В средневековой Руси путешествие в иноверные и особенно нехристианские земли считалось делом крайне сомнительным, туда избегали ездить, и тех, кто отправлялся за границу, могли оплакивать как покойников.
Вот, что говорит, например, немец Конрад Буссов в «Летописи Московской» 1613 г.: «Русские, особливо знатного рода, согласятся скорее уморить, нежели отправить своих детей в чужие земли... Они думают, что одна Россия есть государство христианское; что в других странах обитают люди поганые, некрещеные, не верующие в истинного Бога; что их дети навсегда погубят свою душу, если умрут на чужбине между неверными, и только тот идет прямо в рай, кто скончает жизнь свою на родине».
Между тем, А.С. Пушкин в «Истории Петра I» приводит «фамильное предание»: «Жены молодых людей, отправляемых (при ПетреI) за море, надели траур (синее платье)»; «яко тогда мнение было всех плавающих за море полумертвыми нарицать», — замечает в этой же связи живший в XVIII в. историк Крекшин.
Само общение с иноверцами считалось опасным и предполагало ритуальное омовение. Соответственно, при приеме иностранных послов в ХVI-ХVII в. рядом с троном стояла чаша для умывания с тем, чтобы царь или великий князь мог умыться после того, как послы приложатся к его руке; при этом только христианам дозволялось целовать руку государя, мусульмане же к руке вообще не допускались.
Папский легат Антонио Поссевино пишет о Иване Грозном: «поговорив с послами любого государя, после их ухода он моет руки в серебряном тазу, так бы избавляясь от чего-то нечистого и показывая этим, что остальные христиане - грязь».
Сравним в этой связи обыкновение умываться после похорон или даже при встрече с похоронной процессией, иначе говоря, при том или ином общении с потусторонним миром; можно сказать, таким образом, что к иноверцам фактически и относятся как к представителям потустороннего мира.
Как указывает Павел Алеппский (в середине XVII в.), русские избегают общения с иноверцами, «потому что считают чуждого по вере в высшей степени нечистым: никто из народа не смеет войти в жилище кого-либо из франкских купцов, чтобы купить у него что-нибудь, но должен идти к нему в лавку на рынке; а то его сейчас же хватают со словами: "ты вошел, чтобы сделаться франком". Что же касается сословия священников и монахов, то они отнюдь не смеют разговаривать с кем-либо из франков: на это существует строгий запрет».
Голландец Исаак Масса упоминает, что при обсуждении брака Ксении Годуновой с герцогом Иоганном Датским «Семен Никитич Годунов (дядя царя) говорил, что царь верно обезумел, что выдает свою дочь за латина, и оказывает такую честь тому, кто недостоин быть в святой земле – так они, русские, называют свою землю».
Таким образом, все пространство делится в древнерусской культуре на чистое и нечистое. Пребывание в чистом пространстве есть признак святости (отсюда объясняется паломничество в святые земли), пребывание в пространстве нечистом, напротив, — признак греховности (отсюда объясняется нежелание путешествовать в иноверные страны).
Соответственно, древнерусский духовник спрашивал на исповеди: «В татарех или в латынех в полону, или своею волею не бывал ли еси?» или даже: «В чюжую землю отехати не мыслилъ ли еси?» - и накладывал епитимью на того, кто был в плену или же случайно («нуждою») оказался в нечистой земле. В русской былине жена побывавшая за морем, обращается к мужу со словами:
Не бери меня да за белы руки,
Не целуй меня да в сахарны уста:
Я была во той земли да во проклятоей,
Во проклятой и бледй безбожноей;
Ище всякой-то я погани наеласе
Я поганого-то духу нахваталасе
По материалам: Успенский Б.А. О символике путешествий на Руси.
