Крымская (или Восточная) война является рекордсменом по устойчивым словосочетаниям: «Первая война, которая...» или «Последняя война, которая...». Так, Восточная война — первая, ставшая без пяти минут мировой. Её театрами были: Крым, Балканы, Кавказ, Дальний Восток, Камчатка, Чёрное, Азовское, Балтийское, Белое моря. Восточная война станет, как покажут последующие события, последней в истории человечества войной джентльменов с определёнными и твёрдыми морально-нравственными принципами, правилами, которых ранее придерживались противоборствующие стороны конфликтов. В ряду этих «первых и последних» особенно выделяется осада Севастополя, где впервые военно-полевая журналистика стала стратегическим фактором, а визуальное сопровождение отчётов о военных действиях — важнейшим срезом показателей роста или падения воинского духа у сражавшихся наций.
Сейчас очень злободневно звучит гордое слово «военкор» — эта профессия овеяна мужеством и отвагой. «Военкор» — не только официальный военный корреспондент какого-либо СМИ. Им может быть и обыкновенный рядовой, офицер, преподаватель (одновременно автор-ведущий личного блога или канала в соцсетях). Современникам порой кажется, что в «преданьях старины глубокой» едва ли найдутся аналоги той или иной ситуации, характерной для дня сегодняшнего. Ан нет, Восточная война и здесь преподнесёт свой неожиданный сюрприз, раскрываясь ещё с одной стороны. Именно она породила и военкоров, и тех, кого мы сегодня называем блогерами. Если прибегнуть к современным речевым клише, можно сказать, что эти люди сразу же стали тогда мировыми звёздами. Их тексты и иллюстрации с замиранием сердца ждали миллионы читателей по всему миру. С этой позиции Крымская война видится как первая глобальная медиавойна, давшая старт гибридным войнам, столь распространённым сегодня.
До Крымской войны сведения о сражениях поступали с поля боя крайне долго: через личные письма, рассказы очевидцев, официальные коммюнике. Чтобы доставить информацию до элит общества, требовался долгий маршрут курьера, скачущего на лошади, потом — преодоление ряда бюрократических инстанций. Иногда «свежая» новость сообщала о событии (и то очень кратко и фрагментарно) через месяц-другой после его окончания.
Осада Севастополя и вообще Крымская кампания выдвинули новые требования к скорости. Техническая новинка того времени — телеграф — позволяла передавать читателям описания военных действий со слов очевидцев. Причём почти мгновенно. И вот, пусть и с небольшими задержками, рассказ, очерк, статья, усеянные подробностями, бытовыми мелочами, кровавой правдой, уже оказывались на страницах крупнейших газет и в течение нескольких суток буквально растворялись в домах знати, лачугах бедняков, пивных барах и светских салонах. Английский корреспондент Уильям Рассел, один из первых в мире военных журналистов, стал ярко и резко передавать реальные ужасы войны. В его заметках мы видим голод, холод, кишечные болезни, страдания раненых... Его примеру последовали и другие журналисты. Иногда шустрые акулы пера передавали в Лондон для массового читателя стратегически важные подробности военных операций раньше, чем эти сведения оказывались в руках британского правительства, узнававшего о событиях не из официальных докладов, а из передовиц британской прессы. Страсти кипели. Военные чины называли некоторые английские газеты агентами Петербурга. Общество негодовало из-за бессилия франко-британского командования создать нормальные условия для жизни солдат и офицеров под Севастополем.
И вот в этот острый момент одному техническому изобретению (телеграфу) решили противопоставить другое — фотографию. Британское правительство направляет под Севастополь Роджера Фентона — личного фотографа королевы, дабы он сделал серию бравурных, патриотичных фотографий о величии армии союзников. Весной 1855 года Фентон с фургоном-лабораторией, пятью камерами, семьюстами стеклянными пластинками, химикатами, несколькими ассистентами и рекомендательным письмом от принца Альберта английскому командованию отправляется на полуостров. Первый в мировой истории военный фотокорреспондент, будучи умелым фотографом, должен игнорировать ужас, кровь, грязь, являвшиеся нормой для англо-франко-турецких войск в Крыму. Он обязан создавать избирательные бравурные кадры. Именно их предоставят широкой общественности, уверенной в том, что фотограф делает снимки реального мира. А как иначе? Ведь новинка того времени — фотография — показывает всё как есть! Фотокамера не лжёт, как может слукавить художник или гравёр.
Начинается работа: виды лагеря с аккуратными красивыми палатками, холёные лица генералов, солдаты в чистейшем и качественном обмундировании. Фотограф получил прекрасное образование художника и создаёт настоящие композиции из положения тел солдат, видов на долины, укрепления: спокойно, достойно, эффектно. Почти идиллические сцены из рыцарской жизни героев Карла Первого в романтическом обрамлении высокой поэзии, где все мужчины — статные храбрецы, а замки — белее снега, недостаёт только вымышленных розовых единорогов, пасущихся на изумрудных холмах.
В письмах на родину он рассказывает другое: о дизентерии, о гниющих заживо раненых, об отсутствии нормальной одежды. А что он пишет о пейзажах? Они «начисто лишены художественных достоинств», «взору предстают, главным образом, обширные равнины, усеянные бесконечным множеством деталей». Но это письма родным.
А широкая британская общественность вместо груды гниющих тел, неглубоко прикопанных во рвах, лицезреет ухоженные кладбища героев войны; вместо обтрёпанных голодранцев, утепляющих себя чем-угодно промозглой крымской зимой, — весёлых и задорных бородачей в одежде с иголочки.
Но фотограф всё-таки имеет вкус. В его снимках нет излишней напыщенности и светского блеска. Да, он выполняет задачу, но ненароком проскальзывает глубинная человечность утомлённых генералов, лёгкая усмешка много видевших солдат, радующихся банному дню. И сразу же — постановочный кадр, призванный ужаснуть зрителя: узкая дорога в ложбине, буквально усеянная ядрами. Создаётся впечатление, что ядра летели буквально стеной, сметая всё на своём пути. Современные исследования показывают, что это фейк. Ядра, художественно разбросанные по дороге и низине, создавали нужную фотографу иллюзию.
Под Севастополем впервые начали подниматься вопросы об этике журналиста, долге подданного, не имеющего права рассказывать всю правду о войне, границе между ложью и личным впечатлением фотографа, реализме и постановочности при фиксации военного лагеря.
Сказать, что фотографии произвели впечатление на современников, — не сказать ничего. Публика соприкоснулась с реальностью быта на войне. Она смогла лицезреть мгновения жизни в её натуральном виде (пускай и тщательно отобранные фотографом). Одно из эстетических потрясений заключалось в том, что генералы — не величественные небожители с парадных портретов, а обычные люди, довольно простые в своих бытовых притязаниях, и да — совсем не гиганты на монументальных скакунах.
Журналист, посетивший выставку фотографий, писал: «Мы наблюдаем деловитый ход смертельного бизнеса. Очевидно, фотографии внушают веру в точность своих деталей так, как не может ни один рисунок». Эпатаж, пышность и величавость запечатлённого на картине сражения (как было ещё в начале XIX века) были потеснены суровой, серой правдой быта. Впервые публика увидела лицо воителя не с романтических батальных полотен, а воина в процессе выкуривания трубки, пития чая в глиняной мазанке, чистящего оружие или отдыхающего на пригорке.
События последующих войн уже будут освещать военные журналисты и фотокорреспонденты. Но впервые эти обычные для наших дней профессии появились на кровавых полях и высотах вокруг легендарного Севастополя, осаждённого нашими противниками в ходе Крымской войны.
Профессор Олег ШЕВЧЕНКО,
доцент Роман БЛИЗНЯКОВ.
Фото предоставлены О. ШЕВЧЕНКО.
