О согревающем сердечно чае написано много. А в Государственной Третьяковской галерее хранится картина, где чай и самовар присутствуют в сюжете, в котором по словам Федора Михайловича Достоевского «есть любовь к человечеству».
В 1873 году художник-передвижник Владимир Егорович Маковский представил на выставке Императорской Академии художеств картину «Любители соловьев». Газета-журнал «Гражданин» опубликовала заметку о выставке, где, в частности, говорилось: «Автор картины сумел выразить общечеловеческое и могучее художественное самозабвение, в которое впали выставленные им лица, и сумел очаровать вас». «За отличные познания в живописи народных сцен» Маковского удостоили звания академика и первой премии Общества поощрения художников.
На выставке увидел картину и Федор Михайлович Достоевский. Пожалуй, он сделал ее лучшее описание.
«Посмотрите: комнатка у мещанина аль у какого-то отставного солдата, торговца певчими птицами и, должно быть, тоже и птицелова. Видно несколько птичьих клеток; скамейки, стол, на столе самовар, а за самоваром сидят гости, два купца или лавочника, любители соловьиного пения. Соловей висит у окна в клетке и, должно быть, свистит, заливается, щелкает, а гости слушают. Оба они, видимо, люди серьезные, тугие лавочники и барышники, уже в летах, может быть, и безобразники в домашнем быту (как-то уже это принято, что все это «темное царство» непременно составлено из безобразников и должно безобразничать в домашнем быту), а между тем оба они видимо уже раскисли от наслаждения – самого невинного, почти трогательного. Тут происходит что-то трогательное до глупости. Сидящий у окна немного потупил голову, одну руку приподнял и держит на весу, вслушивается, тает, в лице блаженная улыбка; он дослушивает трель... Он хочет что-то ухватить, боится что-то потерять. Другой сидит за столом, за чаем, к нам почти спиной, но вы знаете, что он «страдает» не менее своего товарища. Перед ними хозяин, зазвавший их слушать и, конечно, им же продать соловья. Это довольно сухощавый и высокий парень лет сорока с лишком, в домашнем, довольно бесцеремонном костюме (да и что тут теперь церемониться); он что-то говорит купцам, и вы чувствуете, что он со властью говорит. Перед этими лавочниками он по социальному положению своему, то есть по карману, конечно личность ничтожная; но теперь у него соловей, и хороший соловей, а потому он смотрит гордо (как будто он это сам поет), обращается к купцам даже с каким-то нахальством, с строгостию (нельзя же-с)... Любопытно, что лавочники непременно сидят и думают, что это так и должно быть, чтобы он их тут немножко подраспек, потому что «уж оченно хорош у него соловей!» Чай кончится, и начнется торг... У русского купца средней руки две страсти – рысак и соловей... Мы же смотрим на картинку и улыбаемся; вспоминаем про нее потом, и нам опять почему-то смешно и приятно. Право, и пусть смеются надо мной, но вот в этих маленьких картинках, по-моему, есть даже любовь к человечеству, не только к русскому в особенности, но даже и вообще».
«Любителей соловьев» оценил и Павел Михайлович Третьяков, который купил картину у Маковского для своей галереи.
