Сазонова сразу прижали к земле. Винтовка, выбитая из рук, исчезла в снегу. Оба немца сидели на Сазонове, осыпая его ударами, стараясь разбить ему лицо. Его левую руку они скручивали за спину и шарили в темноте правую.
Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 6 февраля 1942 г., пятница:
В снегах
Снега, снега... Они устилают поля бескрайной пеленой, ослепительно белой при свете солнца, дымной и голубой в ночном сиянии звезд. Лес тоже в снегу: огромные бугры под соснами, свесившими свои тяжелые, обледенелые лапы.
Один снежный бугор на опушке покрыт хвойными ветвями. Подобно другим, он кажется застывшим, безжизненным. Но по ночам из его глубины, из его глинистых темных недр вьется дымок.
Это землянка. Она очень мала. Крохотные сосновые полати едва умещаются в ней. Печка стоит в углу, неподалеку от табурета, на котором находится ящик походного телефона. День и ночь возле телефона сидит кто-нибудь из обитателей землянки. Через строго определенный промежуток времени раздаются негромкие слова условных позывных сигналов:
— «Глобус!» «Глобус!» Говорит «Кора»... Проверка.
Это промежуточная контрольная станция связистов. Она размещена между двумя командными пунктами, в зоне обстрела, где часты повреждения проводов. Вместе с наступающими частями обитатели ее постепенно перемещаются на запад. Они именуются линейными надсмотрщиками. Это их белые балахоны висят на сучке, вбитом в глинистую стену землянки, их лыжи стоят в углу.
Работа надсмотрщиков трудна. Днем и ночью проверяют они исправность линии, и если линия повреждена, спешат снова наладить ее — пусть это будет в снежный буран, когда за два шага не видно ни зги, пусть — под ураганным огнем.
Надсмотрщиков двое. Один — молодой, высокий, весельчак, говорун. Он москвич и любит рассказывать о Москве, об ее улицах, троллейбусах, катках, парках. Другой — сибиряк, коренастый, низкорослый, с пушистыми усами, делающими его старше и солиднее, чем он есть на самом деле. Эти снега, скованные ледяным дыханием зимы, эти ясные, солнечные, холодные дни, эти белые поля без дороги ему по душе. Пройдя километров десять на лыжах по жестокому морозу, он только похлопывает рукавицами:
— Ох, добрый морозец!
Он любит петь и иногда но вечерам, мастеря что-нибудь, тихонько напевает. Поет он старинные сибирские песни, грозные своей мощью, исполненные мужественной силы.
«Эх, да разлилась, растеклась сестра наша Ангара. Раскидалася ключевой водой...»
Фамилия его Сазонов.
Неделю назад случилось с Сазоновым приключение. Вот как это произошло.
Связь была нарушена, Сазонов пошел ее исправлять. Выла вьюжная, бурная ночь. Выйдя из землянки, Сазонов остановился: удар ветра едва не сбил его с ног. Темнота. Молодая луна иногда просачивалась сквозь тучи, бросая быстрый, мглистый свет, и опять исчезала.
Сазонов двинулся на лыжах вперед, в темноту, держа в руках конец провода, служивший ему путеводной нитью.
Так он прошел лес и спустился в овраг. Это был голый овраг, на дне которого вился санный путь — накатанная твердая дорога. Ветер, вздымая тучи снега, продувал овраг насквозь, словно длинный темный коридор.
Здесь-то и обнаружил Сазонов обрыв провода. Наклонившись, стал чинить. В это время на него сзади набросились двое немцев.
Это была засада: немецкие разведчики перерезали провод и засели в овраге, выжидая, когда подойдет для починки связист. Они хотели взять в плен связиста в качестве «языка».
Сазонова сразу прижали к земле. Винтовка, выбитая из рук, исчезла в снегу. Оба немца сидели на Сазонове, осыпая его ударами, стараясь разбить ему лицо. Его левую руку они скручивали за спину и шарили в темноте правую.
Но Сазонов не давался, обороняя правую руку — единственное свое оружие. Ему удалось, наконец, изо всей силы ударить локтем в переносицу одного немца, который, разгорячась, наклонился слишком низко. Немец обмяк и свалился.
Тогда, пользуясь секундным замешательством, Сазонов сбросил с себя второго немца и встал. Немец вскинул автомат, но Сазонов выбил оружие из его рук. Они сцепились в рукопашную, обхватив друг друга, задыхающиеся от морозного ветра, от свистящих снежных вихрей.
Некоторое время они топтались на одном месте, потом в пылу борьбы сошли с дороги и провалились по плечи в снег. Луна зашла, стало совсем черно. Снег залепил им глаза, уши, носы, они беспомощно барахтались в этом снежном месиве. В конце концов они потеряли друг друга в темноте.
Когда Сазонов выбрался на дорогу, то, ослепленный ветром и снегом, в первое время он ничего не видел. Он увязал в снегу, падал, вставал, опять увязал. Все же в конце концов выбрался. Нашел одну лыжу, потом лыжную палку.
Поползав еще с полчаса по дороге, Сазонов нашел, наконец, и винтовку, но вторую лыжу так и не сыскал. Тогда он решил вернуться к себе в землянку не лыжной, а кружной проезжей дорогой. И еще решил захватить «языка». Взвалив на плечи первого немца, который все еще недвижно лежал с окровавленным лицом после нанесенного eму удара, связист отправился в путь. Пройдя немного, он вспомнил, что не починил провода — все было как бы в полусне, в полубреду после этой чудовищной схватки. Сазонов возвратился, положил немца на снег и стал искать провод. Но никак не мог найти: ни зги не видать, позёмка, черная ночь. Он шарил по дороге, слепо тычась в снегу: в пылу борьбы он потерял даже фонарик. Наконец, нашел место обрыва, починил провод и сообщил в штаб о происшедшем. Оттуда выслали отряд, который забрал немца.
...Все это рассказывает нам теперь не сам Сазонов, а его напарник, веселый москвич Темкин. Мы сидим возле печки. Сазонов поодаль чинит аппаратуру—развинчивает, подкручивает. Спокойный, широкоплечий, он мурлычет песню в свои густые русые усы:
«Эх, да велика Ангара, а еще больше Обь, А еще больше, да краше Aмур-река...».
Великие реки, необозримые земли, могучий, непобедимый народ! (Е. ГАБРИЛОВИЧ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
