(Для чего историкам историософия)
Бог не может изменить прошлое, но историки могут.
Сэмюэл Батлер
Смеются ли над историками?
Говорят, что над историками все смеются. А всё дескать потому, что это для людей с IQ меньше 70, которые просто любят читать истории или слушать их. Не важно. В конце концов история – наука любительская. То ли потому, что на любителя, то ли еще почему?
И да, если что, это не авторское утверждение. Это публицист Олег Алифанов. Судя по журналу Нева (восьмой номер от 2019 года), он окончил в 1992 году окончил Московский инженерно-физический институт и с середины 90-х годов подвязался в публицистике. Так что ни разу не историк. И даже того - из «физиков». Ну это, если брать старую парадигму деления мира советской интеллигенции на «физиков» и «лириков». Сейчас бы сказали проще – технарь.
И да, эти любят пинать, причем не только историков. А вот я, если честно, поостерегся бы, поскольку не вхожу в клуб тех «избранных», которыми себя втайне считают историки. Всего лишь философ. Пусть даже и социальный. Так что с точки зрения типичного историка мой удел «ржать над любовью к мудрости», ибо в другом случае заклюют.
Это ведь как у евреев. Анекдоты про них лучше рассказывать и смеяться только тем, кто по паспорту. В ином случае обвинят. В худшем «отхолокостят».
Правда, у евреев действует принцип крови. Историков же учат. И именно поэтому основной жупел историков - обвинение «не историков» в том, что они без диплома не вхожи. Ибо без этого все иное, по определению, «фольк-хистори».
И это притом, что эта самая «фольк», даже на других историков распространяется, если они не туда и не с теми мыслями. Тут даже не важно звание. Тут важен лагерь и знамя. Ну, или то из какой ты ложи и какой у тебя градус? И ладно бы выпитого…
История как проблема
Но это так сказать «была пре-ам-бу-ла. А теперь начнется амбула». И хотя такого слова нет, но братья Стругацкие в своей повести «Полдень, XXII век (Возвращение)», как-то не сильно этим заморачивались.
Впрочем вышло прикольно. Тем более, что и впрямь когда-то было интересно узнать, что иностранное слово «преамбула», само того не подозревая, лишь подделывается фонетически под некоторые исконно русские слова, очень напоминая по первому слогу русские приставки «пре» или «перед».
Хотя всё это было давно - в детстве, когда ещё до всякого Атоса Стругацких, думалось, что это от амба – жаргонного слова в карточной игре, что у нас использовали пацаны во дворе. Типа амба – это конец, выигрыш, а преамбула – это когда ты почти выиграл. И лишь потом, повзрослев, обнаружил, что это не так, и я сам того не желая впал в детском возрасте в грех. Только в грех исторический - грех народной этимологии.
В этом плане Стругацким было проще. Они гении. Может быть. Ибо не литератор. Могу и ошибиться. К тому же в разъяснения, как и каким образом они дошли до такой жизни, они не входили. А так взятки гладки. В отличие от Задорнова, который и впрямь не туда.
Впрочем, это так, к слову, хотя эта «преамбула» неплохой пример того как что-то мимикрирует под нечто другое. Например, история под науку. Вернее, под точную науку, ибо каким-то научным знанием она всё же является. Вопрос только: каким?
К сожалению, сами историки этого не знают. И не потому, что все поголовно идиоты. Просто это не их профиль. В целом. Не по предмету изучения, ни по методам. Ну, а те, кто должен был знать их запутали. Причем более всего в наше время, когда последователи постпозитивистских учений объяснили историкам, что научной истины не существует. Тем более в их пенатах. Так что фраза, что «история - это наука о том, каким должно было быть прошлое» - это не юмор. Для многих современных историков - это почти истина. Даже при всей её относительности.
Неудивительно, что стремление «не пущать» для историков стало теперь чуть ли не патологией. И их понять можно – в историю лезут всякие. И это притом, что они корпели, а те, которые лезут, порой даже не знают, к примеру, чем манускрипт отличается инкунабулы. И тут даже не важно, что многие из историков тоже как бы не в теме.
В конце концов это другое. Это вопрос специализации и памяти о тех билетах, что честно вызубрил к экзамену.
В этом контексте попытка историков «застолбить место» при помощи некой компетенции специалиста, важнейшим маркером для которого является представление диплома об образовании, в общем понятна. Всё же фраза: «Вас тут не стояло. А если и стояло, то вопрос: в какой очереди?» - тоже чего-нибудь да стоит.
Хотя, если честно, сегодня и этого мало. А всё оттого, что среди историков обвинение оппонентов в «альтернативщине» их воззрений как бы норма. Так что и у историков внутри их корпорации тоже не все ровны, некоторые всё же ровнее.
И это, кстати, несмотря на то, что «дипломированных специалистов» у нас порой ого-го сколько, но анекдот про профессора, спокойно сидящего в новом экспериментальном самолете со словами: «А чего мне бояться? Я их учил и знаю, что мы даже не взлетим», - всё это не отменяет.
И да, я это не к тому, что учитель истории является таким же историком, как большинство из нас балериной. Проблема много глубже. Как таковая она связана с вопросом о научной истине. Точнее с тем моментом, что любое научное знание и, здесь постпозитивисты правы, является неким конструктом. Не правы они в другом - в том, что к реальности этот конструкт имеет отношение более, чем никакое.
На самом деле то, что мы живем, как утверждал Кассирер, в мире символов, ещё не значит, что у этого мира нет связи с реальностью. Мир всё же не симулякр (ничто), а у наших представлений о нем есть некий денотат (реальность), ибо в противном случае у нас ничего бы не работало.
Конечно, с истиной в истории всё сложнее. Но и к ней марксова фраза, что «практика критерий истины» так же применима. Хотя и много специфичней, чем к той же физике. Но всё же... Всё же трясти перед носом оппонента корочками исторического факультета к способу доказательства истины не относится. Никоим образом. Даже при всей её, истины, относительности.
Тем более, что все эти танцы с дипломами – это не профдеформация. У части историков это от небольшого ума. У другой части, возможно, что от отчаяния, связанного с тем, что той реальности, которую они изучают, как бы и нет. Но повторюсь, это не так. Реальность нашего мира не симулякр, а значит и мир прошлого тоже реален. Да и будь иначе, мы бы этого не узнали, поскольку за принятие реальности как таковой отвечает система наших представлений, а не одно из звеньев. Ну, а с системой не поспоришь. В любом смысле.
Другое дело, что воду мутим здесь мы - философы. А потому и получается, что различные теоретики от истории сами не знают куда им приткнуться - то ли к неокантианству, то ли вернуться к Гегелю, то ли попытаться остаться на позициях так называемого «здравого смысла», по сути являющегося вариантом возвращения к позитивизму начала – середины 19 века.
И это притом, что позитивизм умер, неокантианство - больно, а Гегель – это на русской почве типичный неоплатонизм с исихазмом в придачу, отягощенный господином Дугиным, которого несмотря на всю фундаментальность его знаний не любят. А всё потому, что современные историки ещё те либералы и им ближе идеи того, что история – это «наука открытых дверей» или «развлечение для аристократов». Хотя, если честно, это еще та байда. Всё же история не является ни тем, ни другим. Она нечто иное.
По сути история – это историография. Причем в том смысле, что вложен в сам термин изначально – написание рассказов о прошлом (др.-греч. ἱστορία - рассказ о прошлом и γράφω - пишу), ну или практика нарратива.
Только не в психологическом смысле, и тем более не литературном, поскольку оттого, что историк красиво писать не умеет, его труды не становятся хуже. Его все-равно будут читать и изучать, так как основной ценностью там является информация.
История как историография
И да, я понимаю, что в этом моменте дипломированные историки могут и обидеться. И даже потрясти «корочками» и сказать своё «фи». Но кто их в данном случае будет слушать?
Всё же обоснование корпуса своих знаний – это вообще не их тема. Это уже метаисторический дискурс и потому это как раз к философам. А любой философ скажет, что основная проблема истории как раз и заключается в том, что она является способом изучения прошлого как некой реальности этого прошлого, имеющего свои специфические черты. Прежде всего связанные с тем, что эта реальность фрагментарна, искажена и главное не существует в том смысле как настоящее.
Хотя и с настоящим не всё просто. Не зря же Олег Ануфриев пел как-то вместо своего тёзки Даля, что «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». В этом смысле, если что, настоящего нет вообще и всё есть предмет истории. Прям начиная со вчерашнего дня. Если ещё не ранее.
И да, с такой точки зрения, история глобальна. Но только ей от этого не легче. А всё потому, что по существу дела история – это способ описания некой «картины мира» прошлого. Т.е. история – это историография не в том смысле, как считают историки, полагая её наукой об историках и их трудах, а в том, что история всегда имеет дело с некими текстами, в которых уже присутствует определенный «исторический взгляд» на то или иное явление или событие.
Отсюда можно сделать вывод, что историк всегда имеет дело как бы с некими «историками» и их «трудами», будь это даже эпос о Гильгамеше или анналы Пруденция. Метафоричность такого взгляда дела в принципе не меняет.
И кстати, то, что историк иногда имеет дело не только с чужим нарративом, есть еще археология, и другие науки, здесь тоже как бы не в тему. Всё же в основе всего этого «безобразия» лежит именно чужой текст, по отношению к которому все эти дисциплины оказываются не более, чем путями его изучения. И да, разумеется, не всегда
«первым делом археолог спешит сверяться с... Геродотом. Подчеркну: не проверять геродотовы заключения, а себя поверять авторитетом древнего источника. Ибо ничего более компетентного по сей день нет».
Но это лишь потому, что Геродот как-то внезапно и давно умер. А потому там есть другие авторы и другие тексты.
Однако в основе истории лежит всегда текст и его интерпретация. А потому история всегда есть путь к тексту, или путь через текст. А значит в своей основе история - это историография.
История как идеология
Впрочем, это ещё полбеды. Основная проблема истории в том, что по своей форме, содержанию и методам представления прошлого она не только не совсем наука, но является также ещё и формой идеологии. Причем к последней история относится в двояком смысле.
Во-первых, идеологией история является в силу того, что она изучает не мир физических объектов, независимый от сознания, а мир семантической реальности, созданный разумом в прошлом и настоящем. В этом плане историк имеет дело со свидетельствами других людей, выступающих в виде их идей и представлений о событии. Так что всё, что историк может в данном случае - это сравнить одно свидетельство с другим. И это в лучшем случае. В случае невозможности он вынужден «питаться тем, что дают». Ну, а поскольку идеология изначально происходит от греческого ἰδέα «прообраз, идея» + λόγος «слово, учение», то получается, что историк изучает всегда тот или иной идеологический конструкт.
Во-вторых, историк не волен пренебрегать той идеологией, в которой он «варится». Не зря марксистские историки писали одно, либеральные ребята - другое, а позитивисты - вообще третье. И это притом, что историк еще и сам в ряде моментов творит эту самую идеологию через представление своих идей и концепций.
Последнее, кстати, означает, что история всегда выступает как своеобразное творчество мифа, способ создания некой реальности путем приписывания событиям прошлого значений и смыслов, идущих из наших представлений об этой реальности. Очевидно, что в этом плане история к науке как точному верифицируемому знанию имеет весьма слабое отношение.
Хотя, если честно, некие способы верификации там есть. И это не только сравнительно-исторический анализ, метод диахронического анализа, герменевтический анализ и т.д. Современная история как совокупность дисциплин всё же достаточно изощрена, чтобы продолжать считать, что историк – это до сих пор «свободный художник» типа старика Карамзина.
Тем более, что за историей как некой научной дисциплиной ещё стоит некий корпус различных памятников, артефактов и текстов, причем довольно обширный, настолько, что надо честно говоря быть дебилом, чтобы, например, искренне подобно «новохроноложцам» считать, что вся это совокупность информации есть итог ошибки или заговора.
Метафизика и история
Тем не менее всё это не отменяет главного факта истории – реальность любого прошлого такова, что, с философской точки зрения, те или иные события прошлого или «факты прошлого» - это классический пример «вещей-в-себе» или «вещей-самих-по-себе» Иммануила Канта.
И да, по Канту и его последователям вся это фигня принципиально не познаваема. Причем непознаваема уже в силу невозможности получения непротиворечивого знания о контексте фактов прошлого, просто в силу того, что невозможно достоверно установить, почему описано именно это событие и именно так, а не иначе.
Но это, так сказать, по Канту. Однако и философия «не Кантом единым», да и история не всегда «конструирует» реальность прошлого. В ряде моментов реальность прошлого задана тем, что можно назвать историческими фактами, т.е. неким синонимом истины.
В семиотическом смысле такой факт можно назвать денотатом, а вот его интерпретация в этом плане будет являться десигнатом, являя собой «концепт» денотата. И если что, то историки «ломают копья» именно над «концептами», пытаясь, например, понять, что такое Бородино – победа Наполеона или его поражение? Факта Бородинского сражения это всё не меняет.
Разумеется, не все исторические факты таковы. Некоторые, как, к примеру, призвание варягов возможно могут являться симулякрами, мнимостями. А могут ими и не быть. Но это до того времени, когда этот «факт» будет или доказан, или отвергнут.
Отсюда, кстати, вытекает одна из важнейших проблем историков, связанная с тем, что они порой искренне считают чуть ли не любой имеющийся пред ними факт исторического нарратива за факт истории. И это притом, что в мире есть безденотатные знаки, денотат в которых отсутствует в зависимости от их культурного антуража. Причем к таковым может относится не только единорог или рыцари «Круглого стола», но и некоторые считающиеся вполне историческими персонажи и деяния.
Наличие такой проблемы означает, что по большому счету история - продукт изначально особым образом теоретически организованный, а значит в своей основе выступает как реализация некоего метафизического подхода.
Ну, или по-другому, любая история в своей основе есть всегда философия истории, т.е. отображение неких преставлений об объективных закономерностях и духовно-нравственном смысле исторического процесса, а также о путях реализации человеческих сущностных сил в истории. Причем это происходит даже тогда, когда смысл истории отвергается, а всё историческое движение понимается как игра случайных сил и судеб.
Историософия как путь и знание об истории
Проблема такого понимания истории заключается лишь в одном - между глобальным уровнем осмысления причин истории и анализом конкретных исторических фактов имеется некий промежуточный уровень, вовсе не связанный с теорией истории. В немалой мере потому, что сама теория истории по большому счету является всё той же философией истории, традиционно рассматриваясь как некая область общих представлений об истории в целом и о тех или иных исторических процессах или явлениях.
В данном случае речь, собственно, идет о неком «срединном пути истории». Ну, или точнее о том, что между самой историей, выступающей в качестве историографии, и философией истории есть некие области «среднего уровня» знания. Как таковые они связаны с рассмотрением исторических явлений как формы реализации неких смыслов, присущих людям того или иного общества, с ценностными установками той или иной эпохи, ну, или с тем, что в школе «Анналов» именовали менталитетом.
И да, для многих историков это как бальзам на душу. Типа, зря философы нас так. И мы не лыком. Не замечая при этом, что это не все историки, да ещё и не у нас. У нас же в силу истории развития исторического знания, связанного с наличием догматичного марксистского социально-экономического подхода с этим уровнем было плохо.
Впрочем, не настолько, чтобы совсем из рук вон. Кто-то на этот уровень у нас всё же забредал. Только вот ни разу не историки, а филологи в рамках анализа так называемого «историософского романа». В силу чего, кстати, этот уровень и имеет смысл назвать историософским, связывая его с осмыслением конкретных исторических форм, явлений, культурных артефактов и т.д. с точки зрения раскрытия в них ценностного метаисторического смысла. Хотя и не только его.
И да, нельзя не заметить, что в самой философии термин «историософия» как правило имеет другую коннотацию, смешиваясь с термином «философия истории», а потому полагаясь чуть ли не иным термином такого понимания. Разве что с тем отличием, что чаще всего его использовали как способ осмысления историко-философских воззрений тех или иных авторов, как например, «историософия Гегеля», «историософия Бердяева» и т.д.
Но тут такая фигня – два, а точнее даже три названия для одного раздела это много, избыточно много, притом, что на такой же вариант осмысления претендует ещё и теория истории, и это притом, что проблема целостного осмысления исторических явлений и фактов в их смысловой ипостаси никуда не исчезает, а значит и извечный русский вопрос: «Что делать?» - тоже.
Впрочем, с последним вопросом можно и к Чернышевскому.
С промежуточным путем между философией истории и самой историей так не выйдет. Отдавать его некому, поскольку основная фишка этого уровня заключается в том, что история здесь смыкается с философией. Но не в том смысле как это понимают у нас кухонные философы, постигшие и нирвану, и рвану, вместе с многочисленными проявлениями сансары, а в том, который у этой дисциплины имеется изначально как у учения о «всеобщем», в силу чего философия и выступает как способ смотреть на любые вещи через логику сути явлений.
Тем более, что с историей на этом уровне всё в принципе проще, поскольку обсуждению подлежат не сами исторические факты, а скорее концепции, идеи и теории в рамках смысла этих фактов.
И да, здесь тоже можно говорить о некой философии, только уже не Гегеля, Канта или нашего посконного Николая Бердяева, а о философии как основе мировоззрения неких групп и слоев общества, базе для идеологии произведений, семантики ритуалов и т.п. моментах. Так что предметом здесь оказывается социокультурное сознание и формы его проявления, например, в форме языческой историософии, или христианской историософии раннего православия.
Здесь, если что, можно даже говорить о философии укреплений Древней Руси как проявлении неких пространственных и архитектурных воззрений. Тем более, что некая идеологическая база там была.
Как бы в итоге
В любом нормальном произведении, как известно, есть эпилог. Не всегда, но часто, причем даже в тех, где автор не озаботился с прологом. В больших научных работах некий эпилог тоже нередко имеет место быть. Только в отличие от какого-нибудь романа в нём подводят итоги.
Впрочем, итоги нередко даются даже в статьях. Но это если они научны до безобразия. В публицистике проще. Можно просто помахать ручкой. Т.е. сказать что-нибудь этакое - выспреннее и красивое. Хотя дальше, чем на шварцнегеровское: «I’ll be back» - это не тянет.
Но в данном случае хотелось бы о другом - о том, что если у кого-то сложилось мнение, что автор про «нищету» истории, то это показалось. Всё же говорить о том, что история – это не наука, я бы поостерегся. Как и утверждать, что она «представляет собой мыльный пузырь догадок и интерпретаций» тоже. В немалой мере именно потому, что не историк, а философ.
И да, не потому, что страшно «огрести» от «почитателей своего диплома», а потому, что, как у философа, у меня есть понимание того, что история как наука представляет собой всё же некое единство фактов и концепций. Причем единство разнородное, в силу чего оно вынуждено приобретать характер некой догмы.
Впрочем, и это не проблема. Догмы ломают, заменяя их на новые. Так что в предметном поле истории всё как у Шварца в «Обыкновенном чуде» - «люди давят друг друга, режут родных братьев, сестер душат... Словом, идет повседневная, будничная жизнь». И это нормально.
Волнует другое - то, что историки часто не в курсе того, что содержание их историографического описания, нередко задается не только спецификой самих фактов, но и некой рациональностью их самих. Ну или тем, что можно обозначить как мировоззренческую позицию. Так что в этом плане «объективность» им только сниться, а любые притязания на свое мнение как «истину в последней инстанции» является блефом.
Ну и ещё меньше историки в курсе о природе самого исторического факта, часто понимая под последним уже готовый концепт, представленный как интерпретация авторитетного автора. И это тоже проблема. Тем более, что этим никто не занимается, а стоило бы.
Собственно я об этом - о том, что история нуждается в метаисторическом подходе, обозначенным мной как уровень историософии. И более не о чём.
Тем более, что над историками и историей здесь точно никто смеяться не будет. Просто незачем. Не тот уровень. Да и за фиг?!
