Смерть страны всегда особенная.
Кто мог разорить Рим кроме выходцев из Карфагена? Римляне, столетиями упивавшиеся победой над Ганнибалом в своих амфитеатрах, буквально просили судьбу подбросить монету другой стороной. Да пришли не пунийцы, а вандалы. Ну так и в Риме тогда жили в основном уже выходцы из Сирии, а не потомки покорителей мира.
Сколько раз на краю пропасти устоял Константинополь? Персы, авары, арабы, славяне пришли и ушли, сломленные мудрой дипломатией, непоколебимой верой и мужеством василевсов. А турки пришли и остались, ибо вера поколебалась, а без нее не спасает ни мужество, ни дипломатия.
Как умирала Древняя Русь? В огне бесконечных княжеских усобиц, от которых ее и спасли изначально гордые варяги. Открытая и даже беззащитная к набегам степняков, забывших времена не то, что Святослава, но даже Мономаха.
Вот и Ногайская Орда в 1620-х умирала. Униженная холопством русскому царю (потомку бояр бывших безродных покорных данников). Утратившая порядок и семейность, где нуретдин уже владел не наделом, защищающим запад, но награбленным у бия и кековата. Которые тоже грабили и били своих, забывая врагов.
Так умирала Орда в великой замятне XIV века, ожидая смертельного удара эмира Самарканда. Ногайская Орда стала детищем той смуты. Гордые пришельцы с востока во главе с легендарным Эдигеем сумели склеить разбитое и боролись за ее память и величие еще больше века. Разве они могли тихо умереть холопами русского царя? Нет, с востока дули новые ветра и шли новые люди, чьи спины еще не гнулись, а стрелы били без промаха.
Ногайская Орда умирала как достойно умирать настоящей Орде – в бою с новой Ордой. Эти новые люди себя называли торгуты, но мы их знаем как калмыков.
Вожди смутных времен ногайцев оставили этот мир почти синхронно. В 1615 пропадает из летописей главный активист лжецаревичей Джан-Арслан, а в 1619 – его противники, дети Тинехмат-бия, Иштерек и Шайтерек. В Орде предсказуемо возник вакуум власти. Сколько-нибудь законного хана видимо тоже не было. Джанибек-Гирей пытался, но ему и в Крыму хватало мятежей, астраханские царевичи смуты не пережили, а сибирские (видимо, но неточно) не котировались.
Где нет права – правит сила. В конце 1619 г. астраханские воеводы донесли, что Большие Ногаи опять разделились на две «половины», или «стороны», — Яштерекову и Каракелмаметеву. Оказавшись без формальных предводителей, мирзы решили военной силой, без съездов, отнять друг у друга и переделить пастбища. В Москву докладывали, что «у них на обеих сторонах люди стоят в зборе наготове и меж себя друг над другом ищут».
В мае 1619 г. конница Иштерековых (наследников последнего бия) двинулась на стойбища своих противников, но была полностью разгромлена Кара Кель-Мухаммедом (сыном предпоследнего бия Ураз-Магомета). В степях началась череда взаимных набегов, убийств и разорений. Крымский хан Джанибек-Гирей, узнав о вакантности верховных постов, начал кампанию за возведение на бийство Кара Кель-Мухаммеда. «Он учинил себе Каракелмамет мурзу болшим боярином и добрым к себе другом и... учинил его в Ногаех князем, и грамоту о том к нему послал». Аналогичная грамота была направлена из Бахчисарая к Канаю б. Динбаю, которого хан, видимо, прочил на нурадинство. Его жест в отношении Кара Кель-Мухаммеда был продублирован просьбой к астраханским воеводам убедить царя доверить бийство ханскому протеже. В столице Крымского юрта русским дипломатам тоже внушалась мысль об этой кандидатуре как наилучшей.
Московский государь (пока ему позарез нужен был союз с Крымом против Литвы) отвечал уклончиво, объясняя, что «княженье» достанется тому из мирз, «хто нам будет вернее, и о ком нагаиские люди учнут бити челом». Москву настораживала такая активность со стороны крымцев. Правительство царя Михаила видело бием Каная. Легитимных прав на престол тот не имел (отец не был бием, только дед), зато был послушен. Во время междоусобиц 1619-1620 гг. этот мирза с пятью тысячами улусников обосновался в окрестностях Астрахани, заявив о верности государю. Сын Каная Гази крестился, получив имя Михаил, и отлично зарекомендовал себя в войне с литовцами и поляками в 1612-18.
Пометки на полях.
В Крыму в 1620-х было максимально неспокойно. Проосманский Джанибек-Гирей (формально правил 1610-23 и 1628-35) сражался за власть со сторонником независимости Мехмет-Гиреем (формально правил 1623-28, но большая часть этого времени – гражданская война). Препарировать можно и по-другому. Централизатор Мехмед против федералиста Джанибека, сторонник Мансуров Джанибек и сторонник Ширинов Мехмед и т.д. и т.п.
Крым в этот период очень даже не слаб, но нестабилен. Ему просто не до ногайцев, по крайней мере не до волжских.
Это к вопросу – на что рассчитывали Годунов и Дмитрий Самозванец, готовя поход в Крым. А еще к вопросу – почему Крым проглотил самоуправство правительства Михаила в Ногайской Орде.
Конец пометок на полях
Уже в 1620 г. астраханские воеводы писали, что Канай окажется лучшим вариантом для Москвы в должности бия. Во-первых, он по пересчету родственных линий старше прочих мирз; во-вторых, у него налажены дружеские связи с Алтыулами (восток Орды), и, следовательно, существует шанс привлечь их под русское покровительство; в-третьих, он является наиболее последовательным сторонником ориентации на Россию; в-четвертых, его клан Тинбаевых не связан кровной враждой ни с одной из «половин» Больших Ногаев и потому относительно нейтрален и равноудален от них.
К весне 1622 г. ногайские улусы кочевали неподалеку друг от друга и находились между собой в согласии. В апреле 1622 г. в Москву явилось посольство от нового бия — Каная, нового нурадина — Кара Кель-Мухаммеда и их родичей с целью «то... великому государю объявити». Правительство не стало возражать. Любопытно, что шерть, изначально отправленная в Астрахань, была заготовлена с пробелами в местах имен будущего бия и нурадина. Каная видели бием, но верили не до конца. Впрочем, аналогичные грамоты с пропуском видывал в 1610-х царь Михаил и в свой адрес. Слишком часто менялись смутные цари, вот и писал цезарь австрийский к примеру «Великому князю Московскому, кто бы это не был..» в 1615 году.
10 ноября 1622 г. в Астрахани в Съезжую избу прибыли двести ногайских аристократов. Им была объявлена государева воля о назначении Каная бием и Кара Кель-Мухаммеда нурадином. После намаза Канай был «поднят на полсти». За этим последовал пир у первого воеводы, на следующий день — у второго, на третий день мирзы шертовали на Коране в верности царю. В церемонии участвовали главы всех основных группировок Орды.
Казалось (и зря, как и в случае с Иштереком), что перед Большими Ногаями открывалась перспектива восстановления единства и, может быть, возрождения их державы. Впервые за долгие годы отпрыски различных ветвей потомства Исмаила объединились и фактически признали свое подчинение единому правителю. Под впечатлением такой перспективы Канай имел основания поделиться с царем: «И с которыми своими родимцы ото многих лет не видалися, ныне... с ними кочюем вместе и любим их за то душею и серцом...». Но тут же добавлял: «А тово, государь, не ведаю, что они меня любят или нет».
Любили не все и не долго. Еще до вступления в нурадинскую должность Кара Кель-Мухаммед сообщал, что его улусы враждуют с улусами Каная, и просил воевод определить им места кочевания раздельно и подальше друг от друга. Московские и астраханские политики пытались предотвращать усобицы в среде ногайцев, чтобы не допустить их откочевки в дальние страны и удержать под присмотром, но степь широкая, за всеми не уследишь.
Инициативы примирения ногайских родов происходили на фоне все усиливавшегося давления калмыков. В 1629 г. бий, нурадин и кековат, чувствуя приближение катастрофы, обратились через воевод к царю с прошением взять на себя управление Ногайской Ордой — «розправлять своим царским милостивым указом и виноватым чинити наказание, смотря по винам — так же, как и руским людем»; в противном случае мирзам «досталь меж себя розоритца, и улусные люди от них розбредутца».
Но правительство отвечало равнодушным молчанием на призыв погибающей Орды. Россия готовилась к Смоленской войне и за степью следила не особо.
В 1631 г., буквально за пару лет до катастрофы и исхода, Кара Кель-Мухаммед погиб в бою с людьми Каная. Тем временем из-за Яика продолжали наступать калмыки. Несколько раз они громили приволжские улусы, но возвращались на Эмбу. В сентябре 1633 г. калмыки обрушились на кочевья кековата (правитель восточного крыла, он и стерег границу) и Джан-Мухаммед во главе всех своих подданных перебрался на западный берег Волги. В январе 1634 г. произошло нападение калмыков на оставшихся ногаев Каная. Бий был разбит, остатки его армии ушли на запад. Государственная территория оказалась ногаями утрачена. Абсолютное их большинство очутилось теперь по правую сторону реки.
Впоследствии калмыцкое нашествие фигурировало в ряде документов как единственная причина ухода ногаев на запад. В ногайских исторических песнях XIX-XX вв. исход тоже связывался с экспансией тайшей. Эта же причина приводилась и в официальных государственных документах Посольского приказа.
Пометки на полях
В Астрахани на фоне исхода разразился скандал. Царский гнев обрушился и на стрелецких начальников, которых побросали в тюрьмы, и на воевод с дьяками, смещенных и вызванных в столицу для объяснений. Во время следствия предписывалось виновных «сыскивать жестоким обычаем, чтоб натаем тот сыск был ведом». Однако было уже поздно.
Калмыки пугали новое правительство очевидно сильнее разбитых в боях Смуты ногайцев. Ну или на фоне переворота 1633-34 в Москве и не только просто сводили старые счеты.
Конец пометок на полях
Бий Канай пытался убедить князя Трубецкого наладить оборону от тайшей и затем уговорить соплеменников вернуться, не то те окончательно переберутся в Крым. Но воевода не прислушался к его словам. Канай продолжал переговоры с властями и оказался в астраханской тюрьме. В административной переписке причиной этого поворота в его судьбе называются ссылки с калмыками. Там он провел несколько горьких лет. Там же умер в январе 1639. Кончина бия упоминается в челобитной мирз Урусовых и Тинбаевых, поданной на имя астраханских наместников Ю.Сицкого и Л.Волконского 21 января 1639 г.: поскольку Канай умер, они просили передать «княженье» его брату Абдулле.
Воеводе это было неинтересно. Совсем. Сила была у победивших торгутов, с ними и договаривались.
Пометки на полях.
Тогдашний астраханский воевода Алексей Трубецкой вполне мог искренне сводить с ногайцами еще смутные счеты. Клан Трубецких последовательно поддерживал тушинского вора (Дмитрия Угличского), убитого ногайцем. В 1609-10 именно ногайский удар с юга обрушил державу не случившегося доброго царя Дмитрия, конюший которого тоже носил фамилию Трубецкой.
Кстати, именно с 1633 начинается взлет скромного боярина к высшим чинам царства и должности главного воеводы русско-польской войны 1654-67. Он главнокомандующий в победоносной битве при Шепелевичах в августе 1654 и он же автор «трубецкой резни». Громил шведов под Юрьевым, давил железной рукой Медный бунт.
Ну и просто как исторический казус.
Алексей Трубецкой одновременно последний удельный князь Трубчевский и крестный отец будущего императора Петра Великого. Легендарный дядька, но тоже не из учебников.
Конец пометок на полях
Первое знакомство калмыков и ногайцев состоялось еще в 1560-х, но тогда между ними встала возрожденная Хак-Назаром Казахская Орда, и четверть века противники занимались преимущественно ей. Потом ногайцы обратили внимание на север, будущие калмыки – на юг. И лишь к началу XVII века степь вновь закипела пограничной войной.
Нужно сказать, что второй фронт калмыки (я буду следовать исторической традиции так называть торгутов просто для простоты понимания текста) открыли в самый разгар Смуты, явно воспользовавшись рывком большей части ногайцев на запад для участия в ней.
В то время ойраты разделились на несколько группировок — северо-западную во главе с тайшой Хо-Урлюком, предводителем племени торгоутов, и Далаем, вождем дэрбэтов (на реке Омь и в районе города Тара), и юго-западную во главе с хошоутским Байбагасом и чоросским Хара-Хулой (в верховьях Иртыша). Именно подданные Хо-Урлюка стали постепенно занимать ногайские степи в поисках новых пастбищ. Земли Больших Ногаев в то время начинались западнее Эмбы. На этой реке ногаи впервые столкнулись с мигрантами с востока весной 1607 г., когда разгромленные астраханскими мятежниками улусники бия Иштерека «пошли коче[вать] на Еик и сведали на Енбе... калмыков».
В 1610-х годах огромное пространство между Самарской Лукой и Аралом почти каждое лето-осень становилось ареной постоянных стычек калмыков с ногаями. «А от тех мы калмыков стали разорены и от тебя, государь, отогнаны», — делился с царем Иштерек в 1617 г. К концу 1620-х годов относится окончательное отделение улусов Хо-Урлюка (т.е. будущих собственно калмыков) и его переход в междуречье Волги и Яика, на разведанные места. В 1628 г. он форсировал Яик и обрушился на Большую Ногайскую Орду. Сорок тысяч ее жителей оказались в его власти. Бий Канай пытался срочно наладить мирные отношения с тайшами, его посланцы отправлялись к ним с предложениями о «дружбе и совете», взаимной торговле и ненападении, но степь не прощает трусливых и не слушает слабых.
Пометки на полях.
Владыки ойратов-торгутов-калмыков (легендарно, естественно) вели свой род от Ван-хана, владыки кереитов, сначала друга и покровителя Чингиса, а впоследствии его противника и жертвы. Это самые страшные враги Чингизидов в степи. Все два века доминирования ойратов Чингизидов гоняли по степи как зайцев вместе с доверившимися им народами. Будто бы мстя за предательство и кровь предка.
Впрочем, были (нечасто) и прецеденты династических браков тайшей и Чингизидов. Порой халха-монголы, киргизы, казахи и даже ушедшие на Кавказ ногайцы наносили ответные удары. Тот же Хо-Урлюк сложил голову на Кавказе то ли от рук ногайцев, то ли – союзных им кабардинцев.
Конец пометок на полях
Калмыцкие источники называют 1628 или 1630 г. временем покорения «мангатов» Хо-Урлюком (или его сыном Лоузаном) и выхода их к Волге. Действительно, эти годы отмечены в Ногайских делах Посольского приказа как время сильных ударов по Большой Орде: десятитысячное войско калмыков, сопровождаемое алтыульскими мирзами, угнало двадцать одну тысячу лошадей у бия Каная, который тут же перебрался на Крымскую сторону. В боях получил рану и потерял тысячу улусников нурадин Кара Кель-Мухаммед. Но это был лишь очередной набег, после которого калмыки вновь отошли к Яику. И лишь в 1632 г. ставка Хо-Урлюка была учреждена на Волге.
В 1630-х годах сформировался кочевой цикл калмыков на новоприобретенных землях. Летовья находились восточнее Яика, на Эмбе, Илеке и Иргизе; к зиме стада перегоняли через Яик к Большому и Малому Узеням, в верховья Самары, а иногда заходили и на Крымскую сторону. Воеводы в 1635 г. докладывали, что «колмацких людей умножилось, и учали кочевать по Нагаискои стороне от Астарахани в ближних местех по Яику и от Яика к Белужью, от Астарахани днищах в трех и менши».
Впереди были 140 лет сосуществования калмыков-торгутов с Российской империей вплоть до их трагического исхода, ставшего одной из важнейших, но забытых страниц того, что наши историки называют крестьянской войной Пугачева. Как и в случае с крестьянской войной Болотникова – три ошибки в трёх словах. Историки такие историки. А еще историки почему-то считают калмыков XVII века русскими вассалами, а то и подданными. Что стало источником таких мыслей – мне неведомо. Люди ездили на курултаи в далекую Монголию и следовали своим законам. Ну да сегодня не о них.
Остатки ногайцев уходили на юг, где их потомки встретятся с Суворовым, на запад – в Крым и на север, становясь казаками Белого царя. Но к 1640-м они закончились, и русская армия органически разучилась стрелять из луков. Правда остались Суворовы, Кутузовы и даже Карамзины, может и забывшие свою историю, но не растерявшие своей доблести.
Это последняя статья ногайского цикла и попрощаться с ним хочется строками великого тезки, написанными, но не спетыми. Написанными как будто про эту не слишком веселую историю.
Жестокое время, невеселое
Птицей стучится в жилах кровь шальная
С утра
Волки на охоту собираются,
Волка кормит ночь, значит и нам
Пора.
