«Мне, как маме, до слез обидно, когда сын жадничает, отказывается угостить вкусняшкой, которую я ему купила/подарила, а ведь знает, что я тоже это люблю…».
С одной стороны можно понять маму, которая расстраивается из-за отказа сына поделиться своим подарком с самым близким человеком, потому что она может воспринимать такое поведение ребенка, как проявление невоспитанности, проблему формируемого характера.
Огорчаясь поведению ребенка, она интуитивно испытывает чувство вины/стыда за то, что могла сама отчасти привнести в его личность эти негативные черты, могла что-то упустить в процессе воспитания.
Но с другой стороны, в обозначенной реакции мамы можно отметить признаки диссонанса, Эго-конфликта, основанного на конфронтации личных нарциссических потребностей с нарциссическими потребностями сына («знает, что я тоже это люблю…»).
Что может скрывать Эго-конфликт матери?
В основе эмоциональной реакции мамы в ответ на отказ ребенка поделиться с ней чем-то может находиться ее потребность в сатисфакции, как ожидание отдачи/«платы» за некую принесенную ею жертву (естественно, речь тут идет о жертве, непрошенной ребенком).
То есть, за переживаниями мамы из-за жадности сына могут стоять ее личные выгоды, а не только разочарование результатом воспитания. Эти выгоды, как правило, не осознаются ею сполна в силу работы защитных механизмов психики, дистанцирующих ее Эго от столкновения с нежелательной правдой, поскольку осознанный контакт с истинными причинами переживаний могут ретравматизировать активацией негативных, труднопереносимых эмоций, которые в прошлом, при определенных, неблагополучных обстоятельствах были подавлены/вытеснены в бессознательное (и в этом личностном глубинном поле надежно «охраняются» психическими механизмами защиты).
Если допустить эту гипотезу, то получается, что мамины труднопереносимые, а возможно, и крайне травматические переживания, находящиеся в основе ее реакции на проявленное нежелание ребенка делиться с ней; переживания, неспособные сознательно восприниматься ею из-за содержания в них мощного аффекта, проецируются на ребенка с целью сохранения стабильности своего состояния.
Переживания в таком случае переносятся на условно недопустимое, невоспитанное поведение сына (я употребляю слово «условно», потому что я опираюсь в анализе сугубо на обозначенный взгляд мамы, а не на объективное значение действий ребенка, так как тут важно понять скрытый мотив ее реакции, а не оценить правомерность действий сына, нежелающего делиться).
Мама, словно, видит в отказе сына (поделиться с ней) ─ отказа от «платы»/отказ от условной искупительной отдачи ребенка в ответ на некое ее «жертвование» для него в прошлом.
Искупление какой жертвы может ожидать мать от сына?
Для того, чтобы понять, какая возможная жертва здесь может фигурировать, было бы полезно обратиться к маме с некоторыми вопросами. Например, с такими:
- Чем вы (именно нематериальным) пожертвовали с появлением ребенка и теперь ждете от сына аналогичной жертвенности (как искупления принятой им жертвы)?
- Что столь значимое, но утраченное вами компенсируется в требовании к сыну отдавать/делиться с вами?
- Как дорого (эмоционально, психологически) вам обходится материнский опыт?
- Умение и желание ребенка искренне делиться с вами разве сможет вернуть то, чем вы могли пожертвовать, став матерью?
Дают от избытка?
Если ребенку дарить/давать что-то просто так или на опережение (не за что-то/не ожидая повода для подарка), ─ от избытка любви, а не потому что «надо» или «так положено» ─ то он не будет чувствовать себя «обязанным» (не путать с чувством благодарности!).
У него не будет чувства, что он «в долгу» перед дающим родителем (ведь базовая функция родительства ─ давать), а значит, у него не будет и потребности защищаться, психологически «уворачиваться» от изъятия «долга», даже если это «изъятие» выглядит, как просьба родной матери поделиться с ней чем-то вкусненьким. Особенно учитывая, что в ответ на отказ ребенка сделать это, у мамы начинается аффективная реакция, лишь укрепляющая и более ярко демонстрирующая ее позицию Жертвы в контакте с сыном/дочерью.
Таким образом, мать реализует известную диаду «Жертва-Тиран», в рамках которой роль Тирана достается ее родному дитя.
Разве личная, даже самая горькая и невыносимая травма матери оправдывает такое отношение к ребенку?
Почему ребенок игнорирует просьбу матери поделиться с ней?
Про мотив реакции матери удалось кое-что выяснить.
Но вопрос, почему ребенок отказывается делиться с ней, все еще открыт.
Выше я уже отчасти обозначила возможную предпосылку поведения ребенка, которая может быть не связана с проблемой его воспитания, а имеет куда более глубокие психологические корни.
Его отказ может являться интуитивным протестом на посягательство личных границ, так как то, что было ему подарено, принадлежит изначально ему, и он может свободно распоряжаться подаренным, выбирая ─ делиться «своим» с кем-либо или нет. Даже с родной мамой.
Это тема правомерности отстаивания ребенком личного интереса. И это очень важный аспект на пути созревания личности ребенка, потому что в процессе формируется паттерн поведения, где в основе будет лежать умение защищаться «свое» и не давать другим посягать на него.
Хорошо, когда ребенок делиться сам, по своему желанию, с радостью, без оказания какого-либо давления на него со стороны взрослых (ведь в процессе воспитания и общения с родителями ребенок усваивает понятие «делиться с другим»; он знает, зачем и как это делать) ─ он чувствует себя в безопасности, и поэтому готов разделить свой приятный опыт с близким.
Но, заставляя или манипулируя ребенком, родитель лишает его базового чувства безопасности, нарушая его границы, размывая и подвергая сомнению правомерность владения ребенка чем-то «своим». Так уже выглядит верный путь к конфликту и/или к эскалации проблем в детско-родительских отношениях.
Довлеющее, осуждающее, манипулятивное поведение родителя есть предпосылка к нарушенному восприятию личных границ ребенком, которая может сформировать устойчивый деструктивный паттерн поведения в будущем (допустим, паттерн иррационального Жертвования ─ отдавать «свое» другим, словно, обязан это делать).
Мальчик из примера, приведенного в данном материале, лишь отстаивает свои границы, не желая делиться с мамой «своим», не потому что дурно воспитан/жадничает, а потому, что чувствует по маминому реагированию, что ею руководит неудовлетворенный нарциссический «голод» (дети часто считывают «на автомате» состояние родителя и могут «зеркалить» его), и что он сам воспринимается мамой в данной ситуации как тот, кто «должен» его удовлетворить, не пререкаясь с мамой и отдавая ей все «свое», что она просит, отказываясь, тем самым, от самого себя.
Так ребенок может воспринимать аффективно выраженное обращение мамы («до слез обидно…») к нему с просьбой поделиться. Он испытывает эмоциональное давление, оказываемое с ее стороны. Он не готов и не должен чувствовать возложенные на него обязательства ─ отдавать «свое», компенсируя нехватку у другого.
Бессознательно подобная материнская трансляция может восприниматься детьми, как компенсация долга матери за свое рождение.
Но появление на свет ─ не ответственность и не выбор ребенка; это всегда ответственность и выбор взрослого.
