ПиПси

"Юнг отмечал, что когда человек оказывается в безвыходной ситуации или испытывает конфликт, не имеющий решения - это можно считать классическим примером начала индивидуациии. Бессознательному необходим этот конфликт, чтобы Эго-сознание оказалось в сложной ситуации. И тогда человек сможет осознать то, что всякие его попытки что-либо предпринять будут неправильными, и какое бы решение он не принял, оно тоже будет неверным. Это значит победить превосходство Эго, всегда полагающегося на иллюзию, что за ним должно оставаться последнее слово. Естественно, если человек говорит: «Ну, тогда пусть все идет, как есть, а я вообще не буду принимать никакого решения. Я лишь постараюсь оттянуть время и увильнуть от этого» - никакая целостность не будет достигнута, поскольку тогда и правда ничего не происходит. Но если у него хватит нравственных сил выдержать это страдание до конца, тогда как правило начинает рождаться Самость. На языке религии мы могли бы сказать, что безвыходная ситуация заставляет человека положиться на волю Господню. Говоря же психологическим языком, безвыходная ситуация, которую устраивает Анима в жизни человека, должна привести его в состояние, в котором он приблизится к проживанию Самости. Рассматривая Аниму как некоего проводника для души, мы сразу вспоминаем о Беатриче, ведущей Данте в рай. Но мы не должны забывать и о том, что для него это стало возможным только после того, как он прошел сквозь ад. Понятно, что Анима не может взять человека за руку и привести его прямиком в рай. Сначала она погружает его в кипящий котел, где ему нужно повариться какое-то время..." /Мария-Луиза фон Франц/

Исцеление души – процесс, который по своей сути мало отличается от творчества; поэтому он лучше всего соотносится с деятельностью художника. Художник работает с образами, которые как бы плывут прямо в его сознание. Многие художники вспоминали, что начинали с разработки одной идеи, а затем их внимание могло привлечь что-то совсем иное. По их мнению, свои лучшие работы они создают в тех случаях, когда им удается подчинить свое Эго и свой талант настолько, что они в состоянии выразить свои образы в красках, словах и звуках. Таким образом, по мнению Юнга, творческий процесс включает в себя «активизацию архетипических образов и оформление их в виде законченной работы». Глубинная психотерапия активизирует рождающиеся в психике образы, а затем поддерживает между ними диалог. Юнг называл этот процесс трансцендентной функцией, посредством которой самость стремится преодолеть барьер между сознанием и бессознательным. Иными словами, психика стремится излечить себя сама. Такой подход к исцелению ближе к гомеопатическому, чем к аллопатическому лечению: подобное лечит подобное. Исцеление приходит вследствие резонанса, со-звучия и со-знания подобных друг другу сущностей. У мужчин наступает исцеление, если соответствующие образы моделируются их отцами или старейшинами племени или если они сами могут активизировать эти образы. Индивидуальное исцеление, исцеление души происходит через воскрешение в памяти символических образов или действий, которые резонируют с расщеплением души или являются его выражением. При исцелении людей в культурах с соответствующими традициями шаманы часто воспроизводят миф о сотворении мира или легенды о рождении племени, ибо такие рассказы формируют образы, пробуждающие в психике страдающего пациента трансцендентную функцию. Если такие образы воспринимаются на глубинном уровне и интегрируются сознанием, то исцеление становится возможным. Современные аналитики способствуют этому процессу, обращая внимание на эти образы, сохраняя свою приверженность им и работая с ними. Но всегда, когда совершается исцеление, оно происходит благодаря трансперсональному таинственному действу, воспринимаемому как благодать. И тогда, как напоминает нам Рильке, «мы понимаем, что внутри нас существует пространство, в котором есть вторая бесконечная жизнь». /Джеймс Холлис; "Под тенью Сатурна"/

"Ни один человек не пойдет в кабинет терапевта, если работают его адаптивные стратегии поведения. Терапия начинается тогда, когда они терпят крах. Человеку становится ясно, что выбор, который он делает, совершается с целью самозащиты, а не из лучших его побуждений. Еще ему становится ясно, что он страдает от постоянно возобновляющегося переживания первичных травм — таких, как эмоциональное подавление или опустошение, — и отступает перед вторжением самости, которая выражает свое неудовольствие в депрессии, фобиях, зависимостях и т.п. Повернувшись лицом к себе, человек оказывается в положении, когда ему приходится выслушать свою самость. Эта встреча с самостью, которую Юнг назвал Auseinandersetzung, а древние греки называли metanoia, приводит к изменению мировоззрения, в результате которого может возникнуть новое ощущение Я. Никто из нас — тех, кому довелось пройти через такие грандиозные изменения, — не сделал этого по доброй воле. Нас притащили туда силой, подгоняя пинками и не обращая внимания на наши стоны, и нет никаких сомнений, что нас притащат туда снова. В представлении юнгианцев психика не является ни монархией, как считает Эго, ни даже интеллектуальным центром; наоборот, она является многогранной, полиморфной, многозначной и политеистичной. Поэтому в ней существует много голосов, сообщений, указаний и распоряжений; некоторые из них мы слышим, некоторые — нет, но все они очень настойчивы. «Какой из этих голосов мой?» — спрашивает Эго. «Все», — отвечает самость. «Но я ищу лицо Дзен, которое было до сотворения мира», — заклинает Эго. А в это время самость снова перевоплощается подобно тому, как много раз перевоплощался Кришна. Так мы вступаем в отношения с окружающими. Обладая скудными знаниями о самих себе, мы хотим найти свою идентичность в зеркальном отражении Другого, как искали ее раньше в отношениях с матерью и отцом. При том, что можно получить любые травмы, присущие этому опасному состоянию, мы ищем тихую гавань в обличье того Другого, который, как ни печально, стремится найти такую же гавань в нас. При наличии многих тысяч адаптивных стратегий, порожденных случайным роковым совпадением времени, места, влияния Других, мы «засоряем» зыбкое настоящее ростками прошлого. Мы испытываем непомерную жажду проекции — жажду слияния с Другим, который нас защитит, позаботится о нас и нас спасет" /Джеймс Холлис; "В поисках доброго волшебника"/

"Тревога – это цена билета на жизненное странствие; нет билета – нет странствия; нет странствия – нет жизни. Мы можем бежать от тревоги, сколько хватит сил, но это значит, что мы бежим от своей жизни, которая у нас одна. Как заметил Фрейд, задача терапии – помочь человеку перейти от невротических неудач к обычным жизненным неудачам; ведь есть же у нас побуждение повернуться лицом туда, куда мы не можем обратиться, выдержать то, что не в силах выдержать, назвать то, что нельзя выразить словами и что постоянно нас преследует. Повторяю: каждый день нам приходится выбирать между депрессией и тревогой. Депрессия появляется вследствие травмы, обусловленной необходимостью индивидуации; тревога возникает при движении вперед, в неизвестность. Движение по пути, на котором мы испытываем тревогу, неизбежно, так как именно на этом пути у человека продолжает оставаться надежда, что он может стать личностью. Мой аналитик однажды сказал: "Вам следует превратить свои страхи в программу действия". Когда мы станем действовать в соответствии с этой программой, мы признаем свои тревоги и почувствуем себя лучше, ибо будем точно знать, что живем в ладу с самим собой. Мужество – это не отсутствие страха. Это ощущение того, что есть нечто более важное, чем то, что вызывает у нас страх. Например, задача индивидуации становится более важной, чем все, что нам мешает и тянет нас назад. Достаточно интересно, что, прямо признав существование экзистенциального страха и осознав, что мы являемся хрупкими созданиями, цепляющимися за эту вращающуюся планету, падающую в бесконечном космосе и вместе с этим испытывающими благодарность за наше участие в этой великой круговерти, – мы делаем огромный шаг к свободе личности. Мы чего-то достигнем, получив возможность избавиться от тревоги, которая, как туман, мешает нашему движению вперед. И если, окутанные этим туманом, мы сможем рассмотреть наши страхи, то зачастую мы найдем их беспочвенными с точки зрения взрослого человека, хотя ребенка они ужасают. Например, если человек слишком боится конфликта и боится высказываться в присутствии других людей, ему следует разглядеть этот страх в тумане парализующей его тревоги. Как правило, такие тревожные мысли будут превращаться в ранние детские страхи, например: "Им это не понравится" или "Они перестанут меня любить". Эти первичные страхи у ребенка были вполне реальными, но у нас, ставших взрослыми, ощущение может измениться. То, что человек способен осознать, на что он может прямо посмотреть и отнестись к этому как взрослый, освобождает его от бессознательной связи с прошлым. То, что мы по-настоящему ощущаем, важнее того, чего мы боимся. Именно так. Мы значим больше того, что внушает нам страх. Именно это означает мужество" /Джеймс Холлис; "Душевные омуты: Возвращение к жизни после тяжёлых потрясений"/

"Самая большая иллюзия, которой мы цепляемся, — это вера в то, что когда-нибудь наступит момент, когда страх исчезнет. Но страх — это не враг, которого нужно уничтожить, а спутник, указывающий на границы нашей текущей жизни. Там, где мы боимся, там скрыт потенциал роста. Настоящая зрелость начинается, когда мы перестаем искать безопасность и начинаем задаваться вопросом: "Какой вызов мне сейчас предлагает моя душа?"" /Джеймс Холлис/

"В конечном счете нам следует признать, что в душе каждого человека, наряду с душевным омутом грусти, существует и бездна гнева. Гнев – это закономерная реакция души на ее травму. Мы можем оставить эту травму неосознанной именно потому, что выражать ее крайне опасно. Мы можем обернуть эту травму против себя, испытав психосоматическое недомогание, депрессию или причинив себе какой-то иной вред из-за принятия неадекватных решений. Или же мы можем перенести свой гнев на других и тем самым травмировать тех, кто молчаливо заменяет нам людей, с которыми мы избегали прямого столкновения в прошлом. В таком случае гнев становится рефлекторной реакцией на "ограничение души". И тогда он – уже не только часть защитной психической системы, а жизненно важный индикатор, добравшись до истоков которого мы можем прийти к исцелению души. После обработки сознанием гнев превращается в жизненную энергию, необходимую не только для исцеления, но и для исполнения желаний души. Пока мы идентифицируемся с психической травмой, мы продолжаем пребывать в состоянии жертвы, увязнув по уши в трясине гнева. И только признав, что у нас на пути встал трехглавый свирепый пес Цербер, олицетворяющий "избыточность", "недостаточность" и самобичевание, мы получаем шанс миновать его страшные пасти. Хотя первичные травмы редко поддаются исцелению, можно переосмыслить их символический смысл, который мы осознали. Погрузившись в пучину гнева, каким бы справедливым он ни был, мы опускаемся в Ад и оказываемся в самом начале своей индивидуальной истории. Наша жизнь в настоящем времени по-прежнему во многом определяется травмой, полученной в прошлом. Только признав наличие гнева, поняв его природу и определив его воздействие на наше воображаемое Я, – только тогда мы сможем, наконец, освободиться от ограничений прошлого. Трехглавый пес Цербер оказывается у нас на пути – вот там, совсем недалеко впереди. Но он находится и у нас внутри; мы носим его в себе. Только согласившись с доктором Фаустусом, что место, где мы находимся, – это Ад, мы отправимся по долгой и крутой дороге, ведущей наверх из "Царства мертвых"" /Джеймс Холлис; "Душевные омуты"/

"Когда человек пишет о какой-то проблеме, синхрония происходящих вокруг него событий позволяет ему одновременно и пережить описываемое.Юнг рассказывал мне, что в то время как он начал писать работу на какую-то тему, ему стали приходить письма со всех концов света - из Австралии и других стран, авторы которых задавали вопросы, над которыми он тогда работал. Если вы, описывая какую-либо проблему, затрагиваете собственный жизненно важный конфликт, события обычно складываются так, как рассказывал Юнг, иногда немного опережая вас или запаздывая. Решение только в том, остановиться ли вам на описании собственного невроза или двигаться дальше. Проблема будет всегда замыкаться на вас, и если вы, описывая ее на страницах произведения, одновременно ее проживаете, следующий ваш писательский опыт станет шагом вперед к избавлению от комплекса. В противном случае вы снова будете писать о том же самом, как делал Сент-Экзюпери - такие авторы как будто каждый раз проигрывают одну и ту же граммофонную пластинку. Но стоит вам пережить описываемое, следующие сочинения продемонстрируют ваш собственный прогресс [в самосовершенствовании]. Гете проживал то, о чем писал, и его последующие сочинения представляют собой шаг вперед. Поэты-романтики, в свою очередь, повторялись намного больше. Они двигались по замкнутому кругу, так как не жили или не хотели жить реальной жизнью. Я никого не обвиняю, однако всегда следует быть готовым к констелляции того, о чем человек пишет. Именно поэтому многие художники и писатели не любят, если их работу начинают анализировать, поскольку боятся, что им вновь придется пережить то, о чем они уже рассказали. Этим обусловлены ложный страх и сопротивление, которые многие из них испытывают к психоанализу, объясняя, что это погубит их творческие способности. Но истинный талант является таким потрясающе мощным даром, что от него не сможет избавить даже самый одаренный в мире аналитик" /Мария-Луиза фон Франц; "Вечный юноша. Puer Aeternus"/

"Как архетипический символ, ведьма вызывает антипатию по отношению к женщинам, которые пытаются совместить в себе чувство и интеллект, чувство и силу, чувство и дух. Ведьму в негативном проявлении обвиняют в отсутствии чувств или же в том, что ее чувства отравлены. Ведьма принимает на себя проекции тех чувств, которые другие люди из страха не хотят иметь или проявлять, а потом впадает в идентификацию с этим внушающим страх содержанием. Она готовит себя к жизни козла отпущения, к тому, что в средние века приводило к охоте на ведьм и инквизиторским процессам. Однако, в позитивном аспекте ведьма представляет собой страстную женщину, добивающуюся цели и переживающую весь спектр эмоций, уверенно владеющую своей маскулинной силой и интеллектом, сохраняя при этом фемининную идентичность" /Энн и Бэрри Уланов; "Ведьма и клоун. Два архетипа человеческой сексуальности"/