синекдоха монток — сибирская шавасана
шавасана — поза мертвого человека. текст песни синекдохи монток очень сильно про это. здесь шавасана — про мерное созерцание, даже если таковое именуется бездействием, то это бездействие очень осознанное, счастливое и правильное, заземление, уход в себя, тишина и эскапизм по всепоглощающей огромной любви.
текст — отзвуками летней ночи, где в частном секторе в пыльной июньской истоме растворяется лай собак и то, что ты артикулировал только сейчас, но на самом деле знал всегда, с самого детства. счастливое ничего в бренном конце жизни и пустота, не давящая, а покорная. это знакомо каждому, каждый через это прошел/перешагнул, мы все связаны разбитыми коленками, зимним леденящим инеем, купанием в грязной речке и тем, как легонько воды касаешься ногами, боясь сделать шаг. в драке познай меня, но это дано не каждому, человек всегда прячется за тысячью условностей и чужим никогда. вода — текстовый паттерн, соединяющий и сводящий к нулю, и так было всегда. или казалось, что было. к воде всегда спускаются бережно, ей замыкается путь пыльной дорожной русскости — либо бояться подойти близко, что на самом деле для самых стойких, либо нырнуть с головой, и ты выбираешь второе. вода — не земля, она более понимающе-пронизывающая из-за теплопроводимости, поэтому у её коленок лежит смерть или ничто. антоновские яблоки вместо сердца одним далеким приволжским летом высыпалась из меня в старом шуршащем саду. яблочный спас и полудикий добрый кот, гнилые яблоки и фонящий их кислой щипучьей сладостью воздух. это из индивидуального, личного опыта приплетено сбоку и пережёвано, а так это все вечный-извечный лирический герой, метафорами плюющийся насквозь, но про это лучше рассказали в песне. то, что началось с радостного светлого ничего, в ничего и уйдёт, уткнувшись в него носом, и только антоновскими яблоками под подошвами хрустеть останется сладко.
сбпч — береги
возможно когда-то мне очень нежно
разбили сердце, и текст песни сбпч туда очень сильно наслоился. ласково просит говорить от сердца, немым укором получается далеко не всегда. текст очень маленький и большой, очень взрослый и детский, как считалочка, придуманная во дворе, как запрятанное воспоминание о первой любви, щекотной, доброй и больнючей. шрам под лопаткой — то, что у тебя на всю жизнь от этого останется, куда ни денешься. буквы ассоциативно ззвучат каким-то августовским днём, островом посреди реки тихим, тем, как прячешься в камышах, из-за кустов наблюдая луну. или в лодку моторную прыгаешь на закате нескончаемого дня. забытый взгляд, который на тебя бросает дорогой человек, в прошлом ли дорогой, в будущем, во вневременном «всегда» — значения не имеет, это момент очень светлый и сильный, даже если на тебя так больше никогда не посмотрят. как этот забытый взгляд, всё детское также растворяется в пелене, размываются воспоминания, есть только буквы и ощущения, но это всё очень конструируемо-собирательное. про шутки в тексте — очень точно и щекотно подмечено. я лично всегда шучу с грустными глазами и вам советую. и если оно на уровне текста растворилось где-то в большой реке, выпало из кармана вместе с влюбленностью первой, а строчка «потому что мы не бросим» вообще нагло врёт, если ты окунаешься в эту реку с головой в ночной прохладе и достаешь до илистого дна пальцами, если река в этом году зацвела, если детство в текстовой и в самой настоящей реальности закончилось, то это всё равно очень трепетно нужно сохранить в себе, от косточки до косточки. тогда зоркое сердце вымученно улыбнется, и с какой бы больной щербинкой оно ни прошло мимо, оно всё равно было, а это, пожалуй, самое ценное.
