В годы Великой Отечественной войны немецкие захватчики насильно угоняли из оккупированных районов на каторгу в Германию миллионы советских граждан. Те, кого они угнали, превращались в рабов. Советские люди использовались на самых тяжёлых и вредных работах (в промышленности, на сельскохозяйственных работах) в имениях немецких помещиков, в качестве прислуги у господ. Немцы распродавали привезённых рабочих по дешёвке помещикам и фабрикантам.
В уж*снейших условиях жили эти обречённые люди, немцы держали их в голоде, в концентрационных лагерях и казармах...
Письмо Лидии Драповской из Германии сестре Брониславе (Братченко). Письмо датировано 21 декабря 1942 года:
Здравствуй, миленькая, дорогая моя сестричка Бронюсичка. Милая Бронюсичка, письмо я твоё получила, и, когда мне отдали его, я не верила своим глазам, что это письмо мне. Я не могу тебе описать своей радости. Я залилась слезами. Не посмотрев, откуда оно, я разорвала и увидела твой почерк. Я не могла читать. Пока я его прочитала, то оно было всё мокрое. Несколько раз перечитывала; я целовала, как оно для меня было дорого, ведь это первое известие из моей родной стороны.
Как только получила, так сразу пишу ответ — письмо и открытку на два адреса, какое скорее получишь. Теперь напишу о себе, о моей первой самостоятельной жизни, но сразу — она стала тяжёлой. Милая Броничка, как только приехали, так сразу мечты изменились. Погнали на работу на завод. Дорогая, представь, что со мною тогда делалось, но, правда, работа мне попалась не трудная, как остальным. Проработала три месяца. Все на работе и в лагере относились ко мне хорошо. В лагере иногда попадало мне лишнее. Потом привели меня на чистую работу и ещё более лёгкую, и здесь отношение ко мне было лучше, как к остальным, работала с утра и до 5 вечера.
Жили сначала [в] 2 километра[х] от завода, в театре, 105 человек. В сентябре перевели ближе к баракам: 18 человек в комнате. Условия ничего, питание хорошее, что такого мы никогда дома даже не видели, кушали всё такое, как наш Вася, 2 раза, на заводе и дома, хлеба 300 г.
Но теперь, милая Броничка, наш начальник взял меня к себе, и я работаю у него дома, правда, работала немного, но, сама знаешь. Итак, всё приходится пережить, как жизнь полна неожиданностей. Заставила меня пройти то, что я не взяла тёплой одёжи, а второе — питание. Приходится всё делать и подчиняться. Милая Броничка, если бы ты знала, как я соскучилась, если бы были крылышки, то полетела бы, а то вырваться не могу, и до каких пор я здесь буду, не знаю. Милая Броничка, ты пишешь, что живёшь хорошо, а я...
От мамы я ничего не получаю, сколько пишу. Пишу и хотя бы одно слово. Некоторые девочки получают, а как мне тяжело, как трудно, когда они читают, а я, несчастная, даже и одного слова не получила за полгода, и, когда я от тебя получила письмо, какое для меня это было счастье, какая радость. Я несколько раз пыталась писать и потом думаю: куда, ведь я не знаю адреса. Дорогая Броничка, ты пишешь, чтобы я писала чаще, но ведь нам разрешают писать только два раза в месяц и открытку, не письмо. Военным тоже не разрешено, но я решила написать, что будет, ничего уж не страшно. Как уж надоело жить, ничего не интересно, да и никуда не пускают, но я сейчас хожу вольно везде. Да, действительно мечты мои сбылись, но совсем наоборот. Вот уж прошло полгода, и не прошло ещё ни одного дня, чтобы я не плакала, особенно в воскресенье, не на работе, и, как вспомнишь, как это было, когда дома, как весело, как всё хорошо. И теперь, наверное, ты поймёшь о моей жизни.
Милая Броничка, пиши чаще, тебе можно, хотя мне будет немного легче на сердце. Свалится этот тяжёлый камень, не знаю когда. Я ни на минутку не забываю о доме, о тебе, о маме, о Ларочке, о бабушке, как они теперь там, я не знаю. Я уже думала, что и на свете их нет: как попала сюда, так ниоткуда ни слова. Напиши мне за них: как они живут, всё ли есть, всё ли цело, есть ли что кушать. И пиши, как ты живёшь. В общем, пиши все-все, я жду с нетерпением, только пиши побыстрей ответ.
Дорогая Броничка, я кончаю писать, мои руки дрожат, а из глаз покатились слёзы. Прости меня, что плохо пишу и много ошибок, слёзы не дают писать и в голове не знаю, что делается. Я сегодня не могу ничего делать: если надо сделать одно, я делаю совсем другое. Целый день ничего не вижу; разбила тарелку.
С тем, до свидания, целую много-много раз, обнимаю твою милую шейку, но она так далеко. Ах! Как тяжело, милая Броничка.
Дорогая Броничка, быть может, можно тебе как-нибудь выручить меня отсюда. Я маме писала, чтобы прислала справку, что старая, больная.
Если тебе можно что-нибудь прислать, то пришли покушать, конечно. Прости меня, дорогая Броничка, что я все прошу помощи. А когда я буду помогать? Пиши побыстрей ответ, я не могу дождаться [нрзб].
ГАКО. Ф. P-3483. On. 1. Д. 108. Л. 1-1 об. Подлинник. Рукопись.
Следующее письмо Лидии Драповской от 21 декабря 1942 года:
Здравствуй, дорогая моя сестричка Бронюсичка.
Милая сестричка, я не могу дождаться от тебя ответа, я послала тебе открытку и письмо на этот адрес. Как долго тянутся дни, я просто каждый час считаю и думаю, ну когда я получу ответ.
Дорогая Бронюсичка, вчера было воскресенье, я ходила в лагерь к девочкам. И вдруг я прихожу и мне отдают сразу два письма: одно от мамы, другое от Шуры. Я не знала, что делать, я не могла читать мамино, проплакала всё время. Пишет, что ждёт меня, и пишет, чтобы я написала, когда, когда я приеду. Ох, дорогая сестричка, как трудно было читать «когда ты приедешь». Я не знаю, ведь я не могу теперь отсюда уехать, не моя воля. Милая Броничка, я не могу пережить. Мне так тут надоело жить, что рада и очень рада бы умереть.
Я каждый день хожу за молоком через железную дорогу, и, когда идёт поезд, я думаю, если бы я попала под него, как было бы хорошо. Милая Броничка, если бы ты сейчас посмотрела на меня, то, наверно бы, не узнала: сколько морщин, и совсем стала старая, ведь я ни день, ни ночь не могу забыть; глаза никогда не высыхают, и слёз уже нету.
Я проснусь ночью и потом не могу заснуть. Я всегда встаю, и утром подушка мокрая, и сейчас, как я получила письмо, и Шура пишет, что им так весело, что всё хорошо, а я, я не могу успокоиться, и вот сегодня второй день у меня глаза ещё не высыхали ни на минуту. Я уже ничего не вижу, и сейчас я не могу писать письмо.
Как я прошу Бога, чтобы ты хотя получила письмо — мама ни одного не получила — и узнала о моей жизни. «Проходят годы безвозвратно»; я не вижу своей молодости; я не могу никуда пойти.
Дорогая сестричка, неужели я уже не вернусь на родину, неужели я уж никого больше не увижу и так завяну, как отломленный и затоптанный цветок.
Дорогая сестричка, пиши поскорей ответ побольше: всё, всё пиши. Я не могу дождаться, успокой хотя немножко мои слёзы, но сердце не успокоишь никогда: оно уж почернело, как уголь, и всегда так ноет и ноет. Теперь ты всё поймёшь, как мне здесь. Ты умная; ты всегда говорила правду. А я ещё не слушала тебя. Теперь я всё вспомнила, но прости, дорогая сестричка, прости, я знаю, ты на меня недовольна, но это было ещё детство, ещё много дури в голове, ещё не приходилось жить одной, но я тебя любила, я всегда ожидала тебя, я всё старалась рассказать. Я о Ларочке не могу забыть, кто ей теперь сделает чернила, кто ей даст перо, тетрадь.
Да, если бы ты была дома, то было бы совсем иначе и, может быть, я была бы с тобой.
Миленькая Броничка, я кончаю писать. Пиши побыстрей ответ. С тем, до свидания, целую много-много раз. Любящая тебя сестричка.
Бронюсичка, напиши маме обо мне, как я здесь живу, как Катя Шаварьева в прошлом году.
Миленькая, дорогая сестричка, быть может, тебе можно выручить меня отсюда. Дорогая, помоги мне в последний раз. Я не забуду тебя никогда.
Бронюсичка, получаем мы всего не больше 5 марок в месяц, а здесь ещё не знаю, сколько я получу. В июле месяце я ничего не получила. 1 марку проболела и лежала в лазарете: температура 38,5°и до 39°. Не ела ничего и стала как ветка сухая, но сейчас немного поправилась и только тогда, как перешла сюда, к этому хозяину.
Прости, что плохо пишу: слезы не дают писать [...]
Далее текст обрывается: отсутствует лист.
ГАКО. Ф. P-3483. On. 1. Д. 108. Л. 2. Подлинник. Рукопись.
