Продолжение. Начало здеcь>
– Сергей! – от её крика санитары чуть не выронили носилки.
Татьяна бросилась к раненому, откинула укрывавшую его шинель и стала лихорадочно ощупывать шею, ища сонную артерию. Её пальцы пометались по горячей, влажной коже и нашли трепещущую точку. Пульс частил, Градов был без сознания. Запредельным усилием воли княжна взяла себя в руки:
– На стол его, живо!
Санитары стащили с раненого высокие кожаные сапоги, девушка осторожно разрезала пропитанную кровью рубашку и склонилась над полковником. Слева, немногим выше пупка, она увидела крошечное тёмное отверстие от пули и покачнулась – ноги не держали.
Подошёл Бронников, склонился, внимательно осмотрел рану:
– Стреляли снизу. Пуля у сердца, – тихо сказал он, – совсем рядом. Она прошла по косой, раневой канал длинный и узкий…
– Будем оперировать? – с трудом разлепив губы, спросила Татьяна.
Степан Сергеевич в упор посмотрел на княжну – её глаза пугали. Эти красивые серо-голубые глаза бывали разными: зауряд-врач часто видел в них усталость и боль, иногда – печаль или злость, но такого лютого отчаяния вперемешку с безумной надеждой он не видел в них никогда.
– Я попробую достать пулю щипцами.
Быстрыми, отточенными движениями княжна положила на белое лицо полковника смоченную эфиром марлю и тщательно обработала йодом кожу вокруг раны. Бронников стал осторожно вводить в рану длинные тонкие щипцы. Татьяна неотрывно следила за тем, как длинный блестящий инструмент, миллиметр за миллиметром, исчезает в ране.
Вот щипцы вошли в рану по самые ручки. Бронников напрягся. Лицо врача сейчас походило на бледную, почти безжизненную маску, лишь его большие чуткие руки жили своей, отдельной, особенной жизнью.
Щипцы чуть заметно дёрнулись и стали выходить из раны. Княжна до боли закусила нижнюю губу, сердце выскакивало из груди, в ушах звенело.
Врач вытащил щипцы, пригляделся, стряхнул что-то себе в руку и аккуратно положил инструмент на металлический поднос.
– Вот она! – на раскрытой ладони Бронникова лежала окровавленная пуля.
Только когда они с врачом в четыре руки тщательно промыли, затампонировали и перевязали рану, нервное напряжение схлынуло, и Татьяна дала волю слезам.
– Он выживет? – княжна подняла полные слёз глаза на врача.
– Не знаю – ранение тяжёлое, но кровопотеря невелика. Шанс есть. Что могли, мы с Вами сделали, а теперь как «там» решат, – Степан Сергеевич поднял усталые глаза к потолку.
***
– Здравствуйте, Анастасия Андреевна. Блинчики готовы?
Княжна даже не стала проходить в кухню – замерла на пороге в своём длинном, видавшем виды чёрном пальто.
– Да, Ваше Высочество, сейчас, – попадья – высокая темноволосая крепко сбитая женщина – протянула девушке ещё тёплый свёрток с блинчиками.
– Спасибо!
– Да не за что, пусть поправляются.
– До свидания, – Татьяна исчезла так быстро, что любопытная, словоохотливая попадья не успела ничего у неё спросить.
Анастасия Андреевна усмехнулась, прошла в комнату и села в своё любимое зелёное кресло. Чудеса, да и только! Раньше зауряд-врач и сестрички всегда ели яйца, творог и прочую снедь, которую приносили им кунгурцы, машинально, даже не замечая, что они едят. И раненым давали то, что принесут. При лазарете была своя небольшая кухня, но там было туго с продуктами, поэтому кунгурцы помогали, чем могли.
А три недели назад княжна ранним утром, на зорьке, прибежала к попадье и попросила сварить куриного супа для раненого. Денег пыталась сунуть. Анастасия Андреевна денег не взяла, а суп сварила. Женским чутьём она почуяла, что у княжны появился какой-то «особенный» раненый. И вот теперь Татьяна почти каждый день забегала к ней: то – за супом, то – за блинчиками, то – за лёгким, воздушным омлетом.
Анастасии Юницкой было пятьдесят два года. Взрослые дети попадьи – сын и две дочери – уже жили отдельно, своими семьями, супруг почти всё время пропадал в храме, а ей, нестарой ещё, крепкой женщине эти кухонные хлопоты были не в тягость.
…Княжна осторожно открыла дверь и вошла в маленькую светлую комнату. Кровать полковника стояла у стены, напротив большого окна. Сергей Градов не спал и, увидев девушку, с трудом приподнялся. Вообще-то раненые лежали в лазарете по трое – четверо человек в комнате, но Татьяна настояла, чтобы полковнику, как тяжелораненому, выделили отдельную небольшую уютную комнатку.
– Привет! – девушка подошла к Сергею и осторожно поцеловала его в щёку.
– Здравствуй! – голос Градова звучал тихо и хрипло.
Княжна положила свою ношу на массивный круглый стол и долго возилась, развязывая тугой узел. Наконец, узел поддался. Татьяна аккуратно развернула грубую домотканую холстину и тонкую промасленную бумагу. Внутри обнаружился небольшой чугунок, а в нём – свежие, начинённые творогом, блинчики.
Она протянула чугунок полковнику:
– На вот, поешь. Совсем худой – одни глаза остались. Откармливать тебя нужно.
– Спасибо. Ты тоже возьми – небось, голодная.
Татьяна, не глядя, запустила руку в чугунок и выудила ароматный, мягкий блинчик.
Градов с аппетитом ел, а княжна, опустившись на стоявший у кровати стул, медленно жевала сладкий, вкусный блинчик и вспоминала, как в первые сутки после операции полковник в полузабытьи метался на этой самой кровати, стонал, кричал, скрежетал зубами и звал её – Татьяну. Она всю ночь просидела возле него, иногда роняя от недосыпа голову и забываясь на несколько минут тяжёлой, зыбкой полудремотой.
Время от времени княжна смачивала лоб и губы Сергея водой, а затем снова неподвижно замирала на этом высоком стуле с вычурной резной спинкой, и лишь глаза её внимательно и пытливо изучали лицо раненого, замечая малейшие изменения в его состоянии.
– Всё, больше не лезет, – Градов протянул ей ополовиненный чугунок.
– Я отнесу в соседнюю комнату раненым.
Княжна взяла чугунок и поднялась, а затем склонилась к нему и поцеловала. Полковник протянул руку, словно пытаясь её удержать.
– Надо идти – я на час отпросилась у Бронникова.
Она была уже у двери, когда услышала тихий голос с лёгкой хрипотцой:
– Я люблю тебя. Ты такая красивая.
– Действительно «красивая»: невыспавшаяся, уставшая, с чёрными кругами под глазами, – девушка обернулась к нему и невесело усмехнулась.
– Невыспавшаяся, уставшая – и глаз не оторвать. Самая красивая.
– Я люблю тебя. Поправляйся, – Татьяна выскользнула за дверь и мягко прикрыла её за собой.
В комнату прокрались ранние сумерки. Градов, закрыв глаза, лежал на спине и улыбался: сегодня он услышал самые желанные в жизни слова. Теперь ему отчаянно хотелось жить.
***
Перед разлукой у них была всего одна ночь. Шестнадцатого марта большая группа солдат и офицеров покидала госпиталь – для них снова начинались суровые военные будни.
Счастливые и уставшие, Татьяна и Сергей самозабвенно целовались под завывание мартовского ветра за окном. Его губы блуждали по её волосам, лицу, шее, плечам. Одеяло соскользнуло на пол, яркий луч луны, пробившись в щель между занавесок, словно сияющий кинжал, рассекал надвое маленькую тёмную комнату.
На столе в высоком серебряном подсвечнике, чуть потрескивая, горела свеча. Рядом с ней стояли два хрустальных бокала, открытая бутылка портвейна «Ливадия» и большая фарфоровая тарелка с нарезанными тонкими ломтиками сыром и ветчиной. Где вроде бы не покидавший лазарета полковник достал портвейн, сыр и ветчину, так и осталось для княжны загадкой.
Татьяна не знала, что в эту ночь привезли много раненых, но Бронников строго-настрого запретил сёстрам стучаться в маленькую комнату, где разместили полковника Градова, и где каждую свободную минуту пропадала княжна.
– Сами справимся, – сказал зауряд-врач и устало улыбнулся.
…Сергей и Татьяна простились утром на ступеньках лазарета. Над Кунгуром струился холодный туманный рассвет, пахло весной:
– Ну, и куда тебе писать? – княжна поднялась на цыпочки и заглянула прямо в глаза любимому.
– Если бы я знал! – виновато улыбаясь, ответил Градов.
– Пожалуйста, постарайся выжить!
Полковник молча кивнул и сцеловал солёные слёзы с её щёк.
***
Зауряд-врач Степан Бронников и пять его помощниц уехали из Кунгура в конце марта – лазарет перебирался поближе к линии фронта, который вновь откатился на северо-запад. Раненые оставались на долечивание в Кунгуре, в особняке купца Грибушина, где всем теперь заправляла шумная, активная, деятельная попадья Анастасия Андреевна Юницкая и монахини Иоанно-Предтеченского монастыря, ухаживающие за ранеными.
Татьяна, как и обещала, написала из Кунгура письмо сестре в Крым, но ответа не дождалась, или, возможно, ответное письмо не нашло к ней дорогу.
Княжна рассеянно смотрела из окна кибитки на булыжную мостовую, полуразрушенные кирпичные дома, торчащие кое-где остатки проволочных заграждений – за два месяца, что лазарет «квартировал» в Кунгуре, она совсем не видела города, потому что после бесконечных операций и перевязок на вылазки в город не хватало ни времени, ни сил.
По весенней распутице кибитки тащились до Перми двое суток. За город шли затяжные бои, Пермь несколько раз переходила из рук в руки, и теперь белогвардейцы в очередной раз пытались отбить город у «красных».
Лазарет разместился в полутора километрах от Перми, в небольшой деревне Красновка, в одной из крестьянских изб. Здесь было совсем неспокойно. Стрельба слышалась и днём, и ночью, из-за отдалённых взрывов дрожала земля. Раненых привозили одного за другим, приходилось оперировать часами.
Теперь выстрелы раздавались буквально за окном лазарета, но Бронников и Татьяна продолжали операцию.
На соседних столах сестрички перевязывали раненых.
Внезапно распахнулась дверь, и в операционную ввалился санитар – могучий мужик с копной рыжих волос и огромными, сильными руками, в окровавленном армяке, с полубезумными глазами навыкате:
– Бегите! «Красные» прорвались! Сейчас будут здесь! Бегите!
Он зашатался и повалился, как сноп, на пол.
Ксения, Анастасия, Ирина и Авдотья просто окаменели от услышанного. Бронников продолжал спокойно зашивать рану на груди молодого унтер-офицера – из этой раны только что извлекли крупный осколок. Зауряд-врач, казалось, ничего не слышал – его руки работали так же неспешно и аккуратно. Татьяна бросила на пол окровавленный бинт и метнулась к входной двери – она хотела запереть лазарет изнутри.
Княжна не успела – в операционную ворвались трое верзил. Один из них наотмашь ударил Татьяну по лицу, и она, едва успев подстраховаться руками, упала ничком на пол. Щека горела от боли.
«Реакция ни к чёрту, – пытаясь совладать со звоном в ушах, подумала Зоя. – Коллеги из полиции засмеяли бы – с молокососом не справилась».
Лёжа на полу, княжна отчётливо ощущала бедром острые грани браунинга. Не меняя позы, медленно и осторожно, она запустила руку под передник, расстегнула кошелёк, вытащила браунинг и взвела курок.
По ушам ударил треск материи и громкий, заполошный, отчаянный крик Ксюши:
– Нет! Не надо! Нет!
– Что вы делаете?! – послышался глухой, возмущённый голос Бронникова.
Авдотья, Ирина и Анастасия завизжали в три голоса. Послышался звук удара, что-то тяжело упало на пол.
Татьяну больно ткнули в бок сапогом, и в то же мгновение девушка, перекатившись на спину, вскинула браунинг и нажала на спуск.
Выстрел треснул сухо и громко. Черноволосый ухмыляющийся верзила получил пулю в лоб и умер раньше, чем понял, что происходит. Его тело гулко шлёпнулось на пол рядом с княжной.
Татьяна вскочила на ноги. Представшая перед ней сцена была ужасна.
Высокий белобрысый хмырь, прижав Ксению к стене, разрывал на ней платье, Авдотья и Анастасия пытались в четыре руки оттащить его от визжащей от ужаса девушки. Бронников неподвижно лежал на полу. Третий из ворвавшихся в дом верзил нависал всей тушей над сидящей на полу заплаканной Ириной.
– В сторону! – крикнула Татьяна.
Анастасия и Авдотья бросились по углам, пуля разнесла несостоявшемуся насильнику голову. Тяжёлая туша рухнула прямо на Ксению, забрызгав лицо девушки кровью, и та с омерзением оттолкнула от себя мёртвое тело, которое мягко скользнуло на пол.
Третий из «красных» – высокий нескладный темноволосый мужичишка – приставил пистолет к голове сидящей на полу Ирины и, ухмыляясь, приказал княжне:
– Бросай оружие!
---
Автор: Наталия Матейчик