Проснулась я от поцелуя. Не от грубого окрика, не от тычка, а от нежного прикосновения губ к виску. Уже почти семь лет я просыпаюсь от его поцелуя, а все не могу к этому привыкнуть и каждый раз радостно удивляюсь: Господи, за что мне такое счастье?
Улыбнулась, не открывая глаз, повернулась на бок, обхватила его большое горячее тело, насколько хватило рук, переплела свои ноги с его – то есть сделала все, чтобы прижаться к мужу как можно теснее.
Он тихо засмеялся и подул мне на лоб, сдувая челку. Я издала звук, похожий на мурлыканье сытого кота, и потерлась носом о его щеку. Господи, за что мне такое счастье?! Или ты решил, соблюдая высшую гармонию и равновесие, так щедро одарить меня за все прошлые мучения?
Дверь распахнулась, и на пороге появились Дашка и Машка – наши пятилетние близняшки. В желтых пижамах, с сонными мордахами и улыбками до ушей.
«Я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк!» – скорчив «зверскую» физиономию, зарычал Сережка.
Дочки, вместо того чтобы испугаться, радостно завизжали и прыгнули к нам в постель, стали толкаться локтями и коленками, пытаясь втиснуться между мной и Сережей. Господи, за что мне такое счастье?!
Матери я не помню – она сдала меня в Дом малютки в годовалом возрасте. Отказных документов не написала, тем самым лишив меня возможности быть удочеренной, а значит, и нормального детства. Мать обещала навещать меня, но так ни разу и не появилась. Ни в Доме малютки, ни в детдоме, куда я попала в три года, ни в интернате, куда меня перевели в возрасте одиннадцати лет.
Недавно я видела по телевизору передачу о детском доме – сплошное благолепие! Веселые дети в модных одежках, отличный ремонт, и такие самоотверженные, добрые и справедливые воспитатели, что хоть при жизни им памятники в бронзе отливай.
Те «казенные дома», где я росла, не имели ничего общего с этой лубочной картинкой. Нищета, тараканы, убогие кровати, постоянное чувство голода, потому что продукты воровали все: от посудомойки до заведующей. А еще персонал поколачивал воспитанников – просто так, для профилактики...
Если бы вы знали, с каким нетерпением я ждала того времени, когда наконец покину выкрашенные болотной краской интернатские стены. Была уверена: впереди меня ждет огромный цветной мир, где люди добры и справедливы, никогда не бьют, не оскорбляют, не предают друг друга. Где женщины не бросают своих детей, а дети никогда не голодают. Кстати, чем старше я становилась, тем чаще вспоминала о матери.
В пятнадцать лет раздобыла ее адрес и написала письмо. Ответа так не дождалась. Тогда сбежала в «самоволку», села в электричку и поехала к ней. Всю дорогу мечтала: вот захожу в подъезд красивого дома, звоню в дверь, мне открывает женщина с просветленным, как на иконах, лицом. Она узнает меня, бросается на шею, плачет и смеется от радости, потом сползает на колени: «Прости меня, доченька...» Я тоже плачу, поднимаю маму с колен, мы снова обнимаемся, она говорит, что никуда меня больше не отпустит, ведет на кухню, кормит всякими вкусностями и рассказывает, почему не смогла раньше найти свою девочку. Например, сгорели архивы Дома малютки, и все мои следы затерялись, или она сама потеряла память и только сейчас вспомнила о том, что у нее есть дочь. В общем, хеппи-энд, занавес, зрители рыдают от умиления. Но реальная жизнь оказалась совсем непохожей на придуманную мной сказку.
– Верка? – переспросила старуха, греющая кости на лавке возле крыльца трехэтажной развалюхи. – Да дома она, где ж ей еще быть...
Дверь в квартиру оказывается незапертой. В нос бьет запах перегара и мочи. Вся обстановка комнаты – табуретка, батарея бутылок под подоконником и прогнивший матрас на полу. На матрасе – женщина под рваным солдатским одеялом и смотрит в пространство мутными от беспробудного пьянства глазами.
Наконец, фокусирует взгляд на мне: «Ты кто?»
– Ваша дочка, Настя... – шепчу я.
– Выпить принесла?
– Н-н-нет...
– А зачем тогда приперлась?
И действительно, зачем? Наверное, чтобы навсегда распрощаться с одной из своих самых больших иллюзий.
В семнадцать лет мне «торжественно» вручили путевку в большую жизнь. Она состояла из трех составляющих: рюкзак с нехитрыми пожитками немного «подъемных» денег и ордер на восьмиметровую комнату в коммуналке. Но я была счастлива.
Увы, эйфория закончилась очень скоро. Сорокалетний сосед, державший два киоска в районе вокзала, начал клеиться ко мне с первого дня, но мне удавалось избегать его сальных ухаживаний. Потом соседу надоело, что я «корчу из себя недотрогу» и он, улучив момент, ввалился ко мне в комнату поздним вечером и, зажав мой рот потной лапищей... изнасиловал.
А потом, как ни в чем не бывало ушел спать, предупредив на прощанье: «Вякнешь кому – прибью. Хотя... можешь вякать. Кто тебе поверит – приютской шлюхе?»
Этот подонок оказался прав, участковый мне не поверил – сказал, что я наговариваю на уважаемого человека и пригрозил статьей за клевету.
На рынке, куда я устроилась реализатором на овощной лоток, хозяйка навесила на меня недостачу в девять тысяч рублей и потребовала, чтобы я вернула деньги завтра же. В противном случае посадит меня за воровство.
Иллюзий больше не осталось: меня никто не любит, я никому не нужна. Этот мир не хочет принять меня, а значит...
Я стояла на перилах моста.
– Не нужно, – услышала тихий голос за спиной. – Не делай этого. Поверь, жизнь – отличная штука...
– Отличная?! Да что ты знаешь о жизни? – вместо того чтобы сделать шаг в никуда, я вдруг стала рассказывать незнакомцу о своих проблемах.
– Разберемся, – пообещал он.
...И Сергей разобрался! Все мои беды словно руками развел. Мы уже семь лет вместе, растим двух дочек. Господи, за что мне такое счастье?!
