Фазиль Искандер – писатель образцовый, идеальный. Каждый раз, когда обращаешься к его творчеству, получаешь мощный импульс любви к изящной словесности, возникает желание читать все его вещи. И не только его. Понимаешь, что такое настоящая литература, настоящая проза.
На этот раз я начал с вещи, которую раньше не удосужился прочесть – «Кролики и удавы», затем повторно перечёл «Созвездие козлотура», и ещё – в первый раз – автобиографическую повесть «Школьный вальс, или энергия стыда».
Анимализм. Особенности жанра
«Кролики и удавы» – не характерная для Фазиля Искандера вещь, стоящая в его творчестве особняком. Принадлежит она к столь интересному явлению в мировой литературе как анимализм. В литературной традиции этот жанр уходит в седую древность – это и существующие у всех народов сказки о животных и, например, такая уже чисто авторская вещь как «Война мышей и лягушек» – пародия на Гомерову «Илиаду».
В связи со своей древностью и универсальностью этот жанр имеет очень широкий диапазон – от чистой аллегории до животного натурализма, то есть рассказов о природе, о животном мире. К одному флангу здесь можно отнести, например, французский фольклорный «Роман о Лисе», его гётевскую интерпретацию – «Рейнеке-лис», а к другому флангу – и Джеральда Даррелла, и Сетона-Томпсона с Джеком Лондоном, и, например, рассказы для детей Евгения Чарушина. А ещё, конечно, «Жизнь пчёл» и «Жизнь термитов» Мориса Метерлинка. Тогда как весьма известные у современного читателя «Скотный двор» Джорджа Оруэлла и «Жизнь насекомых» Виктора Пелевина – это опять-таки аллегория.
Однако анимализм в литературе не ограничивается крайностями – аллегорией и животным натурализмом – между двумя этими флангами находится огромное промежуточное пространство. И фигурируют здесь не люди под маской животных, как в аллегории, но и не животные в натуральном виде, а животные, наделённые определёнными человеческими чертами. Это пространство ближе всего к народной сказке о животных.
Среди шедевров мировой литературы к этому пространству относятся, например, «Книги джунглей» Киплинга или произведения Ричарда Адамса, в частности, «Обитатели холмов» о мире – можно даже сказать, цивилизации кроликов. И вот к этой же категории относится повесть-сказка Фазиля Искандера «Кролики и удавы». (Отметим попутно, что есть у Фазиля и чисто натуралистический «Широколобый», вживание в психологию племенного быка).
Как и другие его вещи, повесть-сказка «Кролики и удавы» выполнена просто блестяще. Здесь есть и мастерски созданный автономный мир, художественное пространство, и глубокие, порой парадоксальные мысли, и, конечно, фирменный – мягкий ненавязчивый – искандеровский юмор. Как, например, в уморительном рассказе о казни удава-ротозея, у которого кролику удалось выскочить из пасти после заглатывания:
«…это было великолепное зрелище… Сейчас мы отменили эту казнь и, честно скажу, напрасно. Смысл казни – самопоедание удава. Ему не давали есть в течение двух месяцев, а потом всунули его собственный хвост в его собственную пасть. Трудно представить себе что-нибудь более поучительное. С одной стороны, он понимает, что это его собственный хвост, и ему жалко его глотать, с другой стороны, как удав, он не может не глотать то, что попадает ему в пасть. С одной стороны, он, самопожираясь, уничтожается, с другой стороны, он, питаясь самим собой, продлевает свои муки. В конце концов от него остается почти одна голова, которую расклевывают грифы и вороны».
Ранний Искандер. «Созвездие козлотура»
Напечатанная в «Новом мире» в 1966 году и принесшая автору всесоюзную славу повесть «Созвездие козлотура» любопытна в том смысле, что представляет собой Искандера на старте, ищущего и находящего свой собственный метод, своё художественное пространство. Продолжая предыдущую цитату, скажем так:
С одной стороны, это ещё весьма эклектичное соединение разных жанров, разных методов, разных пространств. В основе здесь сатира в духе тогдашних юморесок из журнала «Крокодил». Для Искандера это весьма близко, поскольку начинал он именно как журналист с явно сатирическим уклоном, о чём свидетельствует ряд его фельетонов, напечатанных в бытность спецкором «Курской правды».
Лично у меня эта линия ассоциируется – в силу географии детства – с украинским журналом «Перец». Сохранил в своей библиотеке пару книжек этого жанра: «Снова марсиане» Александра Мирошниченко и «Аристократа из Вапнярки» Олега Чорногуза. А говоря о корифеях жанра, вспомним фельетоны Булгакова, его ранние повести, а также «Театральный роман» и даже сатирическую составляющую «Мастера и Маргариты». Ну и дилогия Ильфа и Петрова из той же парафии.
Но в то же время, в «Созвездии козлотура» появляется уже и лирическая линия детства. И таким образом, с другой стороны, это не что иное как ключ к дальнейшему творчеству Искандера, который находим в следующем фрагменте:
«Может быть, самая трогательная и самая глубокая черта детства – бессознательная вера в необходимость здравого смысла. Следовательно, раз в чем-то нет здравого смысла, надо искать, что исказило его или куда он затерялся. Детство верит, что мир разумен, а все неразумное – это помехи, которые можно устранить, стоит повернуть нужный рычаг. Может быть, дело в том, что в детстве мы еще слышим шум материнской крови, проносившейся сквозь нас и вскормившей нас. Мир руками наших матерей делал нам добро, и разве не естественно, что доверие к его разумности у нас первично. А как же иначе?
Я думаю, что настоящие люди – это те, что с годами не утрачивают детской веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в борьбе с безумием жестокости и глупости».
Чегемский космос
Главными произведениями Фазиля Искандера – его magnum opus – являются цикл рассказов «Детство Чика» и роман в новеллах – настоящий эпос! – «Сандро из Чегема». Когда бы я к ним не обратился, результат от чтения всегда один – вечный кайф!
Помимо историй про дядюшку Сандро и мальчика Чика сюда же примыкает и множество других рассказов и повестей, в частности «Школьный вальс», чисто автобиографическое повествование, где, наряду с другими эпизодами детства писателя, можно узнать историю его отца.
Что же является первопричиной такого эффекта? Во-первых, это органичная психическая связь автора с природой Абхазии, с её флорой и фауной, с горными хребтами Кавказа, со всей той информацией, что они в себе хранят. Во-вторых, это семейные и – что гораздо важнее – родовые ценности, голос предков. А третья составляющая – талант, мастерство писателя, лёгкость его руки.
И как результат – создание настоящего эпического полотна, уходящего в бесконечность во времени и пространстве Чегемского космоса. Это песнь во славу Абхазии, причём в отличие от Георгия Гулиа сам автор никогда не называл себя абхазским писателем, но – «русским писателем, воспевающем Абхазию».
В качестве аналогов создания подобного местного космоса – вселенной определённой местности, конкретного населённого пункта – я бы назвал два случая. Это бразилец Жоржи Амаду, во многих своих произведениях – по сути, во всех – воспевший родной штат Баия. А ещё – недавно открывшийся мне замечательный – тесно связанный с Курском – писатель Михаил Колосов. И здесь в центре авторской вселенной – прославившаяся сегодня на весь мир Авдеевка на Донбассе. Вот эта безграничность, исходящая из точки, и определяет настоящую литературу.
Мне сложно сказать, как бы я воспринял «Детство Чика», «Школьный вальс», новеллы из эпопеи «Сандро из Чегема» в детстве, в школьном возрасте. Потому что тогда они не попадались мне в руки, а сейчас перенестись для эксперимента в то время я не могу. Тем не менее, мысль такова: именно эта литература по своим качествам идеально подходит для школьной программы. Здесь солнечный юмор, солнечное ощущение детства. Солнечный – это наверно самый подходящий эпитет для Фазиля Искандера. Но в то же время высвечивается множество и чисто трагических моментов. Все стороны жизни. Совершенная мозаика. Чегемский космос.
