Почему красные победили в гражданской войне? При советской власти ответ напрашивался сам собой из широкой народной поддержки пролетарской революции во главе с коммунистической партией. Как бы ни трактовался этот вопрос разными партиями, интересно рассмотреть жгучие моменты, когда советская власть буквально висела на волоске. Для уяснения экзистенциального смысла происходящего в октябре 1919 года при обороне Петрограда, я бы хотел ознакомить читателя с выдержками (цельным материалом) из рукописи “Записки красного” В.Н.Ахременко (ГА РФ ф. 5881, оп.2, д.237). Осенью 1919 года Ахременко (1899 г.р.) учился на 1-х Петроградских кавалерийских курсах комсостава РККА и он, единственный, освещает (причем литературно! ) боевую деятельность (спешенных) курсантов-кавалеристов в составе большого сводного отряда курсантов П.Н.Ежова.
Ахременко: “Однажды часов в 9 вечера, когда мы уже ложились спать и в большом здании училища было совсем тихо, раздался тревожный сигнал. Через четверть часа все были готовы и выведены в полной боевой готовности на улицу. Куда шли, не знали. Дошли до Смольного, вошли в его бесконечные коридоры и сразу же заняли все наружные и внутренние посты, получив строжайший приказ без пропусков не выпускать и не впускать ни одного человека. В Смольном царила паника, по коридорам носились бледные, встревоженные коммунисты. В одной из комнат раздавали оружие, ручные гранаты. Стриженые истеричные девицы дополняли панику. Чувствовался конец. Я, умудрённый уже горьким опытом, представил себе, как в последнюю минуту всё коммунистическое начальство благополучно исчезнет, а мы, мелкота, будем расплачиваться. Паника была вызвана приближением Северо-Западной армии к Петрограду. (наступление армии Юденича началось в ночь с 9 на 10 октября 1919г., прорыв случился 11 октября – О.Д.) было досадно, что вышло так глупо; не пришлось даже попрощаться с родными. У всех курсантов было впечатление того, что из этой истории нам не выйти живыми.
Тревожная ночь сменилась ещё более тревожным утром. О положении вещей на фронте нас не информировали, газетам мы не верили, а слухи носились самые чудовищные. Кормили нас роскошно – было прям дико видеть все эти вкусные, давно забытые нами вещи. Появились, например, старые хорошие папиросы, лучший шоколад, ветчина и другие деликатесы. Прошло две таких ночи, и спать было совершенно негде, а в третью ночь было назначено заседание Петроградского совета, посвященное обороне Петрограда (15 октября – О.Д.) Я был назначен в зал заседания в почётный караул. При входе в громадный зал прежде всего бросались в глаза две громадные мраморные доски с вышитым текстом советской конституции и много, очень много красного, как кровь, шёлка. Я чувствовал себя очень плохо: важность происходящего, две бессонные ночи и ожидание конца – всё это совершенно парализовало моё сознание. Хотелось спать, глаза закрывались само собой, и кто говорил, что говорил, я не слышал.
В три часа мы возвратились на курсы. Северо-Западная армия была уже отброшена от Петрограда, и кризис миновал, но всё же положение наше было серьёзно (Ахременко здесь явно заблуждается относительно “отброшена” – О.Д.) В этот день вечером мы выступили на фронт: два эскадрона в пешем строю и один в конном (Из справки училища следует, что первый отряд курсантов был отправлен ещё 13 октября – О.Д.) Выходя с курсов, мы попросили патронов, которых был большой запас, но комиссар (И.Д.Дгебаудзе – О.Д.) успокоил нас обещанием выдать их на фронте. На Балтийском вокзале мы погрузились в вагоны и после 30 минут езды были уже в районе военных действий.
Соединились с пехотными курсами и двинулись в темноте без единого патрона. Курить и разговаривать было запрещено, но мы тихо спрашивали друг друга, есть ли патроны? Во всём отряде не было ни одного. Вперёд была выслана разведка, которая, возвратившись, донесла, что противник уже близко и занимает деревню (наступление сводных курсантов происходило на д. Поповка у Павловска – О.Д.) на вершине горы, а по откосу до самого низа имеется кладбище. Командир отряда скомандовал “вперёд”, и мы, рассыпавшись в цепь, ползли по кладбищу к верху. Противник быстро обнаружил нас и поднял бешеную стрельбу. Пулемёты, винтовки слились в общий рёв, и пули защёлкали по кладбищенским камням, заглушая стоны раненых. С нашей стороны в ответ на выстрелы было гробовое молчание, мы без выстрела и звука ползли вперёд. Тишина с нашей стороны нервировала противника и заставила его удвоить огонь.
Двое из наших были посланы назад с просьбой о поддержке и снабжения патронами. Поддержка пришла в виде другой роты военно-хозяйственных курсов (насколько я понял, в авангарде всё же шли у Поповки, возможно, не кавалеристы, а курсанты 2-х артиллерийских курсов – О.Д.) и лишь после этого с большими потерями деревня была взята нами. Так, шаг за шагом с большими потерями мы продвигались вперёд (скорее, назад, т.е отступали, несмотря на попытки наступать– О.Д.). Противник не задерживался на равнинах, зато прочно оседал на всяких возвышенностях, брать которые было очень трудно. Сравнительно малочисленная Северо-Западная армия дралась геройски, пулемётов у них было чуть ли не на каждого солдата один, и когда деревню защищало два взвода, они производили впечатление полка. (Речь идет в т. ч. о бое у Поповки - О. Д.) Так мы дошли (скорее отступили – О.Д.) до Царского села и у самого города залегли в окопы.”
Начальник 2-ой дивизии выдвинул отряд курсантов товар. Ежова к станции Александровская, Варшавской жел. дороги и приказал ему занять позицию левее отступившего 2 го полка Всевобуча, т.-е. прикрывать подступы к Царскому (Детскому) селу с запада и юго-запада, а также участок Виндавской жел. дор. от Детского Села до перекрестка с линии Гатчина — Тосно, всего на протяжении 20-ти верст.
Ахременко:” Впереди было большое ровное поле, а в конце его, приблизительно в полуверсте, сидел противник. Есть было нечего, и приходилось питаться мёрзлыми корешками от капусты (на правом фланге было капустное поле, и мы ходили туда по очереди подкармливаться) и всякой дрянью, а также тем, что удавалось выпросить у крестьян, которые, успев познакомиться с белыми, относились к нам несколько лучше. Здесь курсантам пришлось впервые увидеть танки, прогулившиеся впереди окопов противника (т.е.тяжелые английские танки Марк V. – О.Д.), а одна из них направлялась в нашу сторону. Эти танки, о непреодолимой силе которых говорили легенды, произвели на нас скверное впечатление. Взвод, лежавший на правом фланге окопов, поднялся и без команды начал отход в город, а за ним потянулись и другие. Начальство и комиссары не протестовали и не пытались остановить убегавших. Царское село было без боя оставлено нами (в ночь с 20 на 21.10. Сильный огонь вели красные бронепоезда – О.Д.).
Генерал Б. Пермикин: “Паника красных была так велика, что когда мои талабчане с наступлением темноты (20.10) вошли в Царское село, то я видел, как на Царскосельском вокзале толпы красноармейцев бросались в вагоны и лезли на паровозы.” Ахременко: “Остановились мы лишь в Гатчине, где хорошо и спокойно выспались, а рано утром получили приказ о возвращении в Царское, которое должно было быть обязательно взято нами, так как в противном случае было обещано предать суду трибунала командиров и комиссаров.
Почти все боевые приказы имели такую категорическую форму, а в иных случаях указывалось даже точное время, к которому должен был взят тот или иной пункт, и в конце непременно упоминание революционного трибунала. По дороге к Царскому селу, в верстах в трёх, мы встретили автомобиль, остановившийся, врезавшись в середину отряда. Это был глава Красной армии, товарищ Троцкий со своим секретарем. Курсанты окружили автомобиль, и Троцкий начал метать гром и молнии. Его речь сохранилась у меня в памяти, и я до сих пор не могу забыть, так же как и лицо, которое во всё время продолжения речи как-то болезненно передёргивалось, а кусок бороды, казалось, улетит с подбородка. “Позор, товарищи!” – говорил он. – Вы не оправдали надежд, возложенных на вас, вы, как трусы, бежали при виде танки, уподобившись деревенской лошади, увидевшей первый раз автомобиль, и этим вы подаёте плохой пример другим красноармейцам” и т.д. в том же духе, а в заключении он сказал, что танка – это просто передвигающаяся коробка с двумя-тремя пулеметами и только. Когда Троцкий кончил говорить, один из курсантов заметил, что отступление произошло главным образом потому, что весь наш фронт хронически голодает.
Этим главком был окончательно убит, и его лицо задёргалось ещё больше; в результате новая речь, уже по адресу “провинившегося” курсанта, в которой Троцкий сказал, что разговоры о хлебе в такой момент есть шкурничество и величайшее из преступлений, а также спросил фамилию курсанта и велел секретарю записать её, добавив осмелившемуся сказать истину, что он никогда не будет красным командиром. С пожеланием отряду успеха Троцкий поехал дальше. Со стороны курсантов были тоже пожелания, но в другом роде.”
Для разнообразия приведу отрывок из докладной (ист. РГВА, ф. 190. Оп.10 д.19) курсанта 2-х советских артиллерийских курсов Федора Лаврентьева от 4.11.1919 – “В продовольственном положении у нас было ничего. Одно время у нас не было кухни, но когда в Московской Славянке (за Царским селом ближе к Питеру - О.Д.) приехал т. Троцкий и мы сказали, что у нас нет кухни, нам к вечеру уже доставили кухню.”
Продолжение записок Ахременко и воспоминаний курсантов о боях под Петроградом следует
Очерк включен в Подборку Революция и гражданская война блога Друг Истории
Признателен за лайки и подписку, а также донаты (подмога) на развитие канала) Душин Олег ©, Друг Истории №257, следите за анонсами публикаций - и на Tелеграмм канал Друг Истории
