моря вздымало волны до необъятной высоты: море, покрытое пеною, кипело как в котле. Не менее того волновалось и небо: облака, несомые с двух противоположных сторон, с неимоверною быстротой и силою сталкивались, дробились, кружились и вертясь вокруг одного центра, вскоре покрыли весь небосклон одним черным, густым облаком.
Ужасный гром, беспрерывные молнии, рассекавшие небо по всем направлениям, треск и шум волнения, серный запах, от воды и электрической материи происходящий, довершили картину ужаса, и вместе великолепнейшего зрелища в природе. Наступила ночь, и опасности умножились.
Угрожаемые небесным огнем и бездною морскою, попеременно окружаемые непроницаемым мраком и ярким светом молний, корвет, как легкий челн, бросался с боку на бок, вверх и вниз и, подобно пущенной стреле, гнало его по волнам, казавшимся то белым полотном, то клокочущею лавиною, которая длинною огненною чертою змеилась, как бы к корме его привязанная.
Удары грома, свист бури, шум, клокотание волн и треск во всех членах корвета, сливались в один оглушительный звук. О, ночь ужасная и незабвенная, ты мне казалась предвестницею Страшного Суда! Мне уже слышался "трубный глас Архангела, взывающий на Суд Страшный", слышались стенания отчаянья, и скорбное предчувствие, объявшее в cиё время мою душу, отчасти сбылось.
Вдруг на востоке, в густой туче, показалось шаровидное кровавого цвета облако, которое, как раскаленное ядро, быстро неслось к нам по прямому с гор направлению. Сей признак жесточайшего порыва ветра, известного здесь под именем "боры", вырвал из души оторопевшего лоцмана (родом из Бока-ди-Катаро) отчаянный визг: "Режьте, убирайте паруса! Рубите мачты!".
Немедленно послали людей крепить паруса; но не успели еще отважные матросы добежать до марсов, как жестокий шквал повалил "Флору" на бок, остановил бег её и, как бы, "приковал ее к месту". Мачты, уступая напору, склонялись ниже и ниже, и наконец, корвет до такой степени наклонило, что волны хлынули через подветренный борт.
Несколько секунд мы оставались в столь опасном положении, что погибель корвета и всего экипажа казалась неотвратимою и неизбежною; но Бог и в гневе Своем явил нам Свое милосердие. Облако лопнуло, разразилось, небо разверзлось, и страшный громовый удар, сопровождаемый ливнем, в одно мгновение зажёг бугшприт, фок-мачту и грот-стеньгу; три мачты вдруг треснули и поверглись в море.
От убавки сверху тяжести корвет поднялся и пришел в прямое положение; но опасность еще не миновалась.
Сломленные мачты, колотясь о борт, могли пробить и потопить корвет. Не взирая на ciе бедствие, угрожавшее всем нам погибелью, офицеры и матросы, движимые состраданием, немедленно бросились спасать упавших с мачтами в море; по воле Божией успели спасти 20 человек, а 22 человека, убитые мачтами и покрытые парусами, погибли в бездне.
Столь бедственное положение не лишило, однако же нас присутствия духа, необходимого морякам. По счислению мы находились близко берегов Албании, и как по лоту глубина стала приметно уменьшаться, то капитан приказал бросить два якоря. Cie положение корвета способствовало без вреда отдалить от него сломленные мачты и, работая усердно во всю ночь, мы успели поставить фальшивые мачты, привязать к ним кой-какие реи с парусами и проч.
Трудность такой работы поймут одни моряки, но усердие может быть понятно всякому: ибо кто работает для спасения жизни (а кому она не мила?), тот как говорится, работает за четверых. Вскоре после шквала, ветер стал уменьшаться, ярость стихии мало-помалу укротилась, и к утру ветер стих.
Мы находились не в дальнем расстоянии от берегов Албании, у мыса Дураццо (Дуррес?).
На рассвете 27 января, ветер снова подул попутный, и мы под фальшивым вооружением, несмотря на сильное "противное волнение", приметно подвигаясь вперед, до 11-ти часов шли благополучно; к полудню ветер стих, а к вечеру от фордевинда перешел к бейдевинду (здесь курсы относительно ветра) и мгновенно, также как и прошедшего дня, обратился в жестокую бурю.
Погибель была неизбежна. Корвет находился в самом беспомощном состоянии, ибо без мачт и парусов мы не могли отходить от берега. Мы находились против Авлонского залива, наполненного каменными рифами и совершенно открытого от дувшего тогда юго-западного ветра. К несчастью, остров Сазани, единственное место, где бы могли найти убежище, находился еще на ветре.
Итак, корвет несло к берегу, крутые каменные скалы коего подходили к нам ближе и ближе: глубина по лоту уменьшалась. По необходимости надлежало стать на якорь. Бросили два, один за другим, но безуспешно: в песчаном дне якоря не забирали. Мы бросили третий, все тщетно. Лишь только хотели бросить последний, как корвет ударило об мель (ровно в четыре часа пополудни) и вышибло руль.
"Боже! - вскричали все единогласно, - погибаем!". Не было возможности спастись: "Флору" повалило на бок; каждая наступающая волна, поднимая ее к верху, ударяла с такою силою, что в несколько минут трюм наполнился водою. К умножению ужаса ночь наступила темная, ветер был жестокий, волнение вокруг судна ужасное, и дождь лил как из ведра.
В такой крайности капитан пригласил всех офицеров на совет, на коем единогласно положили сбросить с корвета все тяжести и потом команду свезти на берег.
На корвете "Флора" находились следующие офицеры:
1. Начальник оной капитан Всеволод Семенович Кологривов;
2. Лейтенант Григорий Григорьевич Гогарт;
3. Андрей Федорович Сорохтин;
4. Василий Алексеевич Сафонов;
5. Николай Михайлович Клемент;
6. Александр Васильевич Свешников;
7. Лекарь Христиан Яковлевич Гейзлер;
8. Шкипер.
9. Штурман и нижних чинов 170 человек.
Немедленно приступили к исполнению сего и в короткое время бросили в море коронады, ядра, картечи, порох, запасной такелаж, и все прочие тяжести.
Но cie средство нимало не помогло: корвет било о камни с тою же силою, и каждый удар казался нам последним. Погибель наша была уже очевидна, и мы без ропота и стенаний готовились к смерти. Приступая к спасению людей, удачно спустили мы на воду четырехвесельный ялик. Лейтенант Гогарт должен был по веревке, привязанной к корвету, спуститься на нем по ветру к берегу и, там укрепив другой конец веревки, возвратиться назад для перевоза таким образом всего экипажа.
Ялик, последнюю нашу надежду, волнением выбросило на берег; но по счастью бывшие на нем успели другой конец веревки удержать и прикрепить к скале. Итак, помолившись Богу и простившись друг с другом, мы решились искать спасение в самом отчаянном и ненадежном средстве: нам надлежало, бросившись в воду и держась за веревку, стараться вплавь достигнуть до берега, находившегося от корвета около ста сажень (200 м).
Начиная с младшего, один за другим опускались мы в свирепые волны и, по Божескому милосердию, исключая четырех юношей, благополучно достигли берега 28 января. Несчастные юноши, не имея довольно сил держаться за веревку, утопали, и никто уже не мог помочь им.
Оглушенные водою и окостенев от холода, мы едва могли удалиться от берега на несколько шагов. Отдохнув и несколько пришедши в себя, начали мы искать друг друга и собирались в одно место. В два часа ночи развели большой огонь, у коего грелись и, обсушиваясь, рассказывали, каким образом кто спасся. Утомленные трудом и обремененные несчастьем, вскоре все уснули замертво, несмотря на холодный ветер и проливной дождь.
29-го января, едва начинало рассветать, как взоры всех обратились на место нашего бедствия; но "Флора" уже не существовала: несколько обломков, выброшенных морем, известили нас о конечном её крушении. Минута сия для нас была самою тягостною. Положение наше было горестно. Берег, на который нас выбросило, издревле населен был морскими разбойниками, и нынешние обитатели его известны лютостью, невежеством и храбростью.
Призвав Бога в помощь, мы ожидали своей участи с мужеством и решительностью.
Спустя несколько времени приехали к нам верхами три албанца (арнауты) из близлежащей деревни. Они пантомимами изъявляли свое сожаление о постигнувшем нас несчастье и просили показать нашего начальника (по-турецки "бир-капитан"). Они предложили ему, от имени своего аги, квартиру в своей деревне, до тех пор, пока не представится случай возвратиться в Корфу. Капитан долго не решался, но, наконец, отправился, пригласив с собою меня и лейтенанта Сафонова. Он не предвидел ожидавших нас бедствий!
Мы даже ласкали себя надеждою, что нас встретят таким же образом, как у нас в России принимают иностранцев, а особенно в несчастии.
Дорогою мы располагали, что, переговорив с турецким начальником, наймём купеческое судно (требакулу) и для того взяли с собою для перевода нашего лоцмана; но не успели дойти до деревни, как выехало к нам на встречу множество албанцев, которые с яростным криком требовали, чтобы мы обезоружились, т. е. отдали бы наши кортики, которыми однако же мы не в состоянии были защищаться против такого множества.
Албанцы угрожали нам смертью в случае малейшего сопротивления и махали саблями над нашими головами. Через лоцмана мы сказали им, что согласимся на cие, если они поведут нас к своему начальнику, который в ciе время, по счастью, находился в сем месте. К несчастью, вскоре приметили мы, что начальник этот пользуется весьма малым уважением у сего дикого и необразованного народа.
Албанцы, опасаясь, чтобы мы не ускользнули от их хищничества, насильным образом вырвали нас из рук начальника, заперли в конюшне вместе со скотом разного рода, приставили к нам сильный караул и не хотели слушать никаких с нашей стороны объяснений.
Начальник, видя наше бедственное положение и не доверяя сим варварам, послал немедленно курьера (по-турецки "татара") в город Берат, отстоящий от сей деревни на два дневные перехода, где имеет пребывание Ибрагим-паша (наместник Албанский и Авлонский, один из честнейших и сострадательных людей того края), с уведомлением о сем происшествии. В ожидании ответа, начальник сам перебрался к нам в конюшню, чтобы воспрепятствовать сим варварам в исполнении зверского их намерения.
Несколько раз приходил к нам пожилых лет грек, бывший шкипером судна, разбившегося с грузом на том самом месте, где и наше. Он нам рассказал, что, по выходе на берег, весь его экипаж был перерезан албанцами; его же оставили в живых для того, чтобы он им помогал грабить и доставать с морского дна товары разбивающихся здесь кораблей; ибо всякое лето, по крайней мере, около пяти судов подвергаются у сих берегов кораблекрушению.
Грек рассказывал нам о жестокости албанцев и о намерении их умертвить нас. Албанцы ежедневно приносили к нам на показ отрубленные головы, угрожая таковою же участью; но, к счастью, на четвертый день Ибрагим-паша прислал сильный отряд для нашего освобождения с приказанием препроводить нас к себе, прислав сверх того 500 человек на берег, где находились остальные наши матросы с офицерами.
Cии соучастники общего нашего бедствия, лишившись нас, намеревались уже вооруженною рукою выручать нас из плена. Наших матросов было числом человек до 150; они никак не соглашались разлучиться с нами и объявили о сем присланному конвою. Хотя наши люди не были вооружены, но, руководимые мужеством и отчаянием, имели намерение, в случае разлуки с нами, напасть на албанцев, обезоружить их и силою освободить нас из рук сих варваров. Прибытие конвоя, к счастью, уничтожило cие безрассудное намерение, и на другой день, под сильным прикрытием, выступили мы все вместе.
Другие публикации:
- Примеры чудачества мичмана Кропотова в царствование императора Павла Петровича
- "О польской кампании 1831 года" (Из рассказа Александра Максимовича Дренякина (имевшего 19-ти лет от роду))
