Начало романа с куклами смотрите по ссылке:
— Садитесь к огню, — приказал хозяин дома, когда поднос унесли, а миссис Фэрфакс устроилась в уголке с вязаньем.
Адель тем временем водила меня за руку по гостиной, показывая мне книги в нарядных переплетах и безделушки на консолях и шифоньерках. Мы, разумеется, послушались. Адель хотела было забраться ко мне на колени, но ей было велено поиграть с Лоцманом.
— Вы живете в моем доме три месяца?
— Да, сэр.
— И вы приехали?..
— Из Ловуда, школы в ***шире.
— А! Благотворительное учреждение. И долго вы там пробыли?
— Восемь лет.
— Восемь лет! Видимо, вы крепко держитесь за жизнь. Мне кажется, и половина этого срока в подобном месте погубила бы любое здоровье. Неудивительно, что в вас сквозит что-то не от этого мира. Я все гадал, откуда у вас подобное лицо. Когда вчера вечером вы вдруг возникли передо мной на дороге в Хей, мне почему-то вспомнились сказки, и я чуть было не спросил, уж не заколдовали ли вы моего коня? И все еще подозреваю, что без этого не обошлось. Кто ваши родители?
— У меня их нет.
— И никогда не было, я полагаю. Вы их помните?
— Нет.
— Я так и думал. Так, значит, на приступке перелаза вы сидели в ожидании вашей родни?
— О ком вы, сэр?
— Об эльфах. Вечер был лунный, вполне в их вкусе. Я ворвался в ваше кольцо, и за это вы наколдовали лед у моста?
Я покачала головой и ответила с не меньшей серьёзностью:
— Все эльфы покинули Англию сотни лет назад. И вы не сыщете их следов ни на дороге в Хей, ни даже среди окрестных лугов. Не думаю, что летней, осенней или зимней луне когда-либо вновь доведётся освещать их праздники. Миссис Фэрфакс опустила вязанье и, казалось, не могла понять, о чем мы говорим.
— Что же, — продолжал мистер Рочестер, если от родителей вы отрекаетесь, у вас все же должны быть какие-нибудь родственники. Дяди? Тетки?
— Нет. Во всяком случае, я никогда их не видела.
— А ваш родной дом?
— У меня его никогда не было.
— Где живут ваши братья и сестры?
— У меня нет ни братьев, ни сестер.
— Кто рекомендовал вам искать место здесь?
— Я дала объявление в газету, и миссис Фэрфакс на него ответила.
— Да, — вмешалась добрая старушка, обрадованная тем что наконец разобралась, о чем идет речь. — И я ежедневно возношу благодарность Провидению за то, что Оно помогло мне сделать правильный выбор. (...)
— Не трудитесь рекомендовать ее мне, возразил мистер Рочестер. — Никакие панегирики на меня не повлияют. Я составлю собственное мнение. Начала она с того, что сбила с ног моего коня.
— Сэр? — с недоумением спросила миссис Фэрфакс.
— За это растяжение мне следует поблагодарить ее.
— Старушка была совершенно сбита с толку.
— Мисс Эйр, вы когда-нибудь жили в городе?
— Нет, сэр.
— У вас большой круг знакомых?
— Нет, сэр. Только ловудские воспитанницы и учитель ницы, а теперь еще и те, кто живет в Торнфилде.(...)
— Вы вели жизнь монахини. Не сомневаюсь, что вы знаток религиозных обрядов. Броклхерст, ловудский попечитель, если не ошибаюсь, — он ведь священнослужитель?
— Да, сэр.
— И вы, ученицы, наверное, благоговели перед ним, как в женских монастырях благоговеют перед духовником.
— О нет!
— Какой холодный тон! Не может быть! Как? Послушница не благоговеет перед священником? Смахивает на богохульство.
— Я не терпела мистера Броклхерста, и в этом была отнюдь не одинока. Он черствый человек. Одновременно и спесивый, и мелочный. Он приказывал стричь нас и из экономии покупал для нас такие скверные иголки и нитки, что ими невозможно было шить.
— Такая экономия только вред приносит, — заметила миссис Фэрфакс, вновь уловившая в нашем разговоре хоть какой-то смысл.
— И в этом вся его вина? — осведомился мистер Рочестер, используя слова Отелло.
— До того, как был создан попечительский совет и покупка провизии велась под его единоличным наблюдением, он морил нас голодом. И раз в неделю доводил нас до зевоты длиннейшими наставлениями и вечерним чтением им самим сочиненных трактатов про внезапные смерти и загробные кары, так что мы потом боялись лечь спать.
— Сколько вам было лет, когда вы поступили в Ловуд?
— Около десяти.
— И оставались там восемь лет. Значит, сейчас вам восемнадцать?
Я кивнула.
— Как видите, арифметика полезная наука. Без ее помощи я вряд ли сумел бы угадать ваш возраст. Трудно сделать правильный вывод, когда черты лица и его выражение противоречат друг другу так, как у вас. Ну а теперь скажите, чему вы научились в Ловуде? Вы играете?
— Немножко.
— Ну конечно: обязательный ответ. Идите в библиотеку… то есть не будете ли вы так добры пойти туда. (Извините мой повелительный тон, но я привык говорить: «Сделайте то-то или то-то» и это тут же исполняется. И не могу ради одной новой обитательницы моего дома, изменить свои привычки.) Так идите в библиотеку, захватите с собой свечу, дверь оставьте открытой, сядьте за рояль и сыграйте что-нибудь.
Я выполнила все его распоряжения.
— Достаточно! — донесся вскоре из гостиной его голос — Да, я вижу, что вы играете немножко. Как всякая английская барышня. Возможно, лучше многих и многих, но все-таки дурно.
Я закрыла рояль и вернулась в гостиную. Мистер Рочестер продолжал:
— Адель показала мне утром несколько рисунков и сказала, что они ваши. Но я не знаю насколько. Возможно, их подправлял учитель?
— Вовсе нет! — воскликнула я.
— А! Раненая гордость! Что же, подайте* мне вашу папку, если можете поручиться, что ее содержимое — всецело ваше. Однако не давайте слова, если только вы не уверены безоговорочно. Я умею распознавать заплаты.
— В таком случае я промолчу, а вы можете судить сами, сэр.
(...) Адель и миссис Фэрфакс подошли поближе, чтобы тоже поглядеть на рисунки.
— Не так близко! — скомандовал мистер Рочестер. Будете брать листы у меня, когда я покончу с ними, но не заглядывайте мне через плечо.
Он неторопливо разглядывал каждый этюд, каждую акварель. Три он отложил, остальные, кончив рассматривать, отбросил.
— Отнесите их на другой стол, миссис Фэрфакс, – сказал он, и займитесь ими вместе с Аделью, а вы (он поглядел на меня) отвечайте на мои вопросы. Я убедился, что все они сделаны одной рукой. Вашей?
— Да.
— А когда вы находили для них время? Они ведь требовали долгой работы и некоторого обдумывания.
— Я работала над ними во время двух моих последних каникул в Ловуде. Других занятий у меня тогда не было.
— Откуда вы брали сюжеты?
— Из головы.
— Вот из этой, которую я вижу у вас на плечах?
— Да, сэр.
— И внутри есть еще такое же?
— Думаю, да. И надеюсь, что лучше.
Он разложил листы перед собой и снова по очереди рассмотрел.(...)
— Вы были счастливы, когда работали над этими рисунками? — осведомился затем мистер Рочестер.
— Я была всецело ими поглощена, сэр. И да, я была счастлива. Собственно говоря, работа над ними была одной из высших радостей, выпавших мне в жизни.
— Ну, это мало что значит. По вашим же словам, радостей вам выпадало мало. (...) И вы каждый день сидели над ними подолгу?
— У меня не было других занятий на каникулах, и я работала над ними с раннего утра до полудня, а с полудня до темноты длина летних дней способствовала моему усердию.
— И вас удовлетворили результаты вашего пылкого прилежания?
— Вовсе нет. Меня мучило различие между моим замыслом и его воплощением. Все три раза я представляла себе нечто такое, что была бессильна воплотить.
— Не преувеличивайте. Тень своих замыслов вы воплотить сумели, но, пожалуй, не более. Чтобы выразить их сполна, вам не хватает мастерства и школы. Однако для школьницы эти рисунки необычны. Ну а замыслы вы черпали в краю эльфов. (...). И где вы видели Латмос? Ведь это же гора Латмос. Возьмите, уберите их.
Не успела я завязать тесемки папки, как, взглянув на часы, он сказал резко:
— Девять часов! О чем вы думаете, мисс Эйр? Адели давно пора спать. Уведите ее.
Адель подбежала поцеловать его на прощанье, и он стерпел эту ласку, но не с большим удовольствием, чем Лоцман, а возможно, что и с меньшим.
— Желаю вам всем спокойной ночи, — сказал он и взмахнул рукой в сторону двери, показывая, что наше общество ему надоело и он нас отсылает.
Миссис Фэрфакс сложила вязанье, я взяла папку, мы сделали легкий реверанс, получили в ответ холодный кивок и ушли.
Продолжение следует…
«Джейн Эйр», Бронте Ш., перевод И. Гуровой
Пока-пока.
