В горнице чисто и просторно. По крашеному полу ровными полосами дорожки настелены. Ходить по ним надо тихо, чтобы «не скутить». Телевизор возвышается на комоде. Круглый стол под «басенькой» разноцветной в красный горох клеенкой. С одной стороны высоченная кровать с периной и пирамидой пухлых подушек под кружевной накидкой. С другой – буфет с сокровищами. Тут и стопочки и чайнички за стеклом, и коробочки с бусинами и царскими пуговицами. И шкатулка с дедушкиными наградами. И кулечки с шоколадными конфетами, и сухарики ванильные, и упаковки чая со слоном, и кофе с индейцем в перьях, и… Всякая всячина здесь – любимый Наталкин шкаф. Вечно они с Сашком в нем торчат – с головами готовы залезть.
Огромное зеркало в наклон повешено на стене. Над зеркалом – фотографии. Справа – бабушка молодая. Глаза с поволокой, курносый нос. Простоватый, со смешинкой взгляд. Слева – дедушка. Молодой. Хмурый. Губы поджаты.
Дедушка умер в позапрошлом году. От ран. Бабуля плакала на похоронах и причитала:
- Да на кого ж ты меня спокинул! Да как же я одна, с сиротами буду-у-у-у, кормилец ты мой!
Папа Наталкин и Сашкин судорожно сжимал бабушкины плечи:
- Не надо, мама, не надо.
Сашка и Наталка жались к отцу и ревели взахлеб от жалости к бабе, к папке и к себе. Их ведь тоже мама «спокинула». Тоже померла. Только не от ран, а от другого слова. На раны похоже, только не раны – короче и страшнее. Наталка не хочет это слово вспоминать – и так тошно.
Рядом с фото деда портрет юного красноармейца в буденновке. Красноармейца Наталка тайком от всех обожает. Очень хорош собой этот красноармеец, бабушкин брат, погибший в гражданскую войну. Она его не помнит – малюсенькая была. И Наталке обидно, что ничегошеньки бабушка о нем, о брате Васе, не может внучке рассказать.
Наталка сама допридумывала: выучила песню «Там вдали, за рекой, зажигались огни»
На словах:
«Ты конек вороной, передай, дорогой – комсомольское сердце разбито» - горько плачет, представляя, как конь склонился над прекрасным и чистым Васиным лицом.
Бабушка достает из комода сухую одежду, пахнувшую почему-то хлебом. И все в доме пахнет хлебом. И запах этот Наталке дорог и приятен. Они с Сашкой переодеваются и забираются на печку греться, аккуратно огибая газету с сушеной черникой, сладкой, как конфетки. Грызут ягодки и ждут, когда бабушка вытащит из печи горячие томленые щи и картошку, топленое молоко и кашу пшеную с коричневой пенкой. Очень есть хочется.
Бабушка ругается:
- Господи, вроде мужиков-то – половинка, а етьбы все мало. Это ж прорва!
Дети знают – она не со зла так ворчит. Устала. Бабушка радуется, когда едят много и с аппетитом. И готовит много по привычке. Папа поесть не дурак. Только его нет пока – все за длинным рублем гоняется по свету. Но если приезжает, настает праздник. В доме куча гостинцев. Папа вечно с полным рюкзаком. Наталка и Сашка взвизгивают от радости в предвкушении. И карандаши папа привозит, и заграничные фломастеры, пахнувшие леденцами, и мудреные машинки, и пупсов из мягкой теплой на ощупь резины, и конфеты в коробках, и шоколад «Вдохновенье», и «Восточные сладости».
Бабушка вечно все прячет. Ну зачем только, непонятно. Сашка все найдет. Он такой… супарень!
На печке сухо и уютно. За окном грохочет ливень. Бабушка ругается, что опять вырубило свет, и придется ставить самовар, а ей это надоело до смерти. Бубнит, а дело идет споро, и скоро ребят зовут к столу.
Гроза ушла, огрызаясь на ходу. После дождя на улице свежо и легко дышится. Вкусно пахнет табаком, высаженным бабушкой в палисаде. Она давно забросила выращивать табак на курево, но где-то услышала, что от новомодного колорада табак здорово помогает. И опять насадила целую грядку.
Перед сном Наташа читает интересную книгу. В августе темнеет быстро, свет так и не подключили, а веки смыкаются, будто клеем промазаны. Набегались, находились. Она засыпает, будто в пуховую яму проваливается. Тикают ходики. Покойно. Уютно. Тепло…
… - Твою дивизию, - чертыхается вдруг Наталья, - да что ты будешь делать!
Джип переваливается по ухабам, кое-где ухает в грязюку и с трудом выползает из колеи. Чем круче джип, тем дальше бежать за трактором. Наташа тысячу раз уже пожалела, что полезла на «короткую» дорогу. Да еще одна. Дура!
Уже давно пора вывернуть на поле, по которому она с братом и бабушкой убегали от грозы. Но вокруг ни единого просвета. Ночь упала разом, как на юге, даже намека не дала на сумерки. Навигатор упорно показывал конец пути. Наталья скачала карту накануне – здесь и в помине интернета не бывало. И здрасте, пожалуйте – сбой программы. Конец пути… Наталья выругалась злобно, по-мужски. Стоило доверять технике. Она просто заблудилась – таких колейных, страхолюдных дорог здесь великое множество.
Никакого поля – лес, лес, густой, непролазный неласковый лес.
Ага, только бабских слез не хватало.
Но вдали что-то забрезжило яркой точкой, словно комета приближается. Фара горит. Одна единственная. Да это же…
Да это же мотоцикл! Ну да, конечно, старый раздолбай, Сашкин днепр! Неужели он еще не развалился? Наверное, брат, волнуясь, рванул ей навстречу. Наталья обрадовалась. Но осторожность соблюла – заблокировала двери джипа. Мало ли, какие тут орки обитают. Может, и не Саша.
Звездочка все ближе и ближе. Наталья пригляделась и рассмеялась – брат! Собственной персоной! Заматеревший здоровяк! И куда подевался худенький пацаненок, здорово позировавший Вицина. Наталка бросала на пол какую-нибудь тряпку, Сашка «нечаянно» спотыкался об нее и визжал щенком от «страха».
Выскочила из машины, прыгнула на шею брату.
- Сашка!
Обнялись. Похлопали друг друга по плечам. От Саши пахло печным дымом.
- Ждем тебя, ждем. В трех соснах заблудилась!
- Ничего не понимаю, Саш! По навигатору должна уже в дом врезаться.
Сашка ухмыльнулся.
- Дались тебе эти «нафигаторы».
Он сел на мотоцикл, газанул и поехал вперед. Джип последовал за ним. Не прошло и пяти минут, как косматые, мрачные ели раздвинулись, обнаружив круглую полянку, на которой стояли две избы, друг напротив друга. Бабушкин дом Наталья узнала по старым качелям. Их ставил отец много лет назад. Дом напротив – Крутиловых, старичков, приезжавших в деревню весной и покидавших место отдыха в глубоком ноябре. Крутиловская изба, севшая в землю, задумавшаяся, как глубокий старик, давно уже бедовала в одиночестве – Крутиловы умерли, наверное, лет двадцать пять назад.
Бабушкин крестовый дом, казавшийся Наталке высоким и светлым, тоже не очень радовал: никакой он не высокий. Дряхлый домишка с низенькими окошками. Наверное, ей казалось – темно и мрачно вокруг от ельника.
- Где же поле, Сашка? – спросила она брата.
- Где, где… Поля теперь в других местах, - буркнул Александр.
Лес, уничтожаемый человеком, яростно отвоевывал свои позиции. Там, где раньше волновалось травяное море, даря Наталке упоительные медовые запахи, где отъедалось на зиму многочисленное деревенское стадо, мерно бряцая колокольчиками, где далеко-далеко, около щетинки тайги смело играли лисицы и важно вышагивали голенастые журавли, стоял хмурый ельник. Густо стоял, как полк суровых солдат, готовых принять лютую смерть за место под солнцем. И бой он вел не с мифическим чудом-юдом, а с человеком, вершителем и погубителем древнего полка лесного. От этого на душе Натальи было совсем нехорошо.
На покосившееся крылечко выскочила Иринка. Обняла родственницу.
- Пойдем в дом, - пригласила.
Почему он такой маленький, милый дом Наталкиного детства? Почему так сыростью пахнет и печной дым так горек?
Печка, беленькая коренастая печка, казалась кривой и неровной. Ирка нарисовала на ней разные цветы, а вот побелить заново не сообразила. И полы можно было покрасить свежей краской. И подгнившие рамы заменить. Профессиональный взгляд Натальи то и дело натыкался на всевозможные огрехи. Раздражала безрукость брата. Привести в порядок избу – особого ума не требуется.
Да вот хотя бы – потолок. Что это за дранка идиотская, гвоздями приколоченная?
- Руки оторвала бы за такую работу! – в сердцах брякнула Наталья. И осеклась, встретившись со взглядом брата.
Отцу родному руки оторвать собралась…
Автор: Анна Лебедева