Алексей Хотеев
Адрес статьи: http://naukaverakuljtura.com/литературный-язык-белой-руси-от-церко/
Принятие Русью христианской веры принесло с собой церковнославянскую книжность, а также организацию переводческой работы с греческого языка. Оригинальная и переводная церковнославянская литература оказала огромное влияние на речевую культуру Руси в целом и на письменный язык Белой Руси, в частности.
Здесь необходимо сделать терминологическое пояснение. Язык с присущим ему грамматическим, словарным и фонетическим строем, является в двух формах: письменной (литературной) и народно-разговорной. Первый отличается своей правильностью (нормированностью) и единством, второй – речевым многообразием. Единство литературного языка поддерживалось сначала подражанием книжным образцам при переписывании, затем унифицированием правописания с появлением книгопечатания и, наконец, нормативными грамматиками и развитием школьного преподавания.
Язык письменности постоянно испытывает на себе влияние разговорного, словарно им обогащается, кроме того, на литературный и разговорный влияют языки соседних народов. Различные стили (деловой, художественный, научный и др.) обеспечивают социальные функции письменного языка. Разнообразие разговорного языка обусловливается делением на территориальные наречия, имеющие свои регулярные фонетические и лексические особенности. Наречие, в свою очередь, состоит из диалектов, которые различаются своим словарем. Диалекты же состоят из говоров, имеющих особенности произношения.
Уже с начала X в. церковнославянский язык стал использоваться для записи мирных договоров русских князей с греками, а в христианскую эпоху он приобрел статус литературного языка высокого стиля, который применялся не только для сугубо церковных, но и более широко для общественно-государственных нужд. Спецификой церковнославянского языка в письменности Древней Руси было его употребление с целью показать связь предмета речи с духовной реальностью, с Промыслом Божиим, а также для придачи словам оттенка торжественности. Например, летописи долгое время велись на церковнославянском языке, хотя и заметно русифицированном, поскольку описываемые события рассматривались с точки зрения христианской нравственности. Нередко в одном и том же письменном памятнике сочетались тексты или отдельные выражения, написанные то на древнерусском, то на церковнославянском языке. В частности, в надписи на кресте, изготовленном мастером Лазарем Богшей для полоцкой игумении прп. Евфросинии (1161 г.). Поскольку этот текст сделан на церковном предмете, в нем много терминов и стилистических оборотов, свойственных церковнославянскому языку. Однако в описательной части надписи (от слов «В лето» и до слов «да не изнесется») присутствует деловая речь того времени. Язык здесь типичный древнерусский – покладает, Офросинья, кованье, серебро, манастырь, гривн. Языком образцовых церковных поучений оставался церковнославянский. Так, «Слово о законе и благодати» митр. Илариона Киевского обращено «не к неведущим, но преизлиха насытивмшимся сладости книжныя». В таком же высоком стиле написаны на церковнославянском слова свт. Кирилла Туровского. Наряду с этим в поучениях, рассчитанных на восприятие «неискусных» слушателей, проповедники использовали упрощенный язык из коротких предложений, близкий к разговорному (например, «Поучение» новгородского свт. Луки Жидяты). Таким образом, церковнославянский язык в качестве литературного в Древней Руси занял место своего рода надстройки для употребления в сакральной сфере, а для записей бытового характера использовался язык «простой», или древнерусский, существовавший в неупорядоченном виде близких наречий и диалектов. Оба языка – церковнославянский и древнерусский –употреблялись в письменной речи, отличаясь только сферами своего применения (т. н. диглоссия). Из сочетания их элементов произошло разнообразие литературных стилей (богословские сочинения, летописи, акты, художественные произведения). Отдельные церковнославянские слова и выражения из книжного языка проникали в разговорную речь. Так, в деловой письменности фиксировались юридические формы «се азъ…», «аще кто преслушает…», а в белорусской лексике из церковнославянского сохранились слова «око» (вока), «година» (гадзіна), «древо» (дрэва), «чело» (чало) и др.
Со времени обособления западнорусских земель, вошедших в состав ВКЛ в сер. XIII–XIV вв., в литературном языке все больше замечаются особенности местного произношения. Так, в Лавришевском Евангелии появляется «у» краткое (в современном написании «ў») – оузлежащихъ с Ним, не оусхоте; отвердение «р» – прамо, баграница. Однако помимо развития западнорусской редакции (извода) церковнославянского языка на землях ВКЛ формируется свой литературный «руский» («русьский») язык, область применения которого, постепенно расширяясь, начинает захватывать и сугубо церковную сферу.
Этому процессу способствует развитие общественного строя литовско-русского государства, в котором расширяется сфера сословных и областных привилегий. Выдается ли господарская грамота отдельному князю или боярину, или же правами наделяются лица определенного состояния, пишется ли привилей жителям города или целой области, – само содержание документа требует употребления речи, близкой к разговорному языку, бытовым понятиям и предметам. В великокняжеской канцелярии, в городских судах и магистратах вырабатывается специфический язык делопроизводства, который несет на себе лексические и фонетические особенности речи письмоводителя. Так, грамоты, написанные в области Полоцка-Витебска-Смоленска имели одни особенности. В актах, составленных в канцелярии великого князя Витовта, особенности этого северо-западного диалекта не просматриваются, но выступают черты южноволынского диалекта. При великом князе Казимире Ягеллончике начинает доминировать североволынский диалект, при королях Александре и Сигизмунде Старом различные диалектные основы актовой письменности начинают выравниваться. При короле Сигизмунде-Августе южное влияние (волынское) исчезает и утверждается диалект, на котором разговаривало славянское население близкого столице Виленского края.
Фактически литературный язык Литовской Руси XV-XVI вв. – это конгломерат различных стилей с присущими каждому литературному шаблону, грамматикой и словарем. Актовые материалы (договора, юридические документы) составлялись по одному шаблону, с устоявшимися еще с древнерусского времени оборотами («положил есми», «милостью Божией» и др.). В них много бытовой лексики, здесь чаще всего употреблялся разговорный язык, с характерным для него диалектическим разнообразием и непоследовательностью в передаче языковых норм. Еще меньше единства наблюдается в памятниках художественной литературы, где доминирует присущая каждому автору манера письма, зависящая от степени его образования и целей написания текста. Такими же литературно неоднородными являются так называемые «белорусско-литовские летописи», составители которых ориентировались на различные летописные традиции, начиная от древнерусских. В комплексе религиозных произведений доминировало подражание высокому стилю церковнославянских образцов (поучений, торжественников, богослужебных текстов). Становлению единых литературных норм должно было способствовать книгопечатание. Но кириллическое книгопечатание, впервые начатое в ВКЛ Франциском Скориной, продолжило развиваться в конце XVI-XVII в. в разных культурных центрах (Вильно, Супрасле, Львове, Киеве и др.), что не способствовало языковому единообразию, кроме того «руский» язык уже начал уступать в это время свои общественные функции польскому.
«Руский» язык в ВКЛ был широко распространен, поскольку 4/5 жителей страны на нем говорили и писали, но он не был единственным и обязательным во всем государственном делопроизводстве. Наряду с «руским» в великокняжеской канцелярии употреблялся латинский язык. Так, грамота польского короля и великого князя Ягайло о привилегиях литовским боярам за переход в католическую веру в 1387 г. была выдана на латинском языке. Грамота короля Александра 1492 г. о правах и привилегиях князей, баронов, знати и мещан ВКЛ также появилась на латинском языке. Великокняжеская канцелярия в XVI в. состояла из «руского» и «латинского» отделов, в которых писари составляли документы на соответствующих языках. Конечно, больше всего бумаг писалось на «руском» языке, поскольку и области Литовской Руси были более обширны и жило здесь больше людей, знающих только «рускую» грамоту, то есть славянский алфавит. Соответственно, в Литовском статуте 1588 г. стояла запись: «Писаръ земъский маетъ поруску литерами и словы рускими вси листы, выписы и позвы писати, а не иншимъ езыком и словы». Данное правило закрепляло существующую традицию и было направлено на защиту «руского» языка в ВКЛ. Достаточно ознакомиться с документацией даже одних земских судов, которую вели земские писари, отмеченные в Статуте, то можно увидеть, что уже в XVI в. в бумагах встречаются тексты, написанные на польском или латинском языке, когда дело касалось лиц католического вероисповедания. В актах государственного архива ВКЛ (Литовской метрики) таких документов имеется заметное количество. Например, в одной книге канцлера Льва Сапеги за 1596–1598 гг. находилось 129 «руских» документов, 20 польских и 8 латинских. Даже в самом Литовском Статуте 1588 г. говорилось, что официальные вызовы католического духовенства на суд бискупа должны были составляться «польским письмом» (Раздел III, артикул 32).
Государственному статусу «руского» языка в ВКЛ препятствовало и то, что литовцы-католики, доминировавшие при великокняжеском дворе, неприязненно смотрели на него в своей среде. Здесь был специально создан миф об итальянском (римском) происхождении литовской знати и считался своим латинский язык. Против повсеместного употребления «руского» языка выступали такие литовские писатели как Михалон и Ротундус. Последний считал «руский» язык чужим, грубым и варварским. Впрочем, сама литовская знать отдавала предпочтение использованию польского языка, чему скоро нашлись подражатели из западнорусского боярства. Мода на польский язык особенно распространилась после Люблинской унии 1569 г. Спустя некоторое время шляхтич-протестант Василий Тяпинский писал в предисловии к Евангелию: «Хто бы не мусил плакати, видечи так великих княжат, таких панов значных, так мног деток невиных мужов з жонами в таком зацном руском, а злаща перед тым довстипном учоном народе езыка своего славнаго занедбане, а просто взгарду… такая неумеетность пришла же вжо некоторие и писмом се своим а звлаща в слове Божем встыдают».
В таких условиях церковнославянский язык в Белой Руси испытывает на себе значительное влияние разговорной речи. Если тексты Св. Писания остаются в традиционной славянской передаче (с особенностями «простого» произношения и лексики как, например, в библейских текстах Франциска Скорины), то иная, в частности, переводная с латинского или польского религиозная литература уже большей частью отражает разговорную речь («О муках Христа», «Повесть о трех королях-волхвах», житие Алексия Человека Божия). В сферу высшей (церковной) словесности вторгся «простой» язык. Характерно, что протестант Василий Тяпинский напечатал Евангелие (от Матфея, Марка, Луки) в двух вариантах: церковнославянском и «руском» (для лучшего понимания). В православной среде также высказывались мысли о переводе Св. Писания. В частности, в предисловии к Учительному Евангелию (Заблудов, 1569 г.) издатель признавался, что у него была мысль «сию книгу, выразумения ради простых людей, преложити на простую молву», но посоветовали люди мудрые, «иже прекладанием з давных пословиц на новые помылка чинится немалая», почему было решено печатать книгу на церковнославянском («яко здавна»). Известный западнорусский писатель монах Иоанн Вишенский с Афона учил: «Книги церковные все и уставы словенским языком друкуйте… Евангелия и Апостола в церкви на литургии простым языком не выворочайте, по литургии же, для вырозуменья людского, попросту толкуйте и выкладайте».
Критические замечания католических теологов (Петр Скарга) и протестантских проповедников о незнании православными собственного церковного языка показывают недостаток не столько в понимании самих священных текстов, сколько в неумении объяснить их с точки зрения теории языка (в частности, производить точный перевод со славянского на «руский»). Действительно, православные не имели еще школьной грамматики или толкового словаря церковнославянского языка. Поэтому не могли убеждать своих оппонентов, широко используя филологические доказательства. Учреждение братских школ с систематическим преподаванием древних языков стало ответом на упреки иноверцев. В связи с этим в конце XVI – начале XVII в. произошел подъем церковнославянской культуры на землях Литовской Руси. Церковный язык в контексте конфессиональной полемики стал восприниматься как большая ценность, язык угодный Богу. В Учительном Евангелии 1616 г. он назван «зацнейшим, пенкнейшим, звязнейшим, суптельнейшим и достаточнейшим», а архим. Захария Копыстинский в предисловии к толкованиям свт. Ионна Златоуста выводил само имя славянского языка от «славы». В 1596 г. в Вильно вышла «Грамматика словенска» Лаврентия Зизания, в 1618 г. в Евье – популярная «Грамматика» («Синтагма») Мелетия Смотрицкого, что создало основу для систематического изучения церковной письменности. В образцовом уставе Львовского братства содержалось такое правило для учащихся: «Также учат на кождый день, абы дети един другого пытал по грецку, абы ему отповедал по словенску, и тыж пытаются по словенску, абы им отповедал по простой мове. И тыж не мают з собою мовити простою мовою, ено словенскою и грецкою». В связи с упадком православных братств и школьного образования в Киевской митрополии к концу XVII в. владение грамматикой церковнославянского языка осталось принадлежностью ученого духовенства, вышедшего из стен Киево-Могилянской академии.
Широкое употребление польского языка, который постепенно стал культурным языком шляхетского сословия, привело к сужению общественных функций литературного «руского» языка в Белой Руси. Церковнославянский сделался языком исключительно богослужебным, а литературный «руский» уступал свои позиции польскому. Этот переходный период отметил автор «Перестроги» (начало XVII в.): «Як поляцы у свой язык намешали слов латинских, которых юж и простые люди з налогу (т. е. по привычке) уживают, так и Русь у свой язык намешали слов польских и оных уживают». Примечательно, что православные авторы в ходе полемики с латино-униатами прибегают преимущественно к польскому языку, как наиболее употребляемому в их целевой аудитории. Таким образом, испытав духовный подъем в конце XVI в. церковнославянская грамота Белой Руси в конце следующего столетия становится уделом клириков, одновременно с упадком церковнославянской книжности происходит упадок того искусственного западнорусского литературного языка, который так и не успел получить законченную единообразную на письме обработку. Осталась живая разговорная речь простого народа и литературная польская речь образованных классов.
