В начале Великой Отечественной войны о настоящем масштабе катастрофы, на пороге которой стояла наша страна, знали лишь несколько человек. Но даже сам Вождь народов Сталин знал далеко не все. Иначе как объяснить его загадочное молчание не только в первые дни, но и в первые недели после наступления Германии?
Но объяснить можно и даже нужно. Потому что давно пора уже закончить эти старые песни о главном вроде "Сталин не верил, Сталин боялся". Ведь если почитать мемуары того же Хрущева, то выходит, что Иосиф Виссарионович перед 22 июня был настолько деморализован и испуган стратегией "фюрера", что Никите Сергеевичу пришло на ум сравнение кролика с удавом!
"Возвращаясь к предвоенному времени, - писал он, - вновь напомню, что мы начали войну при недостатке вооружения и с немобилизованной армией, хотя именно Сталин знал, что война неизбежна. Но он был парализован Гитлером, как кролик удавом, боялся всякого внешне решительного шага по укреплению границы, считая, что Гитлер может расценить это как нашу подготовку к нападению на него".
О своей роли Хрущев скромно умалчивает - оно и правильно, тем более что была она действительно скромной. Но вброшенный им миф получил широкое хождение в народе и сегодня активно используется либералами. Не зная автора этих слов, действительно трудно догадаться, что их мог сказать лидер Советского государства.
Но с другой стороны - дыма без огня не бывает, и в этой ситуации нам нужно разобраться, последовательно ответив на несколько вопросов.
Вопрос первый: знал ли Сталин о неизбежности войны и о сроках ее начала?
На первую часть вопроса Вождь народов ответил сам, предельно ясно и четко обозначив сроки, за которые СССР должен догнать передовые страны. Думаю, эту цитату никогда не будет лишним привести еще раз:
"Хотите ли, чтобы наше социалистическое Отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил накануне Октября: “Либо смерть, либо догнать и перегнать передовые капиталистические страны”.
Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут.
Вот что диктуют нам наши обязательства перед рабочими и крестьянами СССР".
Сталин сказал эти слова 4 февраля 1931 года, гениально провидев точный срок, который был дан нашей стране на достижение готовности выстоять в битве за свою независимость.
Последовавший через четыре года договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с Францией и Чехословакией – был заключен Сталиным именно против Германии, стремительно наращивавшей свою военную мощь (именно тогда Гитлером была введена всеобщая воинская повинность).
И многое, многое другое было сделано тогда. Образование первых в мире десантных войск под руководством Тухачевского, начало массового производства танков, кратное увеличение численности армии...
Но знал ли Сталин о точных сроках начала войны? Нет, не знал.
И не знал он по простым и объективным причинам: план Барбаросса о начале войны против СССР был готов уже в начале декабря 1940 года. Но там было лишь написано о том, что к маю 1941 года германская армия после получения приказа должна быть готова нанести удар в течении 24 часов. Никакой точной даты там не значилось. И даже если бы советская разведка добыла бы полное содержание этого плана, то стало бы понятно лишь о примерных сроках готовящегося нападения.
Верил ли Сталин в нападение Германии летом 1941 года?
На это мы опять же отвечаем: верил, потому что активно готовился. Но всеми силами старался оттянуть начало военных действий. И здесь мы говорим о множестве разных обстоятельств, которые можно разделить на две группы.
Во-первых, сегодня является очевидным, что Сталин рассчитывал совсем на другой сценарий начала войны. И он был по-своему прав: ведь классика начала любого военного конфликта начинается с разрыва дипломатических отношений. В этом смысле большое значение имели переговоры в Берлине в ноябре 1940 года. Позже бывший нарком иностранных дел Молотов вспоминал:
"...мы должны были их испытать, хотят ли они, действительно, с нами улучшить отношения, или это сразу наткнется на пустоту, на пустые разговоры. Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать. Толкать толкали, но все-таки они имели дело не просто с чудаками – это он (Гитлер) тоже понимал. Мы, со своей стороны, должны были прощупать его более глубоко, насколько с ним можно серьезно разговаривать. Договорились выполнять – не выполняют. Видим, что не хотят выполнять. Мы должны были сделать выводы, и они, конечно, сделали вывод".
И хотя с этого времени становится ясным, что война с Германией - это уже вопрос времени, вопрос дипломатических отношений все же продолжал стоять на первом месте. Единственное, во что Сталин не хотел верить и не поверил даже после начала вторжения - в вероломство фюрера, в его внезапный удар без каких-либо объяснений и пусть ультимативных, но требований. На этом - увы, ошибочном понимании планов Гитлера и строились предположения о главном ударе, который мы также не угадали.
Во-вторых - важным условием для начала активной подготовки были донесения разведки. К сожалению, здесь также были допущены серьезные промахи. Причем и на стратегическом, и на тактическом уровне. Так, историк Исаев приводит очень интересное выступление генерал-лейтенанта П.С. Кленова на совещании высшего руководящего состава РККА в декабре 1940 года. Вот что он там говорит:
"Я просмотрел недавно книгу Иссерсона «Новые формы борьбы». Там даются поспешные выводы, базируясь на войне немцев с Польшей, что начального периода войны не будет, что война на сегодня разрешается просто — вторжением готовых сил, как это было проделано немцами в Польше, развернувшими полтора миллиона людей. Я считаю подобный вывод преждевременным. Он может быть допущен для такого государства, как Польша, которая, зазнавшись, потеряла всякую бдительность и у которой не было никакой разведки того, что делалось у немцев в период многомесячного сосредоточения войск".
Базируясь на этом представлении, вероятно, и в самих донесениях разведки сквозила странная уверенность: "тучи сгущаются, но грянет не сейчас". Вот что докладывал в конце мая начальник Главного разведывательного управления РККА генерал Ф.И. Голиков:
«Общее распределение вооружённых сил Германии состоит в следующем : против Англии (на всех фронтах) 122-126 дивизий ; против СССР—120-122 дивизии ; резервов – 44-48 дивизий»( Спецсообщение Разведуправления Красной Армии о группировке немецких войск на 1 июня 1941 года)...
немецкое командование … довольно быстро восстановило свою главную группировку на Западе, продолжая одновременно переброску в Норвегию, имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов».
Отсюда в том числе и та надежда, которая, наверное, и забрезжила тогда у Сталина: "похоже, наступления пока не будет, у нас есть еще год".
Так почему же так долго молчал Сталин? Неужели все-таки растерялся?
Нет. Если бы он растерялся и опустил руки, поражения было бы не избежать. Но именно Сталин показал тогда стойкость и выдержку. И как блестящий стратег, прекрасно отдавал себе отчет о грядущих трудностях еще до начала войны. Обратимся снова к В.М. Молотову как одному из главных свидетелей тех тревожных дней:
"Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали. Мы знали, что придется отступать, и нам нужно иметь как можно больше территории...
Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось – на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных".
И я думаю, что справедливо будет у Вячеслава Михайловича и спросить: почему же Сталин так долго молчал и ничего не сказал советскому народу до 3 июля. И вот что отвечает нам Молотов:
"Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах".
И еще – Сталин все это время продолжал ждать. Ждать требований, ультиматума, какого-то разговора... Но не дождался. Лишь позже к нему и к высшему командованию армии приходит страшное понимание: Гитлеру не нужны наши хлебные угодья и нефтяные промыслы. Вернее, нужны, но не это для него главное. Главное – ликвидировать Советский союз как государство. Это была война на уничтожение...
