Глава 7
– Эллина Родионовна! Господи! Как же мы рады вас видеть! – администратор Дина Хворова первый человек из моего коллектива, который попадается мне на глаза, когда после возвращаюсь на работу. Она подлетает ко мне и по глазам вижу, что хочет обнять, но стесняется. Потому первая развожу руки в стороны, и тогда уж Дина кидается навстречу. Только тискает совсем чуточку, памятуя о моём ранении.
Администратор становится кем-то вроде катализатора. Все, кто видят меня следующими, или трясут руку, счастливо улыбаясь, или тоже обнимают. Мне же приходится отвечать на бесчисленные вопросы о том, как себя чувствую, как Олюшка, всё ли хорошо у родителей и так далее. Наконец, пробравшись через толпу любимых коллег и переполненная положительными эмоциями, захожу к себе в кабинет.
Здесь за время моего отсутствия ничего не изменилось, поскольку Лидия Туманова всякий раз, исполняя обязанности завотделением, кабинет руководителя не занимает. Говорит, из уважения. Спасибо ей за то, что взвалила на себя этот груз, причём впервые так надолго. За это делаю пометку: когда у Лидии Борисовны будет следующий отпуск, добавлю туда пару недель. Придумаю ей какие-нибудь отгулы или ещё что-нибудь. В качестве своеобразного подарка.
Дальше меня постепенно захватывает круговорот дел. Я не вхожу в него постепенно, а погружаюсь с головой. Что поделать: такова специфика отделения неотложной помощи. Здесь попросту некогда раскачиваться. Потому даже Вежновец не вызывает к себе, а приходит сам, чтобы удостовериться в моём возвращении. Жмёт руку, говорит дежурные слова. Отвечаю ему совершенно искренне: благодарна за своё спасение. И то, что они с Заславским сделали для Артура.
Иван Валерьевич смущается (довольно редко можно заметить у него такое) и быстренько ретируется, сославшись на занятость. Да, ещё я узнала, что у нас новый заведующий клиникой. Вернее, пока исполняет обязанности – это Владимир Иванович Шилов.
– Володя?! – поразилась я.
– Представляете? – улыбнулся перед уходом Вежновец. – Вы же вместе ездили на повышение квалификации в Австралию, верно?
– Отличная новость! – говорю и тут же осекаюсь. Что же хорошего на самом деле? Бедный Гранин опять угодил за решётку, и хотя его место занял человек достойный, но… всё ж на душе кошки скребут. – И всё-таки я надеюсь, что Никита Михайлович вернётся, – заявляю не слишком смело.
– Не знаю, – пожимает плечами и хмурится Вежновец. – В Смольном уверены, что он сядет надолго.
Я думаю, что ещё сказать в защиту Гранина, только слов не нахожу. На одной вере в честность человека далеко не уедешь.
Потом становится и не до этого. Прибегает Ольга Великанова и сообщает, что у неё проблема с пациентом. Что зовут его Вениамин Михайлович, и она по настоянию Тумановой выписала его меньше часа назад, а он вернулся с жаром и тошнотой. Пока идём в палату, ординатор быстро рассказывает анамнез и тактику лечения.
– Давление 80 на 60, – сообщает медсестра, когда входим.
– Дозу крови струйно, – распоряжаюсь буквально с порога. – Так, Оля. Быстро: что случилось?
– Кишечное кровотечение. Во время ректального исследования буквально хлынуло.
– Видимо, был спазм. Надо позвонить в оперблок.
– Я уже позвонила, – говорит Великанова и шепчет. – Слава Богу, он вернулся.
Мы стабилизируем больного, назначаем дополнительные анализы. Иду в регистратуру, и там узнаю: меня ожидает Вера Куприянова. Узнав о том, что я вышла на работу, она приехала специально и хочет поговорить. Мы прежде виделись на паре семейных мероприятий, но близко не были знакомы. У меня нет предположений, какова будет тема беседы. Завожу сестру Артура в кабинет. Через некоторое время мы за кофе вспоминаем о человеке, которого потеряли.
– Сначала Артур не думал о Питере. Мечтал о Москве, – немного робко, словно это может показаться мне предосудительным, улыбается Вера. – Мы ездили туда, когда мне было лет восемь. Красная площадь и кремль его покорили. Он несколько минут стоял с широко раскрытыми глазами и смотрел вокруг. Но Питер Артур любил, конечно, намного больше.
Вера становится серьёзной.
– Вам скучно, наверное, всё это слушать, – произносит печально.
– Нет, наоборот, – улыбаюсь ей.
– Вообще-то я зашла поблагодарить вас, – оживляется Вера. – Артур всегда говорил о вас, когда звонил. Рассказывал, как вы стали работать вместе, как он придумывал разные хитрости, чтобы оказаться вашим напарником. Однажды признался, что вы ему очень нравитесь. Потом сказал, что полюбил, и вы вместе. Знаете, он вас очень уважал. Я знаю, вы многому его научили.
Прочищаю горло, охваченное коротким спазмом. Это нервное.
– Артур работал и с другими медиками.
– Я знаю. Но рассказывал он о вас. Мой брат… очень любил свою профессию.
– Он был достоин своего призвания, как никто, – соглашаюсь, стараясь не расплакаться.
– Можно задать вам вопрос?
– Да.
– Когда вы… когда вас ранили, о чём вы подумали? Нет. Что вы почувствовали? – Вера смотрит на меня глазами, полными слёз.
– Это случилось так быстро, я даже не успела толком понять, что произошло, – отвечаю.
– Больно не было?
Знаю: это вопрос не обо мне. Вера пытается понять, что чувствовал её брат, когда его убивали. Понимаю, что нельзя говорить правду. Мысль о том, как близкий тебе человек уходил из жизни в страшных муках может ранить похлеще металла.
– Нет, – мотаю головой. – Не было.
Вера кивает в знак согласия. Шмыгает носом, достаёт платочек и утирает влажные глаза. Через некоторое время мы прощаемся. Я провожаю сестру Артура до выхода, потом иду в регистратуру. Там озабоченная Альбина Тишкина что-то заполняет в документах.
– Что с тобой? – спрашиваю, и она рассказывает историю о двух девушках, одна из которых заразилась ВПЧ, но отказывается от дальнейшего обследования. К тому же попросту убежала из клиники вместе с подругой.
– То есть эта Анжела совсем не желает лечиться?
– Я хотела сделать, как вы, – горестно признаётся Альбина. – Помочь им, но… не получилось.
– Ты поступила правильно, – говорю ей. – Только не надо думать, будто у меня в подобных случаях всё получается. Тоже бывают ошибки и провалы.
– Спасибо. Я очень рада, что вы вернулись, – улыбается медсестра.
Потом иду к пациенту и вижу, как Лидия Туманова разговаривает с Ольгой Великановой.
– Хорошо, что пациент вернулся. Ты была права, а я нет, – признаёт врач. – Твой пациент сейчас в операционной, ему делают лапаротомию.
– Я слышала, – скромно, без намёка на «я так и знала» отвечает ординатор. – Он поправится?
– Должен. У него кровоточил дивертикул, – рассказывает Туманова. – Ты молодец. Если бы мужчина не вернулся, мог бы погибнуть.
– Спасибо, – Ольга заливается краской от смущения.
Стою и радуюсь, что эти двое нашли общий язык.
– Элли, здравствуй! – ко мне приближается ещё один врач. Это Аркадий Потапович Ерёменко. Тоже обнимает.
– Вы откуда?
– Из хирургического. Знаете, – врач становится серьёзным. – Я тут крепко накосячил.
– Вы?! – поверить не могу ушам своим. Чтобы такой опытнейший доктор и признался в подобном?
Коллега кратко вводит в курс дела. Авария, сбитый мальчик, игла, порвавшая печёночную артерию.
– Меня одно успокаивает: операция прошла удачно, – сообщает Ерёменко. – Я только что видел маму мальчика, проводил её наверх.
– Уверена, что это лишь трагическая случайность. Сами знаете, какие у нас дороги, – поддерживаю Аркадия Потаповича. – Так артерию восстановили?
– Да, Заславский поставил шунт. Мальчик поправится, хотя и нескоро. Сказал, что я спас ему жизнь, – коллега горько усмехается. – Я ответил, что не уверен. Из-за моей ошибки хирургам пришлось вскрывать ребёнку грудную клетку.
– И что ответил Заславский?
– Что это пришлось бы сделать в любом случае, поскольку там был ещё разрыв печени, опасный для жизни. Ну, и что если бы я не повёз мальчика на той «Газели» и стал ждать «Скорую», он мог бы и не выжить.
– Ну, так что же вы укоряете себя? – улыбаюсь Ерёменко. – Вы приняли решение. Для этого нужна смелость.
– Спасибо, Элли, – с чувством говорит Аркадий Потапович. – Мы все очень рады вашему возвращению.
Не проходит и десяти минут, как мне нужно срочно прибыть к вестибюлю. Туда привезли 18-летнюю девушку. Зовут Анжела, и когда называют фамилию, я вспоминаю: совсем недавно мне о ней говорила Альбина Тишкина. Вскоре медсестра оказывается рядом, ахает от удивления, когда фельдшер сообщает равнодушно:
– Лежала на полу у ванной, видимо, отравилась. Записки не оставила, но в аптечке было много таблеток. Она сонная, но в сознании.
– Давно приняла таблетки?
– Час или два назад. Найдена подругой, Ульяной.
– Что ты выпила? – спрашивает Альбина девушку.
– Отвяжись, – дерзко отвечает она.
– Вы знакомы? – интересуется фельдшер.
– Утром ей поставили рак шейки матки, – коротко отвечает Тишкина.
– Общий, биохимию крови, токсикологию крови и мочи, – распоряжаюсь, когда прибываем в смотровую.
– Надо промыть желудок, я принесу зонд, – говорит Альбина.
– Флаконы привезли? – спрашиваю у фельдшера.
– Они были в пакете. Наверное, упали с каталки.
– Найдите их.
– Кислород 92, я сниму ЭКГ, возможно, антидепрессанты, – произносит Тишкина.
– Ты её лечишь? – удивляется другая медсестра.
Я кладу ей руку на предплечье и делаю знак: мол, пусть Альбина поработает. Я вижу, как сильно моя коллега хочет спасти пациентку. Внезапно сердце девушки начинает сбоить.
– Тахикардия 120! – говорит Тишкина, глядя на кардиомонитор.
В палату влетает Ульяна и бросается к нам. За ней – охранник.
– Всё в порядке! – кричу ему, и он сразу уходит. – Ты знаешь, что она выпила? – спрашиваю подругу больной.
– Нет, она лежала на полу.
– Что-то из твоей аптечки?
– Это аптечка моих родителей.
– Какие там были таблетки?
– Не знаю, разные.
– Что-нибудь рецептурное было?
– Папа пьёт таблетки от спины.
– Как они называются?
Ульяна сбивчиво произносит сложное название.
– Кислород 81! Почти не реагирует, – говорит Альбина, глядя на сильно побледневшую девушку. – Рвотный рефлекс отсутствует. Надо интубировать? – спрашивает меня с надеждой.
– Антидепрессанты там были? – продолжаю опрашивать Ульяну.
– Нет.
– Точно?
– Да.
– У неё бывали судороги?
– Нет.
– У неё гипоксия. Надо интубировать, – произносит Тишкина.
– Спокойно, Альбина, – говорю ей. – Сейчас дадим препарат.
Не проходит и десяти секунд, как Анжела вскакивает, срывая с лица кислородную маску, резко садится. Смотрит вокруг ошалелыми глазами. Зрачки огромные, во всю радужку.
– Почему я здесь?! – спрашивает.
– Тебя нашла Ульяна, – отвечает Тишкина.
Взгляд студентки становится чуть более осмысленным. Она глядит на медсестру.
– Ты помнишь, как выпила таблетки?
– Что?
– Всё будет хорошо, – говорю девушке.
– Анжела, что ты наделала?! – плаксиво спрашивает нервная Ульяна.
Ответа нет. Пациентка по-прежнему сидит на койке и с ужасом смотрит в пространство перед собой. Кажется, до неё только стала доходить степень той глупости, которую она едва не совершила. Но радует хотя бы, что состояние стабилизировалось. Мы переводим её в палату, где остаёмся втроём.
Взгляд Анжела всё так же неподвижен.
– Как ты? – спрашивает её Тишкина.
– Нормально.
– Анжела, я должна была сказать в колледже, чтобы обследовали других студенток. И твоим родителям тоже.
– Зря.
– Если бы с ними что-то случилось, ты бы хотела знать? – задаю вопрос.
Девушка переводит на меня взгляд и медленно кивает. Оставляю её с Альбиной. Пусть ещё пообщаются, а мне надо ответить на телефонный звонок. Тем более что имя звонящего заставляет моё сердце биться чаще. Это Артём Аркадьевич Факторович – адвокат Гранина.
– Да, слушаю, – отвечаю в трубку.
Юрист здоровается и говорит, что нам нужно встретиться. Есть важная причина. Приглашаю его в свой кабинет, поскольку покидать рабочее место не имею права. Да и не хочу, если честно. Мне кажется, адвокат принесёт весть об иске, который Никита подал, желая стать опекуном Олюшки. Видимо, в деле произошли какие-то изменения, и Факторович желает их сообщить.
Всё так и есть. С той лишь разницей, что с точностью наоборот.
– Эллина Родионовна, я приехал, чтобы сообщить вам две новости. С какой начать?
– С любой.
– Никита Михайлович отозвал свой иск. Он больше не будет претендовать на опекунство над вашей дочерью, – с улыбкой говорит адвокат.
Едва заметно выдыхаю с облегчением.
– А вторая новость, так полагаю, плохая, если первая была хорошей?
– Не совсем. Мой клиент попросил вам передать, что скоро его отпустят.
– Поясните?
– Мне удалось обнаружить некоторые факты, обеспечивающие Никите Михайловичу алиби.
– Какие же? Если, конечно, можно.
– Да, на этот счёт мой клиент тоже дал согласие.
Факторович рассказывает: препараты, из-за которых Гранин оказался под стражей, появились в его квартире в то время, пока он был в командировке во Владивостоке. Кадры с камер видеонаблюдения показывают: в коттедж забрался преступник, в руках у него был пакет. Когда выбирался наружу – пакета не оказалось. Значит, содержимое оставил внутри.
– Почему же полиция этого не знала? – удивляюсь.
– Представляете: по чистой случайности видеокамеру установил на свой дом сосед Гранина, живущий напротив. Сделал это буквально за день до отъезда Никиты Михайловича. Как говорится, поставил и забыл. И вот вчера вечером я выхожу из дома своего клиента…
– Что вы там делали? – поднимаю брови.
– Господин Гранин сказал, где лежит запасной комплект ключей и попросил следить за домом в его отсутствие, – поясняет адвокат. – Так вот, выхожу, а напротив, прямо на доме, горят красные огоньки. Я сразу догадался – видеокамера. Подумал: вдруг что-то записала? Пошёл к соседу Никиты Михайловича, тот любезно согласился скопировать видео. Я приехал к себе, посмотрел и ахнул! В дом проникал преступник!
– Но ведь это ничего не доказывает, – вздыхаю. – Полиция скажет: ну, кто-то забрался. Так ведь ничего не украл. А что подложил, так они с Граниным могли быть в сговоре. Может, это его курьер?
– Ничего, Эллина Родионовна. Я копаю дальше. Уже выяснил, на какой машине приезжал «курьер», – хитро улыбается адвокат. – Только мне нужна помощь правоохранителей, чтобы выяснить, кому принадлежит авто.
– Подождите, – отвечаю и тут же набираю номер капитана полиции Ильи Рубанова. Можно было бы и Багрицкому позвонить, но пока рано. Офицер сразу отзывается и, услышав просьбу, говорит, что выезжает.