- Баня истоплена, - сказал Александр.
Наталья хотела отказаться, но тело просило, молило смыть дорожную пыль и усталость.
- А я схожу, пожалуй, - махнула рукой Наталья.
Ирина отодвинула ящик бабушкиного комода, и вынула из его недр простенькую мягенькую ночную рубашку.
- Не надо, Ира, у меня все с собой.
Ирина улыбнулась.
- Да я себе. Ты первая пойдешь? Подожду тогда. Не возражаешь?
Глупо как-то возражать. Две бабы – что такого? Баня – не смотровая. Тем более, что Наталья не собиралась париться. Окатится водой, и ладно. Собрались. Ирина увязала чистое белье полотенцем, бабушкиным еще, махровым, пестрым, жутко дефицитным в те времена. Надо же, не истрепалось, в тряпку не превратилось. Вот что значит, качество!
Гуськом, как две утицы, спустились вниз знакомой тропкой. Старая банька уткнулась носом в берег черного пруда. От нее к дому тянулись провода – Саша, видимо, провел-таки свет. «Прогресс» - подумала Наталья. Пригляделась – нижние венцы заменены.
Ирина открыла дверцу, низенькую, зашла в предбанник, пригнувшись, пригласив Наталью.
Скамья, растянувшаяся вдоль стены с гвоздиками для одежды, набитыми по всей длине помещения, все та же. Полы новые, не успели посереть, масляно-желтые, отполированные хозяином до блеска. Еще одно новшество – энергосберегающая лампочка, ярко освещавшая все тихое и милое сердцу банное царство. В семье бабушки в ночи никто не парился – старались управиться до заката. Свет проходил через небольшое оконце раздевалки и тесного помывочного отделения.
Ирина приоткрыла дверь в парную.
Господи! У Натальи дрогнуло сердце. Наталья помнила эти запахи! Горький дымок, осевший сажей на потолке, вековыми, впитавшимися в древесину ароматами тысячу раз пареных веников и трав, влагой осиновых бревен и усталостью каленой каменки, много лет служившей верой и правдой для маленькой черной баньки. И до сих пор сложенная еще прадедом из особых голышей, печь-каменка служит исправно. Вон какой жар стоит!
- Хорошо! Без угара! – заключила Ирина и принялась раздеваться.
Наталья не отставала. Скинула с себя одежду и, прикрыв глаза, вплыла в горячий, ласковый банный морок. Зачерпнула ковшом из новой бочки над каменкой кипятка, хотела ошпарить лавки на полке.
- Подожди, я сейчас! – Ирина, по девичьи стройная и гибкая, вынула из цинковой детской ванны пару замоченных ранее веников (пушистых, небольших, округлых), опустила их в глубокие липовые шайки. Как колдовка какая, выудила откуда-то венички еще меньше, составленные из душистых трав. И – в шайки. А уж потом аккуратно залила «варево» кипятком пополам с холодной водой.
- Пусть настаиваются. И для лица, и для головы… И каменку шпарить – хорошо.
Сидели долго, вдыхая влажный воздух. Никакие сауны не сравнятся с настоящей русской баней. Погреются минут пять – в предбанник смоются. У Ирины на табурете кувшин с морсом брусничным приготовлен.
Настой березовых листьев на каменке шипел, брызги светлыми шариками – в разные стороны, и плыл под потолком медовый дух. Наталья вытянулась на полке, плечи расправила. Мелкими пупырышками дрожь по спине прошла – Ирина мягким веником жар нагоняла. А потом – хлоп, один веник нежными лапками по лопаткам. Хлоп – второй – по пояснице. Хлоп – первый по бедрам. И второй – по голеням – следом. Раз, два, три, четыре, три, четыре, раз, два!
Не побоялись в черный пруд прыгнуть. Вдвоем-то ничего не страшно. Ни русалки, ни водяные – нипочем! Из пруда пробкой выскочили в парную. К духмянному жару, к целительной каменке.
После, чистые-чистые, легкие-легкие, в раздевалке отсиживались, отпыхиваясь. Ни о чем говорить не хотелось. Да и о чем, если все тело, будто марля или сито, насквозь прозрачное, пустое, промытое, пропаренное. Ноги – что веревки, не подняться. Даже смешно – как по тропинке до дома доползти?
Наталья голову бабушкиным полотенцем замотала. Опять накатило – на ветру белье сушили – ветром, волей, природной чистотой пахло!
Добралась, по пути хихикая – как пьяная! Упала на лавку в передней избы.
- С легким паром! – Сашка к столу приглашает, - шашлыков-машлыков не жарил. А вот рыбка с утра еще в речке плавала. В обед закоптил! Пивка? Водочки? С устатку, ради встречи?
Не хотелось ничего. Ира, с таким же высоким, как у Натальи, тюрбаном на голове, кинулась на кухню – чистить картошку, отваренную в мундире. Чай заварила, красный, крепкий, ароматный. Наталья волосы расчесала – волосок, один к одному. Шелкивистые, травами пахнущие, пушистые, легкие… В парикмахерской, за бешеные деньги так прическу не сделают. Взглянула в зеркало – лет десять долой. И глаза сияют, и румянец на увядших было щеках. И… еще…
Там, в зеркале, в зазеркальной горнице, ВСЕ ТАК ЖЕ, как и в далеком детстве. Пышная перина с горкой подушек. Коврики на полу домотканые. Стол под цветастой клеенкой. Вот-вот бабушка войдет – глазами цвета бледного северного неба взглянет и вдруг улыбнется приветливо: «С легким паром, Наталка! Красивая, красивая, не сумлевайся!»
Разговоров за ужином не заводили: Наталью сморило. Глаза слипались. Ирина приготовила для гостьи постель. Наталья с трудом вскарабкалась на высоченную кровать. Засмеялась – как же она это раньше козой на перину запрыгивала? Улеглась, погрузившись в ароматы чистого, свежего белья и мгновенно провалилась, как тридцать лет назад, в глубокий сон.
Только и успела подумать: не верь глазам – верь слуху и нюху. Ничего и никуда не пропало. Не дом стал неказистым – она просто выросла из шустрой Наталки во взрослую женщину. Постаревшую женщину.
***
Утренняя свежесть проникла сквозь сетку в комнату. За окном гомонили птицы, кто во что горазд. Пахло печным дымком, наверное Ирина растапливала «старушку» - слышно было, как она чертыхается, бубнит недовольно – тяга плоховата.
Наталья поднялась неслышно. Скорее, по памяти, не глядя, прошла к умывальнику, прикрепленному в углу передней, между стеной и печью. Над умывальником вечная полочка, на которой, помимо отцовского медного стаканчика для пены с бритвой внутри, красовалась древняя открытка. Наталья так и выросла, любуясь ею. Снегурочка дивной красоты, сложив в замочек ладони в пушистых варежках, восхищенно смотрела на толстопузого снегиря.
Сколько лет картинке – непонятно. С годами она пожелтела и выцвела, но красота Снегурочки так и осталась сияющей. Умывшись, Наталья поздоровалась с Ириной.
- Чай будешь?
Наталья согласилась. В кухонное окно, освещая бабушкину «куть», били утренние лучи. При таком свете не видно было никаких «недостатков». А, может, Наталья не хотела уже замечать изъянов? Если бы клеенка была липкой, пол не выметен, по углам паутина висела, обстановка дряхлой избушки раздражала. Но Ирина оказалась чистехой. И не смотря на общий убогий вид, все у ней было в порядке: и посуда, рядком уложенная, блестела, и пахло хорошо, свеженамытыми полами. Тут, если немного приложить мужского старания, можно из дома конфетку сделать! Сашка никогда в ленивцах не ходил. И в крайней нищете семья не прибывает – обычные рабочие люди…
- Печка все нервы истрепала, - Ирина насыпала заварку в бабушкин чайничек с чуть отколотым у краешка носиком, - дымит! Говорю Сашке, говорю – как с гуся вода! Надо бы ломать ее уже, да новую класть… А он рогом уперся. Ну не дурак ли?
- Ребята в городе, что ли? – отвлекла Наталья Ирину от невеселой воркотни.
- В городе. Все придумки у них какие-то… осенью обоим уезжать в Питер. В общежитие заселяться надо. Последние недельки гуляют. Студенты, так их растак. Не вытащить в деревню – интернет, видишь ли, не ловит. Так-то, они с малых лет тут ошивались. Никаких интернетов не надо было. Выросли.
- Это у всех почти так. Меня отсюда в шестнадцать лет ветром сдуло. А сейчас думаю – ну и дура, - улыбнулась Наталья.
Ирина заварила чайничек. Крышечка вкусно чирикнула, когда Ира прикрыла ей горлышко. От чайника вкусно пахло чаем. От него всегда так пахло.
- Не знаю, Наташа. Я всю жизнь о деревне мечтала. Я сама ведь из Ленинграда родом, представляешь? У меня мама там до сих пор. Они с Сашкой не общаются – «не такой» жених, видите ли. Вот, дети учиться поедут, и такая стыдоба, бабушка рядом, а они будут в общаге маяться…
Наталья смутилась – ничегошеньки она не знала. И знать не желала.
- Как же тебя так угораздило? Красивая такая. И фигура, и все… Я думала, ты деревенская.
- И я думала, что моя судьба по другому сложится, - Ирина наконец-то угомонилась, отвлеклась от вечной хлопотливой жизни в бабьем закуте, уселась на табурет и уставилась в окно.
- У меня, Наташа, образование высшее, представляешь? И жених тогда был – ого-го! С перспективами. Работник банка. Не последний человек. Мама на ушах прыгала от радости. Она меня одна воспитывала, можно понять. Вечно на двух работах: утром в школе, вечером тоже… в школе… Техничкой, пока никто не видит. Я не сиротствовала – в школе с мамой целый день. Меня это даже раздражало: лучше бы она по сменам вкалывала где-нибудь на заводе. Не такой контроль чтобы. Да и зарплата больше. А она: «Школа – мое призвание!» Глупая. За «призвание» в девяностых платили копейки. Да и сейчас – не густо. А тогда…
Ирина махнула рукой.
Я по стопам мамы пошла. Поступила в педагогический. Хотя не горела желанием. Меня тянуло в ветеринарию. Да, вот так. Мама, а она человек неулыбчивый, жесткий, постоянно меня подначивала. Не видела она во мне доктора «Айболита». Даже не учла того, что профессия прибыльная и почетная.
Я думаю, что тут другое… Не по ее сердцу, против материнской воли… Взыграло сердце, конечно. Какие скандалы она устраивала – невозможные. С криками и битьем посуды. И это мама моя? Педагог? Сейчас я не злюсь. Все понимаю. Но… приехать не могу. Там, в большом городе, пока еще живет одинокая немолодая женщина, которой требуется помощь. А я – тут. Сложно все так, противно.
В пединститут я поступила. Выучилась. А потом влюбилась в Сашу. Мы встретились случайно. Он был на сессии (учился заочно в Горном), пришел в гости к нашему общему знакомому. Была какая-то вечеринка… Там и увиделись. Это была любовь. Да, Наташа, это была настоящая любовь с первого взгляда. Саша не похож на других. Что-то в нем такое… степенное. Рафинированный Олег, мой жених, и рядом не стоял. У Сашки были руки красивые. Не такие, как у Олега, ухоженные, изящные кисти с маникюром. Нет. Грубые ладони с лопату. И форма кисти и руки, предплечья вылеплены создателем с любовью, со знанием дела. Сашка был создан, как настоящий мужчина. Мужик. Такие, как он, охраняют Родину, растят хлеб, строят дом.
Он настоящий, понимаешь? И он весь был создан для меня. Весь он. Такой квадратно-угловатый и молчаливый. Молчит, молчит, а рот откроет, и я, помню, падаю от смеха. Юмор тонкий, умный. И все – по делу. Вы очень похожи – молчуны. Для вас слово – серебро, а молчание – золото. Вы и глазами и характером похожи. С вами легко.
- С нами очень сложно, Ира, - возразила Наталья.
- Неправда. От вас идет хорошая энергетика! – ответила запальчиво Ирина.
«Да нет. Ошибаешься», - подумала Наталья, - ты рассказываешь мне про свою мать, а мне кажется, что про меня»
Автор: Анна Лебедева