"Когда мы жили на Донской" - так часто говорила бабушка (Царство ей Небесное!). Мы иногда хихикали, т.к. процентов писят рассказов начинались с таких слов. Ещё пятьдесят - со слов "Когда мы жили на Транспортной". Но... надо отметить, что сейчас это район Лисихинского/Амурского еврейского кладбища и микрорайона Крылатский - остановка Транспортная... а бабушка имела в виду улицу Транспортную, которая нынче Польских Повстанцев... но не суть. В общем, предлагаю сегодня немного прогуляться по Донской и... ощутить неторопливую её жизнь. Ту, которая ещё с красными геранями на окнах и луком в баночках. Очень такое люблю (старость, что тут скажешь!..):
Да, кстати! Гуляли вчера по городу и в одном окне увидали до боли знакомые очертания чайного гриба под марлечкой... вспомнили Татьяну Толстую:
"Няня ставила на окно привезенную из Ленинграда трехлитровую банку с «грибом», укрытую стираной марлечкой, – с первого дня своего рождения и до дня няниной смерти я смотрела в ленинградское кухонное окно на серый шестиэтажный дом напротив, на школьный двор с волейбольной сеткой, на бесконечно далекие, спичечно-тонкие трубы Выборгской стороны не иначе как через этот гриб, через эту банку, через янтарное болотце, поверх которого лежал одутловатый, бледный, толстый, слоистый блин. Он был живой. Его надо было заливать слабым свежим чаем с ложкой сахара. Дня через три чай превращался в жгучий, щиплющий желтенький напиток – был он якобы необычайно полезен. Где кухня – там гриб; где гриб – там забота, любовь, кормление и тревога. Гриб, гриб залить!.. Гриб заливали?..
Он был как еще один ребенок в нашей семье – вот нас семеро и гриб. Мы, благополучно родившиеся с ногами, руками и глазами, – и он, недоношенный, безглазый, неспособный не то что проползти – шевельнуться неспособный. Но живой. И наш. Нянин ребенок.
(Потом, когда няня умерла, о нем некому стало заботиться. Кто-то из сестер взял его себе, но правильно кормить его забывали, он стал хиреть, как-то помутнел, разложился и умер.)
Няня ставила гриб на дачный подоконник; в соседи ему назначался лук, окунувший белое мочало корней в майонезную баночку с водой; там же сохли стеклянные банки из-под венгерского горошка «Глобус» и томатного соуса, который няня называла «красный» и никак иначе. Кухня была темной, бессолнечной и глухой, потому что нашу дачу строил дурак.
Все солнце, весь ветер, все цветы были там, за окном".
Татьяна Толстая, Невидимая дева
Так вот... бабушка всё вспоминала это лирически:
- Когда мы жили на Донской...
Подозреваю, что это был хороший период в жизни - молодость он называется... и воспоминания свежие, яркие... в общем, я иногда по этой улице хожу с работы. Нечастно, но я там душой отдыхаю, т.к. это кусочек Ангарска - раз; редкий советский и старомодный Иркутск - два. У нас же либо дореволюционный фонд, либо постсоветский... а советский представлен довольно скудно (я не про хрущовки-панельки сейчас). А тут... и немножко сталинок и... очень необычные трёхэтажные хрущовки, которые будто ботинком в землю вбили покрепче!.. Такие они кряжистые и симпатичные!.. Мне нравятся:
Но начинаю я свой путь с улицы Зверева.
Даниил Евдокимовича Зверев - командир сибирских партизан времен Гражданской войны. Пишут, что был председателем Осоавиахима... что ещё я про него помню навскидку?.. Мало. Придётся смотреть в Иркипедии, а потом пытаться "присвоить": успел повоевать на фронте Первой Мировой, полный георгиевский кавалер (орден Святого Георгия четырёх степеней), за отвагу свою был произведён в поручики. В 1917 - в аккурат к революции Даниил окончил школу прапорщиков, а потом воевал аж в Самарской губернии. Вообще гонял белогвардейцев по матушке-России, но в июле 18-го попал в плен к ним. Видимо, был... засланным казачком, т.к. с мая 1919-го служил фельдфебелем в колчаковской армии. Но к концу жаркого и кровавого лета 1919 во главе своей роты перешел на сторону партизан. Осенью уже командовал 1-м приангарским партизанским полком. Далее Зверева повысили - сделали главнокомандующий Северо-Восточным фронтом партизан Сибири. Дальше пошёл карьерный взлёт и... с января 1920
года Даниил Евдокимович уже командующий Восточно-Сибирской советской армией, разгромил остатки каппелевцев под Черемхово...
Ну, а потом, мы помним, как "Революция пожирает своих детей" (как горько констатировали жирондисты, а конкретно - Пьер Верньо эту крылатую фразу сказал) и... в 41-ом со Зверевым было покончено. До войны он не дожил, сгинув в каком-то из лагерей.
Грустно всё это... а улица тихая и спокойная: хорошая.
Понятно, что застраивается вся и... недолго осталось этим домикам:
Помню, что в новостройке есть гостиница "Атлас", куда я одно лето селила и селила туристов (не сама, конечно, а туроператор)... те были слегка шокированы расположением. Всё-таки Зверева, Депутатская, Волжская это... отнюдь не центр, но и не окраина. Так... что-то среднее.
Но я сворачиваю с улицы Зверева, чтобы пройти этот заманчивый и плавный поворот улицы Донской:
Что-то прерафаэлитское есть в "светлом месяце апреле". Безусловно.
И вся эта трепетная взвесь веток с набухшими "птичками" серых почек... такие они тугие - словно это грудки каких-то воробушков... и тени эти на асфальте, и трещины... и вспоминается, как герой повести "Журавлёнок и молнии" суеверно эти трещины перепрыгивал, когда бежал в гости к Иринке...
"...она стояла у открытого окна и смотрела сквозь надутую солнечным ветерком прозрачную штору на улицу. С третьего этажа было видно далеко. Иринка и Журка шагали в конце квартала. Они топали, слегка дурачась: взялись за руки и этими сомкнутыми руками взмахивали до отказа взад и вперед — в такт шагам. Потом остановились на углу. Иринка знала, что мама смотрит вслед, и помахала рукой. А Журка… Вере Вячеславовне очень захотелось, чтобы махнул и он. И Журка сделал это. Не так решительно, как Иринка, но поднял руку и качнул в воздухе ладошкой. Вера Вячеславовна помахала в ответ, хотя они не могли ее видеть издалека сквозь надутый пузырем тюль. И тут в передней опять позвонили.
Пришел муж. Он быстро взглянул на Веру Вячеславовну, излишне внимательно посмотрел по сторонам и оживленно сказал:
— Встретил Ришку с незнакомым отроком. Очень милая пара, шли в кино. Кто этот симпатичный кавалер?
— Вчера познакомились… Ну, как твой худсовет? <...> Деньги получил?
— Да-да… Все в порядке.
— И, наверное, уже успел отметить с Иннокентием…
— Ну что ты, Вера! Он звал, конечно. Но я ни в какую. Ты же знаешь мою твердокаменность…
— Покурить, однако, уже успел…
— Всего полсигареты. Могу я сделать себе маленький подарок? Все-таки удачный день: спихнул такой громоздкий заказ…
— Обедать будешь? — устало спросила она.
— Разумеется! — бодро воскликнул Игорь Дмитриевич. — Мы же там почти не ели. Куснули чуть-чуть салатику…
Вера Вячеславовна пошла на кухню. Он, вздохнув, двинулся за ней.
— Не сердись, я же вполне… Пообедаю, а потом сяду за эскизы.
— Потом тебе надо сходить в поликлинику, — сказала Вера Вячеславовна. — Заходила медсестра, тобой опять интересуется кардиолог… Куда с немытыми руками? Иди в ванную… Дитя малое, честное слово…
А Иринка и Журка в это время шагали к троллейбусной остановке.
— Может, пешком пойдем? — предложила Иринка.
— Нет, лучше на троллейбусе.
— Тут ведь недалеко, и время есть…
Журка засмеялся:
— Да не в этом дело. Просто я почти не ездил на троллейбусе. У нас в Картинске их нет. Автобусы только.
— Ну и что? Одно и то же… Ладно, давай, если хочешь.
Журка чуть виновато сказал:
— Ты привыкла, а мне интересно".
Владислав Крапивин, Журавлёнок и молнии
Это фото я сделала, мысленно усмехнувшись, что, мол, "к подругам мы как школьники домой..." - это мы с ребятами недавно "проходили" (прости, Господи) Шекспира. Шёл он тяжело и туго, хотя я надеялась, что походом в театр, уговорами посмотреть хоть какую-нибудь экранизацию и тем, что я рассказывала наизусть, глядя учащимся прямо в глаза (обычно я такой роскоши себе позволить не могу, т.к. произведением прямо уж наизусть не помню...), но вот он позади, но в сердце и в голове-то всегда у меня. И никакие двоечники с ленцой и хамством (бывает, куда денешься?) не смогут его у меня отнять. Это точно.
Да!.. я же обещала красные-прекрасные герани всех видов и во всех архитектурных вариациях:
И лук в баночках;)
Да, поскольку тут и солнышко, и теплотрасса явно проходит, то... газон затянуло робким зеленеющим ковром. И не каким-то там лысоватым, а вполне себе пристойным:
Часто думаю, что нужна необычайная лёгкость руки и глаза, чтобы передавать нашу российскую небрежность красиво - чтобы и решётки на окнах "заиграли", и дизайнерские решения сурового ландшафтного дизайна (я про шины щас...), и скворечники наших балконов, которые частенько являются кладовками, выставленными на улицу...
В сталинках "благородства" чуточку побольше - снимать проще:
Обратите внимание на "волосы" тополя... словно прядь золотистых волос прекрасной девушки. Говорю же: если бы апрель был художником, то именно прерафаэлитом. Тонким, золотистым, прекрасным юношей:
"Гость оказался точным: ровно в двенадцать деликатно тренькнул звонок. Вера Вячеславовна, пожалуй, чересчур торопливо открыла дверь.
— Здравствуйте. Ира здесь живет?
Вера Вячеславовна улыбнулась. Улыбнулась про себя, но ласково и радостно. В дверях стоял Иринкин ровесник — стройненький, легкий, аккуратный. Даже растрепанные волосы и распахнутый воротник не нарушали этой аккуратности. Он смотрел снизу вверх на рослую хозяйку квартиры с легкой застенчивостью, но доверчиво, будто чувствовал заранее, что ему обрадуются.
Вера Вячеславовна улыбнулась уже открыто. Мальчик был как тонкий солнечный колосок. Солнце, казалось, не хотело расставаться с ним даже на затененной лестничной площадке, и задержало на мальчишке свой свет. Наверно, так казалось из-за рубашки — она была цвета золотистой пшеницы. На ней искорками блестели латунные пуговки.
Славная была рубашечка, подогнанная у талии, с погончиками, с пристроченной над кармашком шелковой черной ленточкой, на которой были вышиты крошечные золотые буквы «Windrose». И, любуясь мальчиком, Вера Вячеславовна поймала себя в то же время на практической мысли, что несколько лет назад не удержалась бы и спросила: «Где тебе мама купила такую?» Но теперь это ни к чему. Витюшка теперь носит не такие рубашки, и погоны у него потяжелее…
Вера Вячеславовна спохватилась, что несколько секунд молча разглядывает гостя.
— Да-да! Заходи, пожалуйста. Я послала Иринку по неотложному делу, но она скоро придет. Она очень просила подождать…
— Ладно, — весело сказал мальчик.
Он легко ступил бело-коричневыми кроссовками на половик в прихожей, быстро огляделся, пристроил на полке с обувью желтую клеенчатую папку, которую до сих пор небрежно держал за уголок. Потом высоко поджал ногу и потянул шнурок.
— Нет-нет, не разувайся, — поспешно сказала Вера Вячеславовна. — У нас кавардак, уборка, я еще полы не застелила.
Она пропустила мальчика вперед, он шагнул в солнечную комнату и, конечно, сразу остановился. Так же, как все, кто первый раз видел «Путь в неведомое».
(из повести Владислава Крапивина - Журавлёнок и молнии)
Очень мне нравится эта сказочная горка с очертаниями восточного дворца (ну, это я гиперболизирую, конечно...) и синими рыбами на ней:
Вообще в такой скудости архитектурной и апрельской (нет ещё зелени, цветов!) легче выхватывать детали:
Так я эти трёхэтажные хрущовки и увидала впервые - когда их солнце ярко осветило...
А больше всего мне нравятся такие скромные двухэтажные дома неброских цветов и... чёткие очертания сухоцветов перед ними:
Впрочем, разводы на штукатурке тоже можно разглядывать бесконечно... на этом доме мне кажется, что это золотистое яйцо к Пасхе, которое красили луковой шелухой и куркумой одновременно:
И тихий сворот на улицу Трудовую, где всегда мало машин...
Когда я вижу эти фонари над (!) проезжей части, то вспоминаю Рим - там всюду так... ещё покажу волнистый изгиб тополя и... буду заканчивать на сегодня - и так слишком растянуто вышло.
Очень мне нравится яркое пятно в этой бледности (пусть серебристой и золотой, но... припылённой!), а именно: медсанчасть номер два, если я ничего не путаю:
Там очень красивое оформление старого входа сохранилось:
Ох уж эти парадные входы, которые нам, в нашей пролетарской суровой жизни, так никогда и не понадобились...
Ну, а я с вами прощаюсь! - до новых встреч на канале!
