Сегодня, накануне Великого праздника Победы я публикую военную часть рассказов о своём отце.
В жизни моих родителей, как в зеркале отразилась жизнь моей страны в драматическом двадцатом веке. Поэтому попытаюсь рассказать то что запомнилось из рассказов моего отца Сковпень Анатолия Макаровича.
Мой дед
Мой дед по отцу - Сковпень Макар Никифорович 1897 года рождения был родом из крестьянской семьи. Родился на хуторе Козловка, Красногорского района Брянской области. Занимался бондарным ремеслом - делал деревянные бочки. Да и фамилия Сковпень пошла именно из этих мест, что она означает мне неизвестно, но отец говорил, что большая часть жителей деревни на брянщине носила эту фамилию. Поэтому я привык считать Брянскую область тем местом откуда пошла наша достаточно редкая фамилия.
Шла первая мировая война и деда призвали в армию. К тому времени в России уже не было царя и власть перешла в руки Временного правительства. Оно выступало за ведение войны «до победного конца» и пыталось заставить российскую армию вести активное наступление. Однако обеспечение провиантом, обмундированием и припасами было отвратительным. Солдаты, измотанные войной и потерями, не хотели больше воевать. Антивоенное движение в войсках нарастало под влиянием пропагандистской компании большевиков. В прокламации которая распространялась в войсках говорилось «Товарищи, - довольно воевать, долой кровопролитную войну, беритесь за оружие, идите войной на купцов и всю шайку кровососных царских разбойников! Долой войну, долой кровавое правительство, да здравствует мир». Это оказалось близко к мировосприятию деда Макара, и он вместе со своими друзьями оставил фронт и накануне октябрьских событий поехал в Петроград разбираться с ненавистным правительством. Дед потом рассказывал своим детям, как он участвовал в событиях 1917 года на стороне большевиков, брал Зимний дворец и тогда-же вступил в партию ВКПБ. После победы революции дед Макар вернулся в свою деревню и женился на моей бабушке Екатерине Афанасьевне которая в девичестве также, как и дед носила фамилию Сковпень.
Однажды, когда мой дед поехал в Морозовку, продавать свои бочки, дома, у него в Козловке начался сильный пожар, и вся деревня сгорела. В это время в Советской России проводилась компания переселения всех желающих на Дон, и погорельцы отправились в это путешествие, вместо того, чтобы, отстраивать свою деревню на пепелище. На Дону, в Сальской степи они построили хутор Черниговский, там и родился мой отец в 1929 году. Дед к этому времени поступил на курсы агрономов, закончил их и стал исполнять различные административные должности.
Перед войной он работал директором хлопкового завода в станице Пролетарской. В это время на Дону пробовали выращивать хлопок, поэтому часть посевных площадей отдавалась для выращивания этой культуры.
Мой отец Анатолий был четвёртым ребёнком в семье. Первой была Мария, затем Екатерина и Василий. После рождения пятого ребёнка, дяди Андрея, моя бабушка Екатерина Афанасьевна умерла. В это время на Дону свирепствовал тиф, бабушка заболела и лежала в больнице. Она уже шла на поправку, дед Макар приехал проведать её и привёз ей яблок покушать, как потом оказалось напрасно. Оказалось, что яблоки есть после тифа было нельзя, во время этой болезни кишечник сильно истончается. Бабушка поела яблок, и умерла. Дед же, ничего этого не знал, врачи его не предупредили, хотел порадовать жену.
Что же делать? Детей в доме мал-мала. Следить за ними некому. Работа отнимает всё время. Решил Макар снова жениться. Привез откуда-то невесту. Но новая жена оказалась артисткой. Целыми днями играла на гитаре и пела, а дети так же, как и раньше были предоставлены сами себе. А в доме по-прежнему царили разор и запустение, молодуха ничего не делала. Пытался Макар вразумить девицу - ничего не получалось. Тогда собрал он её манатки, погрузил в бричку и отвёз её туда, откуда брал. Однако после той женитьбы у моего деда родился уже шестой ребёнок дядя Саша.
А дети к этому времени, совсем отбились от рук. Мальчишки постарше, в том числе мой отец Анатолий вместе со своим младшим братом Андреем сбежали на море покупаться. Потом милиция нашла их на пляже в Джубге и возвратила деду. Отец часто вспоминал этот случай. Рассказывал, что мой дедушка, не бил и не ругал их после этого путешествия, хотя стоило, а сел за стол обнял себя за голову и заплакал. Мне папа говорил, что чувствует до сих пор свою вину перед своим отцом, за эту шалость.
В результате женился дед в третий раз на Бондаренко Матрёне Елисеевне. На этот раз удачно, третья жена стала хорошей хозяйкой и матерью для детей деда Макара. Родился у них седьмой ребёнок, дядя Володя. Но грянул 1941 год и началась война.
На Дон война пришла летом 1942 года. Моего деда назначили командиром отряда самообороны станицы - так называемым истребительным батальоном, однако их небольшой отряд был разгромлен многократно превосходящими силами фашистов. Мой дед в бою был ранен, но сумел добраться домой, в станицу Пролетарскую, однако был выдан соседкой полицаям. Семнадцатого августа 1942 года он был расстрелян немцами и похоронен в каменоломне в четырёх километрах восточнее станицы Пролетарской. Итогом его небольшой, но трудной жизни всего в 45 лет стало участие в знаменательных и трагических событиях 20 века, и огромная и дружная семья которую он оставил после себя на земле.
Детские годы отца
Когда-то очень давно, когда мне было лет десять, мы всей семьёй ездили в Волгоград на поезде и по пути заехали на родину отца. От этого путешествия у меня остались детские воспоминания. Сегодня я вспоминаю, как мы шли в станицу Пролетарскую с железнодорожной станции по пыльной дороге в степи. Ноги утопали в пыли по щиколотку. И у меня, человека который с раннего детства рос в предгорной зоне Кубани осталось чувство незащищённости от летней жары и лучей везде проникающего, яркого солнца. От него абсолютно негде было спрятаться, ни в Сальской степи ни в станице, в которой тоже не росли деревья, а только стояли как будто голые, опалённые солнцем дома.
Внутри бывшего дома отца царили полумрак и прохлада, потому что окна были плотно закрыты снаружи ставнями, и только через немногочисленные щели проникал яркий солнечный свет, который расчерчивал комнату своими лучами. Я помню бабушку Матрёну Елисеевну, которая показывала мне свои богослужебные книги и что-то рассказывала. А я вспоминал при этом рассказы отца.
Он часто рассказывал мне и моему брату Коле о своём детстве. Детские годы у него прошли в станице Пролетарской и хуторах вокруг её. Он рассказывал о картинах природы, которая его окружала, о море бесконечных ковылей Сальской степи, о летнем зное и о рыбе которая водилась в реке Маныч. Всё лето он со своими братьями и друзьями проводил на речке. Там они купались, ловили рыбу, там же её готовили на костре. Папа рассказывал, как он прибегал к хитрому способу, чтобы показать сверстникам, что он тоже может плавать. Он нырял в воду опускался на дно и бежал по нему пока мог, а потом отталкивался от дна, выныривал, хватал ртом воздух и снова опускался на дно. Таким образом ему удавалось переплывать речку вслед за ребятами. Волосы его выгорали за лето, я так и представляю его таким белобрысым пареньком, на которого я был очень похож в детстве.
Отец рассказывал, что когда они со всей весёлой, детской компанией ежедневно ходили на Маныч, то развлекались тем, что кричали поезду, под названием «Серго Орджоникидзе», который ходил тогда по железнодорожной ветке рядом с ними: «Серёжа» - а поезд отвечал им: «Ту-у-у». Однако они не только играли целый день, у каждого из них были и свои обязанности. Например, у моего отца Анатолия была обязанность собирать кизяки, высушивать их на солнце, а потом загружать их в русскую печь в доме. В воскресенье мама чуть свет растапливала эту печь и пекла в ней ароматные хлебы.
Жизнь отца во время войны на хуторе
Во время войны мой отец жил на хуторе Черниговском у своей тётки. Боёв за хутор никто не вёл. Немцы появились на хуторе проездом. Хуторяне стали готовиться к жизни при «новом немецком порядке» и первым делом разнесли по домам кур, из совхозного птичника. Отец тоже пошёл на ферму и набрал в мешок несколько цыплят. Но на обратном пути его поманил пальцем к себе немец. Он взял мешок у ребёнка, развернул его и увидел цыплят. Однако их вид его не впечатлил, он показал жестом, что они маленькие и отпустил его восвояси. Так отец впервые познакомился с немцами.
Как-то он собрался и пошёл в Пролетарскую навестить свою семью. Войдя в станицу он очень удивился. Гремела музыка, по улице гуляли немецкие солдаты, под ручку с «разнаряженными» станичными барышнями. На стене одного здания был наклеен немецкий плакат, на нём был изображен Сталин, который кнутом загоняет крестьян в колхоз.
Отец направлялся к себе домой, в дом в котором они жили до войны, но вдруг увидел своего младшего брата Володю, который гулял по улице. Володька узнал его, хотя был ещё очень маленький, не мог ещё говорить, однако очень обрадовался, взял его за руку и повёл к своей матери. Она оказывается жила уже не дома, а где-то у чужих людей. «Матрёна Елисеевна обрадовалась мне, но заплакала и рассказала: что моего отца уже нет в живых; что его убили немцы; и что мне опасно оставаться в Пролетарской и лучше будет, если я уйду обратно на хутор». Мой отец горько заплакал и пошел обратно.
Дядя Володя
Недавно я узнал продолжение этих событий, которые произошли в станице Пролетарской, после ухода Анатолия на хутор. От отца я этого не слышал, а узнал из рассказа моего дяди Володи «Зарубежный отель», который он прислал мне недавно из Снежинска. Приведу несколько отрывков из его воспоминаний о событиях, происходивших в станице:
«Мне было чуть более двух лет. Я беспечно бегал по большой дворовой территории и не обращал внимания на какую-то там стрельбу. Скорее всего, я не понимал, что это и в чём опасность. А опасность была и очень серьёзная. Метров с 400 …500 по мне стал стрелять фашистский пулемётчик. Я большей частью был за своим домом, но на некоторое время выбегал в зону видимости пулемётчика. И он открывал огонь. Царапина на левой ноге видна до сих пор. Меня спасли ребята, которые шли за водой на ж/д станцию. Схватили меня и продержали в овраге, пока ни стемнело.»
А во время освобождения станицы от фашистов произошли ещё более страшные события:
«Немцы согнали в два больших барака из станицы и ближайших деревень стариков, женщин и детей, у которых в родне были офицеры Красной армии или коммунисты. В одном из бараков оказался и я, с мамой. Утром следующего дня всех должны были расстрелять. Однако немцы ночью отступили, и расправу чинить оказалось некому. Никто ни в бараках, ни в станице этого не знал. Однако фашистские действия по уничтожению «приговорённых» были предприняты.
Ранним утром подлетел немецкий самолёт-разведчик - так называемая «рама»… Он прилетел и начал расстреливать в закрытых бараках людей. Я этого ничего не помнил и не помню. Мама говорила, что держала меня на руках и читала молитву. Пули свистели рядом, крики и стоны раздавались со всех сторон. Было очень много погибших и раненых.»
В голове не укладываются, такие злодеяния. И у немцев и тех, кто их поддерживал, или сегодня берёт с них пример, будь они фашистами, зелёными или радужными были матери и жёны. Ведь они сами когда-то были маленькими детьми. Но на войне они вели себя как дикари, считая себя избранным народом, а остальных букашками которых можно безнаказанно раздавить. Они готовы расправиться с любым, кого считают врагами, не разбирая кто перед ними, будь это ребёнок, или женщина. Уничтожить детей пока они не выросли, и не отомстили. А сегодня они придумали другой чудовищный способ, мы его видим на Украине. Они переформатировали детское сознание, чтобы они сами сжигали заживо своих, как в «Доме профсоюзов» в Одессе.
Бороться с фашизмом можно только силой - это единственный, проверенный способ «загнать их в стойло». У нас уже есть опыт.
А Владимир Макарович Сковпень выжил в той войне. Он успешно закончил МИФИ и всю оставшуюся жизнь занимался ядерной физикой в почтовом ящике «Челябинск 70», создавал ядерный щит Родины. Стал Доктором технических наук, Профессором, много лет работал ректором Снежинской физико-технической академии.
Как папа стал красноармейцем
Вскоре немцы появились и на хуторе Черниговском. Отец днями тёрся возле фашистской техники, приглядывался. На 13 летнего мальчишку немцы не обращали особого внимания. А ночами он потихонечку, чтобы никто не заметил, снимал с их боевых машин снаряды и мины. Танки и бронетранспортёры фашистов уходили на передовую не заметив пропажи.
Когда наши войска зимой 1943 года освободили хутор, тётка познакомила командира роты, который остановился у них на постой, с арсеналом отца, и о чём-то с ним поговорила. После этого разговора красный командир осмотрел сарай в котором лежали украденные у немцев боеприпасы и говорит отцу: пойдёшь с нами? А он отвечает пойду. «А утром, чуть свет поднимает меня с тёплой печи и говорит - пошли» - рассказывал нам отец: «Что делать, ведь с вечера обещал, надо идти».
Таким образом мой отец в 14 лет стал красноармейцем - воспитанником первой роты, 213 сапёрного батальона инженерных заграждений. Эти подробности он узнал уже после войны, из выписки на запрос в Центральный архив Министерства обороны СССР
Отец рассказывал, что сначала ему выдали шинель и трёхлинейную винтовку, но шинель оказалась слишком длинная, а приклад винтовки волочился по земле. Поэтому командир приказал выдать ему полушубок покороче и автомат. Получился маленький солдат. Слава богу - судьба его хранила.
Овладение солдатскими науками
После длительного дневного перехода первую ночь в армии он спал на полушубке в кармане которого лежали взрыватели от гранат. Когда все проснулись и это обнаружилось, старшина роты говорит отцу: «Ну ты брат долго проживёшь», видимо ты в рубашке родился, ведь они могли взорваться в любой момент.
В основном, их часть занималась минированием, и разминированием проходов для нашей пехоты. Они всегда шли в первом эшелоне наших войск. Впереди был только противник.
Солдатским наукам отца обучал командир взвода сержант Тряпкин. Он учил отца разминировать местность и ставить мины. Научил стрелять.
Папа рассказывал, как он однажды ночью полз по нейтральной полосе вместе со взрослыми солдатами. Местность была заминирована, разминировали только узкую полосу для прохода наших. Отец говорил, что ползти нужно было один за другим и не отклоняться ни вправо, ни влево, так как можно было напороться на мины. Причём немцы запускали осветительные ракеты, и местность простреливалась из пулемётов. И вот он говорит: «Ползём мы, и вдруг взрыв. Все вжались в землю, ничего не видно, и кто-то говорит - наверно пацан подорвался. А я говорю: «Нет я живой». Как потом оказалось, на этом поле погиб сержант Тряпкин». Отца лишь посекло мелкими осколками
Как наши войска входили в Ростов-на-Дону
«Мне первому пришлось перейти Дон по тонкому, весеннему льду что бы посмотреть есть ли на той стороне немцы. Ночью, я перешел реку в том районе где раньше до войны стоял Будёновский мост. Из воды в этом месте торчали опоры давно взорванного моста. На другой стороне берега никого не было, поэтому я подал условный знак своим. После меня уже вся рота начала переправляться на другой берег» - рассказывал нам с братом отец.
Перед нами был Будёновский проспект. Город представлял из себя жуткое зрелище. Он был пустой, мы не видели никого из местных жителей. Немцы тоже оставили город, никто нас не встречал.
Затем весь наш батальон приступил к работе, стали строить переправу через реку. Понтонёры погрузили в воду понтоны, соединили их вместе и установили переправу. Уже была весна, и на Дону начался ледоход. Поэтому на переправе стояли солдаты и проталкивали палками плывущие по воде льдины между понтонами. В это время по мосту железным, нескончаемым потоком шли и катились наши войска. А с воздуха на переправу, сыпались немецкие бомбы.
Всё как у Твардовского:
«Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава.
Кому тёмная вода, -»
Мой отец, вместе со взрослым солдатом в это время находился в лодке посредине Дона, вверх по течению от переправы. В их задачу входило разрушать крупные льдины, чтобы их можно было протолкнуть между понтонами. Как только появлялась крупная льдина они подплывали, отец выпрыгивал на неё, в середине делал лунку, в которую на палке подвешивал толовую шашку, зажигал запал и снова прыгал в лодку чтобы быстро отплыть прочь от льдины, потому что, через пару минут она взрывалась. А фашистские самолёты, отбомбившись над переправой, начинали набирать высоту прямо над лодкой моего отца. Самолёты так низко опускались над водой, что он ясно видел лица немецких лётчиков.
Самый молодой
В обязанность отца также входила ежедневная доставка донесений в штаб батальона. Отец рассказывал, что весь день его рота совершала многокилометровый пеший марш, а вечером, когда все располагались на отдых, он брал донесение у командира и бежал в штаб батальона, который часто находился в нескольких километрах от них. «Все уже настолько уставали за день, что ни рук не ног не чувствовали, а мне хоть бы что, молодой был».
Причём необходимо было ещё найти этот штаб ночью, не ошибиться и не попасть к немцам. Папа рассказывал, как штабные офицеры любили его «воспитывать». То он не так вошёл, то не правильно честь отдал, то не так доложил, в общем развлекались как хотели.
«Особист» – начальник особого отдела, который на марше всегда ехал за строем в двуколке, предлагал моему отцу ехать вместе с ним, но с одним условием. За это отец должен был следить за личным составом и рассказывать о всех тех разговорах, которые они вели между собой. Однако, отец отказался и поэтому всегда ходил в строю рядом с командиром.
Засада
Самый трагический случай с ними произошел на Украине под Гуляй-Полем, когда вся их рота попала в немецкую засаду. Немцы в 1943 году начали применять тактику засылки к нам в тыл мотоциклистов для диверсий и неожиданных атак из засад. В одну из таких засад попала рота моего отца.
Папа так рассказывал об этом случае. Рота передвигались на марше. Отец шёл рядом со строем и нёс большой арбуз, который солдатам подарили местные жители. Как всегда, впереди шли дозорные, которые должны были предупредить всех в случае опасности. Но они прозевали немецкую засаду. Как только первые ряды строя поравнялась со спрятавшимися немцами, недалеко от дороги вдруг встаёт в полный рост гитлеровец, вскидывает руку в фашистском приветствии, кричит «Хайль гитлер» и тут же начинает работать немецкий пулемет на коляске мотоцикла. Он методично начинает расстреливать нашу колонну. Все падают на дорогу и пытаются найти укрытие. Папа тоже упал. Арбуз разбился. Воспользовавшись общим замешательством, немцы заводят мотоцикл и укатывают. А рота в результате этого нападения потеряла значительное количество личного состава убитыми и ранеными. Отец говорил, что за всю войну не видел столько убитых.
Убит был, и лейтенант, командир роты по фамилии Москвин, друг моего отца, который взял его с собой из тёплого, тёткиного дома в качестве красноармейца – воспитанника. Ещё он говорил, что командир был родом из Москвы.
Отец мой уцелел в той переделке, но сильно простудился и заболел. И его отправили в тыл, в госпиталь. Посадили на подводу, туда же положили мёртвого лейтенанта, и вместе с возчиком они поехали. Однако доехать в госпиталь они так и не смогли. По пути налетел немецкий самолет и сбросил бомбу рядом с подводой. Подвода перевернулась, возчик и лошадь оказались убиты. Мой отец тоже лежал оглушённый на земле.
К мёртвой лошади пришли местные жители, чтобы срезать мясо. Это были старики, дед с бабой, и увидели, что мальчишка ещё живой. Они забрали его с собой, и выходили. Когда он подлечился у них немного, то ушёл, потому что они сами голодали и лишний рот им был не нужен.
В армию отец больше не вернулся. Потому что их часть уже ушла вперёд, да и его друга там больше не было. От войны у него остались только воспоминания, да ещё шрам на лбу от немецкого осколка. Мой отец воевал немного, всего около полугода, но будучи ещё мальчишкой он внёс свой, пусть небольшой вклад в большую, общую победу. Все годы моей жизни главным праздником в нашей семье был и остаётся День Победы.
С праздником Великой Победы! Публикация на сайте Портфолио.
Послесловие
Много лет спустя, и я и мой брат спрашивали отца, почему он не оформит своё участие в боевых действиях. Помню он отвечал, что на войне такие герои сражались, что ему совестно с ними равняться. Однако впоследствии он признался нам что в 1985 году он предпринимал попытку и написал запрос в Центральный архив Министерства обороны СССР.
Оттуда пришел следующий ответ:
В приказе 251 от 27 августа 1943, по 213 батальону инженерных заграждений значится: «За неправильно наложенный арест на кр-ца воспитанника первой роты Сковпень А …»
Осн он 14340 дело №2 лист 38
В проверенных приказах батальона с февраля 1943, по октябрь 1943. Зачисления в батальон и выбытия из батальона Сковпень А.М. не отражено.
213 отд. батальон инженерных заграждений с 14 9 1942 по 8 5 1944 входил в состав действующей армии.
Основание №27 стр 294
Зам (Подпись неразборчиво)
23.7.85
Отец ничего не помнил об этом аресте, однако рассказал мне, что с этой бумажкой он поехал тогда в военкомат, чтобы оформить своё участие в ВОВ. Ответ военкома его огорошил. Он стал смеяться над отцом. Военком прочитал название части; «батальон инженерных заграждений» однако, почему-то, стал называть его заградительным батальоном. Стал с издёвкой рассказывать сидящим с ним сотрудникам военкомата, что впервые к нему обратился ветеран заградительных батальонов. Это было время, когда вся пресса взахлёб писала о том, что существовали такие батальоны, которые сидели в тылу, расстреливали отступающих чтобы не дать отойти нашим войскам.
Отец не стал ему говорить, что батальон инженерных заграждений, это совсем не то, что заградительный батальон. Что за всё время службы на войне он был только на передовой линии, а все пехотные части шли за ними. И что военком должен в этом хорошо разбираться.
Он просто оскорбился и ушёл.
