Впервые в жизни в больничной палате я оказался почти в 36 лет. Повод был, чего уж скрывать, нелепым. Из-за страха перед болью и стоматологами, я запустил кариес, затем пульпит, и уже был готов запустить и флюс на пол-лица, но температура под 40 все же заставила меня записаться на прием к врачу в местную клинику.
Вымотав себе все нервы еще задолго до подхода к кабинету, в кресло опустилась лишь моя оболочка, которая смогла приоткрыть рот на пару сантиметров, в надежде, что сейчас всё быстренько мне исправят.
Но сценарий данной ситуации писал уже не я, и молодой врач через секунд 10 отложил инструменты и, посмотрев с некоторым снисхождением, резюмировал, что обычное сверло мне уже не поможет. Моя инфантильность позволила гною свободно расположиться в полости рта и, возможно, по мнению доктора, даже предоставила ему дополнительную комнату этажом ниже, в горле.
И чтобы выселить нежелательных жильцов, мне необходимо было на «скорой» ехать в больницу и ложиться на операцию. В первые секунды неожиданно спасшись от неминуемой боли, уколов и сверления, я даже не осознал смысл сказанного. Но врач все же решил уточнить - не дожидаясь следующего дня, прям сейчас, мне нужно срочно ехать на операцию.
Предложение вызвать скорую я отверг с гордо поднятым флюсом, вышел из клиники и закурил. Уколов я, конечно, боялся до смерти, но заражение костного мозга звучало еще страшнее.
В самые ответственные моменты, решения человек принимает молниеносно. За полчаса собрав сумку, созвонившись с приемным отделением, поцеловав на прощанье семью, запрыгнул в такси и поехал на встречу своим страхам, еще даже не понимая, куда я еду и с чем столкнусь.
Всю сознательную жизнь любил шутить над тем, что, являясь сыном двух врачей, я ни разу не появлялся ни в больницах, ни в поликлиниках. Дошутился, собственно. Разбитые палаты, скудное питание, соседи - это меня не пугало. А вот запахи, инструменты, кресла... От одной мысли я становился белее снега, а сердце падало куда-то в пятки.
Как на заклание зашел я в приемный покой и, мысленно подняв руки, сдался доброй нянечке, которая, посмотрев на размеры моего флюса и сравнив, очевидно, с размерами моего мозга, быстро взяла меня в оборот. Каких-то 10 минут, и вот я уже сдал анализы, подписал все бумаги и поднимался на еле слушающихся ногах в палату. Осмотр доктора одновременно и успокоил, и потревожил.
- Ну, готовьтесь к операции, - начало было воодушевляющим, - Сделаем сегодня.
- Под общим наркозом, доктор? - с надеждой спросил я.
- А другого и не бывает, успокоил он меня.
«Странно», - сразу подумалось мне. А как же местная анестезия, с которой тоже часто сталкивались многие. Ну да ладно, мысленно махнул я рукой, «общий» - это же прекрасно, значит я просто проснусь и никакой боли чувствовать не буду. Так думал я. Как же я ошибался.
После осмотра провели в палату, где мне предстояло провести ближайшие 7 дней, о которых я и хочу рассказать. А точнее рассказать я хочу о тех людях, с которыми я провел эти незабываемые дни.
День 1. Четверг. Судная ночь и день
В палате на шесть человек свободная койка только одна, на неё меня и положили. Время было ближе к полуночи, свет не горел, и медсестре пришлось его включить. Пятеро максимально "довольных" появлением нового соседа в столь поздний час постояльцев повернулись в мою сторону.
Мое состояние в тот момент не позволило даже взглянуть на кого-то из них. Упав на свою койку, я закрыл глаза, готовясь к операции и мысленно прощаясь со своими близкими. Где-то через час меня увели. Подробности смысла особо описывать не вижу, да и не помню ничего. Лишь вспышки и комментарии врачей на следующий день, что в беспамятстве я ругался матом и им пришлось меня сдерживать.
После операции меня вернули в палату, где я отрубился с окровавленным полотенцем во рту. А через 5 часов уже был подъем. Включили свет, пришли делать утренние уколы и заборы крови. Тут-то наконец мне и удалось оглядеться, оглядеть своих сокамерников и потихоньку начать знакомиться с ними.
Полноценно знакомиться с раскуроченным ртом и после наркоза было, конечно, проблематично. Так что наше общение происходило медленно и постепенно, в решении каких-то бытовых вопросов. По натуре являясь человеком, который с уважением относится к чужому личному пространству, сам разговор я ни с кем не заводил первым. А может еще и из-за того, что при свете дня понял, что самый младший из сокамерников был в два раза меня старше.
Для тех, кому посчастливилось избежать подобного опыта пребывания в столь специфическом месте, расскажу, чем, собственно, тут можно было заниматься в свободное от уколов и процедур время. Да, в принципе, особо ничем. Лежать, сидеть и ходить. Практически минимальный набор собачьих команд, к которым люди приспосабливались каждый по-своему.
Один наш со-палатник практически весь день просто лежал. Спортивная ветровка с биркой телеканала «Eurosport», совершенно обычные спортивные штаны. Мужчина был не особо разговорчив и уходил в себя. Никто его не трогал, лишь изредка спрашивали его реакции, на этом общение заканчивалось.
Петрович - еще один наш сокамерник, выглядел как умудренный опытом старый профессор либо же владелец маленькой ювелирной лавки где-нибудь в Венеции. Тихий, спокойный, с хитрой полуулыбкой, которая появлялась на его лице после пристального взгляда на кого-то или что-то.
Третий болезный... Он лежал по левую руку от меня у окна делал вид серьезного человека. Именно делал вид, все в его движениях и манерах было чуть свысока. Как будто он говорил: "Да, ребят, я сейчас с вами тут, но в целом, поговорить мне с вами не о чем. А даже если бы было о чем, не очень-то и хотелось". Он тоже в основном лежал, отгораживался от мира наушниками и почти не участвовал в жизни палаты №513.
Всех этих троих на следующий день уже выпишут. Петровича отпустят на выходные, и мы с ним увидимся только в понедельник. А двоих самых неразговорчивых я больше никогда не увижу.
И вот мы остались втроем. Юрий Александрович. Виктор Викторович. И я. Два оставшихся героя открылись мне только на следующий день и дабы не нарушать хронологию развития событий, вас с ними я тоже познакомлю уже завтра.
А пока первый, самый мучительный день в плане осознания своего положения подходил к концу. Усталость накопилась и уже ближе к десяти вечера свет в палате был погашен, и мне предоставилась отличная возможность побывать в шкуре настоящего музыкального критика, улавливая разные тональности и переходы мужского храпа разного звучания. Под эти порой тревожные, а порой раскатистые перекаты я и заснул.
День 2. Пятница. Смотрины
Человек, конечно, удивительно привыкающее ко всему существо. Вот уже и уколы с катетером спустя сутки не вызывают такого ужаса, а лишь разочарование. Пятница выпала в больнице еще и на день аванса, так что с утра в воздухе чувствовался подъем не только у тех, кого выписывали или уезжали на выходные домой, но и у всего персонала.
Врачи спешили поскорее закончить дела, пациенты собирали вещи. На перевязке, с надеждой спросив у лечащего врача, смогу ли я рассчитывать на отлучку спустя сутки после операции (тут вопросы исключительно к моей наивности и всё тому же инфантилизму), я получил категорический отказ и где-то полдня смирялся с мыслью, что все выходные я проведу здесь, а компанию мне составят два оставшихся соседа.
Пришла пора рассказать вам и о них, к тому же, как потом покажут дни, проведенные вместе, именно эти два человека стали для меня отдушиной и моральной поддержкой. Надеюсь, и я скрасил их выходные.
После того, как в палате нас осталось трое, курс на сближение первым взял Юрий Александрович из Тулы. Увидев, что никаких запасов еды с собой я не захватил, по-отечески мне было предложено пару печений, которые я с благодарностью принял. И завязался разговор.
Виктор Викторович полноценно присоединился к нашему разговору, увидев в моей передачке журнал сканвордов. Он указал на свой такой же, давая понять, что что-то общее у нас может и быть.
Наобщавшись друг с другом еще до моего заселения и замечая, что с расспросами я не тороплюсь, мужчины пошли в бой сами. После выяснения моего диагноза и возраста, потихоньку начали разговаривать, как это водится, обо всем.
В этот день я все же не до конца отошел от осознания того, что мне придется тут задержаться, поэтому общение ограничилось разгадыванием нескольких сканвордов на троих, да обсуждением парочки коллег из других палат.
А если ты не говоришь, то тебе остается только слушать. Так мне немного открылась удивительная судьба Юрия Александровича. Отслужив танкистом, он попал в разведчики и служил в Афганистане. За те дни, что мы провели вместе, я не уставал поражаться тем историям, которые он рассказывал и про жестокую войну, и про не менее жестокую свою жизнь. Причем, с каждым днем все больше стало казаться, что жизнь у человека была тяжелее, чем его боевая служба. Но об этом стоит написать отдельную биографию, если звезды сойдутся.
Виктор Викторович приехал из Уфы. Удивительной тактичности и воспитанности мужчина, который в советское время отучился в Горном университете, а после судьба побросала его по многим уголкам нашей необъятной страны. Человек, четко знающий границы, понимающий, как и с кем себя нужно вести.
В больнице с режимом все строго. А учитывая пятницу, отбой произошел раньше обычного, в 21.30 все разбрелись по палатам и отошли ко сну.
День 3. Суббота. Трое в лодке, не считая цыганки
Если в четверг мне было ни до чего, то уж в пятницу я непременно ждал каких-то насмешек и подколов со стороны старших касательно моего поведения по отношению к любым процедурам и моего животного страха уколов, врачей и любой боли в целом.
Чуть позже, по обрывочным разговорам, в которых сам я не участвовал, я понял, с каким диагнозом, а точнее после какого диагноза, мои сокамерники оказались здесь и меня накрыла смесь уважения и собственной ничтожности.
Мои боли и переживания, по сравнению с тем, что уже успели перенести эти мужчины, не то что не ставились в один ряд, ну это было просто даже нелепо сравнивать. Но я благодарен им за то, что никакого унижения меня с их стороны не было ни разу.
- Ты посмотри на него, он прям белеет, когда за ним приходят - единственная добрая шутка в проброс, которая была сказана за все время нашего совместного проживания Юрием Александровичем. Но это было сказано так по-доброму, что обижаться и просто даже как-то реагировать на это было бы нелепо.
На третий день тем для разговоров стало больше и не коснуться политики мы не могли. Интеллигентные люди. Противоположные взгляды обрисовались достаточно быстро. Но между нами не было никакого желания что-то кому-то доказывать. Разный бэкграунд, разный опыт, разное воспитание, разное отношение к прошлому и будущему.
Тема политики была настолько неинтересна и очевидна для каждого по своему, что мы отбросили ее сразу же, как только подняли. Пациентам нужен покой и по возможности отказаться от любых лишних и ненужных движений.
В этот день на сцене появляется, пускай и в эпизодической роли, но новый герой - цыганка. Описывать ее вид и повадки нет смысла. Просто закройте глаза, скажите про себя «цыганка» и вот как она вам представилась, такой она и была. По умолчанию, если с фантазиями плохо или судьба никогда не сводила вас с данной прослойкой общества, можно просто забить в интернете и первая же картинка даст вам достаточно точное представление.
У себя дома в Туле Юрий Александрович жил по соседству с цыганским табором, что в XXI веке, почему-то даже не вызывает каких-то неудомений. Цыганский табор в Туле, почему бы и нет. "Хуже душманов" любил повторять герой Афганистана. И ему как-то даже верилось.
Женщина, на самом деле, должна была лежать в палате на другом этаже, но почему-то ей очень хотелось тусоваться с нами, для этого она поднималась на три этажа выше в наш отсек. Но так как никто не горел желанием общаться с цыганкой, ей приходилось весь день общаться по телефону со своими ромалами. Кто знает, возможно, они тоже были из Тулы, выяснить это не удалось.
Постоянные разговоры из коридора не сказать, что очень мешали всем. Всем кроме дяди Юры. Виктор Викторович попытался успокоить соседа по палате, предложив просто не обращать внимания. Но Юрий Александрович, видимо, вспоминая, как они в Туле ходили на разборки с цыганами, не мог простить несчастной женщине ее принадлежность к данному этносу. Под конец дня мы от души смеялись над его эпитетами, приличными и не очень.
Под вечер постоянный гундеж за дверью начал напрягать, и Юрий Александрович как настоящий разведчик отправился на задание по обезвреживанию предполагаемого противника. Из оружия у него была только палка для ходьбы, но настоящему разведчику и этого хватило бы, в случае чего.
Трагедии не случилось, цыганка все поняла, или по глазам, или еще по чему, история умалчивает. Она сразу ретировалась с нашего этажа, о чем нам с Виктором Викторовичем было с гордостью доложено на военной летучке по итогам успешного завершения операции.
Отметив локальную победу на своем фронте и напившись чая, мы легли спать. Нас ждало воскресенье.
День 4. Воскресенье. Покой нам только снится
На следующий день мы проснулись уже как настоящие три боевых товарища по несчастью. Так как уколы делали только мне, чтобы не будить мужчин рано утром, я выходил к медсестре, и все процедуры проводили в сестринской. В этом не было какого-то желания или цели заслужить их респект. После их уважительного и корректного по отношению ко мне поведения в предыдущие дни, я не мог поступить иначе.
День летел незаметно. Завтрак, сканворды, обед... Узнав о том, что я журналист, и получив на следующий классический вопрос "На каком канале работаешь" неудовлетворяющий никого ответ, что работаю я в интернет-сми, Юрий Александрович предложил написать про них репортаж.
На что я возразил, что лучше напишу рассказ. Как же загорелись их глаза. Как им стало интересно почувствовать себя героями этого рассказа. Это было видно, это было так искренне. Они дали мне такую подпитку сразу же, просто взглядом, просто улыбкой. Какую ни один преподаватель или близкий человек не мог мне дать до этого.
На протяжении этих дней я невольно обращал внимание на то, как мужчины общаются со своими близкими по телефону. Учитывая их возраст, они не обращали никакого внимания на окружающих и разговаривали по мобильнику так, как говорят и всегда, в повседневной жизни.
Меня поразило, сколько теплоты и искренней заботы по отношению к супругам и детям буквально лилось от них. Я давно не слышал и не чувствовал подобного, ни от молодых, ни от взрослых. Представьте военного до мозга костей, человека, который положил свою жизнь за безопасность страны, чей сын отдал свою жизнь за безопасность страны, а та ему не то чтобы чем-то серьезным, а банальной благодарностью за это не отплатила. И этот же человек, своей жене говорит "Зая, все хорошо".
Это не про несостыковки. Это про душу и отношение. Испытав столько горя, лишений, незаслуженных горестей, человек оставил в своем сердце тепло и доброту, которую он готов отдавать близким людям.
Без брюзжания, без высокомерия, без грубости. Виктор Викторович был таким же. Звонки от жены и детей принимались с искренней улыбкой на лице и проходили в такой теплой атмосфере, что ты на соседней койке чувствовал это и тебе самому становилось чуточку, но теплее на сердце. Есть еще такие люди, и всегда будут. Не всех поломала жизнь, какой бы тяжелой она не была.
Имея уважение к границам друг друга, мы четко понимали, когда стоит разойтись по своим углам и заняться своими делами. Юрию Александровичу порой было скучновато, так как в мобильных технологиях он был развит меньше нашего, а постоянно ходить по коридорам надоест и бывалому разведчику. Кстати, за день человек исхаживал по одному коридору длиной метров в пятьдесят 14 километров. В 70 с лишним лет. Привет, поколение не вылезающих из-за компа айтишников.
Цыганка поднялась к нам на этаж и в этот вечер. Вот только настроение у нее было не особо, много плакала и рыдала, общаясь с кем-то по телефону. Ангельское терпение дяди Юры длилось недолго, после очередной вылазки разведчика, цыганка ретировалась на свой этаж.
Мужчинам оставалось пролежать в палате еще 5 дней, и в конце недели одному улететь в Уфу, а второму уехать в Тулу к своим родным. Я же засыпал в этот вечер с призрачной надеждой завтра услышать от врача, что иду на поправку и скоро тоже увижу своих близких.
День 5. Понедельник. Новые друзья и старые знакомые
Как же было тихо и спокойно вчера! Именно с такими мыслями начался понедельник. Наши палаты находятся на одном этаже с учебным корпусом, поэтому в начале недели уже с самого утра по всем коридорам забегали молодые студенты, ординаторы и врачи. Отдохнувшие после выходных, они с интересом смотрели на нас, а мы как тени продолжали заниматься теми же тремя вещами, которыми здесь можно заниматься. Ходили, сидели, лежали.
В нашу палату №513 заселили двух новых постояльцев, а также вернулся Петрович, владелец ювелирной мастерской из Венеции, который встретил меня всё той же хитрой улыбкой и игривым взглядом из под очков.
Уже спустя пару часов после заселения, Юрий Александрович вместе с Петровичем решили заняться обустройством палаты и разобрали к чертям замок на входной двери, чтобы починить его. Замок починили, все почувствовали себя большими молодцами.
Новенькие были не похожи друг на друга. Один - бывалый, не в первый раз заезжает сюда, спокойно разложил свою кровать и прилег заниматься своими делами - спать. Причем занял он место мужика в ветровке евроспорт, который точно также весь день просто лежал. Может место такое в палате специальное, я не разобрался.
Он был похож на постаревшего Карлсона. Тихий, спокойный, где-то мысленно блуждающий. Каждый раз при взгляде на него невольно ожидал, что вот сейчас он достанет банку варенья и незаметный пропеллер поднимет его под потолок.
Второй – более зажатый, более в себе. Взгляд изучающий, оценивающий. В первые пару часов не особо пытался влиться в общую беседу, но под вечер уже стал полноценной ячейкой нашего мини-сообщества.
После неожиданно не унылых выходных, грусть и апатия накатили ближе к обеду. Осознание, что домой я вернусь еще не скоро пришло сразу после утреннего осмотра врача, но сожаление об этом, накапливалось постепенно.
Стали раздражать люди вокруг, звуки, необходимость работать. Не хотелось ни есть, ни пить. Сканворды уже никто не предлагал, как будто наш тройной тандем скрылся как разведчик Юрий Александрович в темной пещере.
Дядя Юра сидел на своей койке, пристально вглядываясь куда-то вдаль за окном, а Виктор Викторович с самого утра ушел в разговоры с семьей, книги и игры на телефоне. Через неделю ему должны было стукнуть 70. В разговоре с семьей он в очередной раз успокоил близких, сказав, что здесь все хорошо. Внутри себя не согласившись с ним, я понимал, что в действительности он прав.
Для моего внутреннего ребенка заточение в больничную палату было сродни тюремному сроку, который я все никак не мог принять. Потому что не хотел. А почему не хотел. Да пес его знает.
В обед к нам в палату пришел профессорский обход вместе с молодыми врачами и интернами. Затолкавшись в нашу и так не самую просторную палату, гости устроили настоящее представление сами для себя, обсуждая диагноз и ход лечения каждого из нас.
Памятуя о своем обещании написать рассказ про наше случайное знакомство, вечером я сел за текст. В эту ночь я совсем не мог уснуть и ворочался до трех утра. Как будто где-то внутри понимал, что совсем скоро я покину палату №513 и мне нужно как можно больше запомнить в ней, запомнить себя в ней.
День 6. Вторник. На сердце боль, взгляд смотрит в небо
При лечении и профилактике рака в советское время некоторым пациентам в ряде прочих препаратов выписывали золедроновую кислоту. Она должна была помогать при разрушении костной ткани в организме. И, наверное, помогала.
Вот только и последствия были серьезные. Именно эти последствия и привели всех моих товарищей по палате туда, где мы все с ними и познакомились. То ли из-за разгильдяйства, то ли по незнанию и с дядей Юрой, и Виктором Викторовичем, и с Петровичем произошла одна и та же ужасная и нелепая ситуация.
После приема золидроновой кислоты человеку ни в коем случае нельзя было удалять зубы, просто записавшись на прием к врачу в обычной клинике. Из-за как раз-таки проблем с костной тканью операция по удалению должна проходить по специальным правилам, не так как обычно.
Вот только мужчинам ни в Туле, ни в Уфе, ни в Иваново никто об этом не сказал. Не сказал ни онколог, который знал о применении золендроновой кислоты и просто обязан был предупредить своих пациентов о дальнейших опасных для жизни осложнениях при удалении зубов, не уточнил и не спросил стоматолог каждого из них, прежде чем просто вводить обезболивающее и рвать зуб.
И если вторых хоть как-то можно оправдать постоянной нескончаемой текучкой очереди из пациентов, но первых, врачей, которые назначали препарат, понять и оправдать у меня никак не получается.
Одним словом, люди не знали о последствиях и шли на удаление. После удаления и из-за приема препарата во рту образовывалась отторгающаяся омертвевшая костная ткань, которая живет среди живых тканей.
И если я попал в больницу впервые в почти 36 лет, то у всех мужчин в палате маршрут дом-больница-дом был в «избранных» в их навигаторе. Кто-то по третьему, кто-то по шестому, а кто-то как Юрий Александрович по десятому разу приезжали по квотам в больницу и ложились на двухнедельную терапию и пытались хоть как-то облегчить свои страдания за счет сеансов озона и других препаратов.
Впервые поняв, что люди обрели новую болезнь, вообще не имея никакого понятия о том, что они наделали, я впал в ступор. Почему-то первыми сравнениями были примеры из телевизора, когда нам рассказывали о незащищенной половой связи и последующих признаниях партнера в болезни ВИЧ.
Я не мог представить, как может чувствовать себя человек, поборовший одну из самых страшных болезней, рак, но попавший под каток не менее ужасной болезни только из-за того, что не был поставлен в известность о последствиях первого лечения.
Это казалось и кажется мне настолько несправедливым, что, ставя себя на их место, я уверен, что не нашел бы сил радоваться каждому дню и находить в каждом дне хоть какие-то причины для счастья. Я был бы озлоблен на всех, кто был бы причастен к случившемуся, никогда бы не нашел им оправдания, собственно, как бы никогда, думаю, и не нашел бы в себе сил выдержать и этот удар и продолжить жить.
И вот судьба, прекрасно понимая мою душевную мелочность как будто специально закидывает меня за шкирку, как провинившегося котенка, который зассал уже всю квартиру, именно в палату №513, чтобы тыкнуть меня носом в каждого из постояльцев и показать, как можно и нужно достойно вести эту битву с жизнью.
За шесть дней, проведенных вместе, мы ни разу подробно не обсуждали всю эту ситуацию с болезнью. Наверное, по аналогии с тюрьмой, где не принято спрашивать о подробностях дела, по которому тебя судят. Но также ни разу я не слышал и обвинений в адрес кого-то от мужчин. Они просто приняли то, что им дала судьба, и идут дальше, стараясь несмотря ни на что держать голову гордо поднятой. Чтобы продолжать идти.
Тем временем, рука, в которую был воткнут катетер, на шестой день пребывания в стационаре неимоверно ныла, казалось, что немеет кисть. Усмехнувшись незначительности своих неудобств на фоне размышлений о незаслуженной тяжести ноши коллег по палате я пришел на утренний осмотр к своему лечащему врачу.
И о, чудо! Меня готовы были выписать уже сегодня. Новость была настолько неожиданной, настолько же прекрасной. Буквально залетев в палату на крыльях воодушевления, первым я встретил в дверях Юрия Александровича и Виктора Викторовича. Они поняли все без слов.
- Выписывают, - с совершенно искренним неудобством, стесняясь собственной радости и опустив взгляд, сказал я.
- Ну я так и понял, - резюмировал Виктор Викторович.
Юрий Александрович лишь грустно, как мне показалось, кивнул и продолжил свой ежедневный марш-бросок по коридорам нашего лечебного корпуса.
Потом начались приятные хлопоты по сборам домой. Вытащили катетер, подписали справки, время близилось к обеду. Дядя Юра и Петрович напоминали мне, чтоб я ничего не торопился и ничего не забывал. Примета плохая, забудешь что-то, обязательно вернешься. И шутили, что им можно и не забирать ничего отсюда, все равно скоро приедут обратно.
Мечтая и приближая все эти дни мысленно время выписки, я тем не менее, когда все вещи уже были собраны, всё откладывал свое прощание. Спустя пару дней мне нужно было вернуться, чтобы подписать бумаги и сдать последние анализы. Вроде как еще одна внеплановая встреча перед окончательным расставанием.
Но вот всех уже и позвали на обед. А меня звал дом. Откладывать прощание выглядело уже все более нелепо. Попрощавшись с каждым за руку и пожелав скорейшего выздоровления, мы обнялись с дядей Юрой.
По коридору я уходил, не оглядываясь. Лишь на последнем повороте не смог сдержаться и посмотрел назад. По длинному, внезапно пустому для буднего дня коридору неспешно, опираясь одной рукой на свою палочку, а другую положив на поясницу, вдаль от меня в своей неизменной тельняшке уходил поломанный жизнью, но не сломленный Юрий Александрович.
Встретив этих людей в других обстоятельствах, я загрустил бы об их судьбе, или загрустил о несправедливости, которая так или иначе их коснулась. Но в тоже время внутри палаты №513 вместе с ними было очень спокойно и по-домашнему. За что им большое человеческое спасибо.
Эпилог
Как быстро человек способен забыть плохое. Как долго человек способен помнить хорошее. В большинстве случаев в нашей жизни какое бы то ни было событие запоминается нам с какой-то одной стороны. Хорошее или плохое. Веселое или грустное. Событие, которое хочется забыть или событие, которое хочется помнить.
Еще бывает часто так, что в хорошем событии все равно остается какая-то червоточинка, что-то плохое, что чуть-чуть, но портит общее впечатление от произошедшего.
И очень редко бывает, что в совершенно плохом событии, которое хочется, как можно скорее выкинуть из головы, зарождается и разгорается что-то очень хорошее. Понятно, что всё это можно объяснить реакциями в твоей собственной голове и банальной психологической защитой твоей мозга на стрессовую ситуацию. Чтобы совсем тебе не было уныло, что-то должно тебя поддерживать морально, и мозг сам выбирает из скудного набора того, что может приносить счастье.
Всё это понятно, но слишком приземленно и просто для нашего существования. Все реакции в мозге могут происходить, как угодно, и по каким им угодно законам. Вот только запускают эти реакции и приводят их в движение люди, которых жизнь сталкивает друг с другом тогда, когда сама посчитает нужным.
Сегодня четверг. Очень хочется весны. Сегодня я вернусь в палату №513. Нужно сдать кое-какие анализы и забрать выписку из больницы. За полчаса доеду на такси, зайду в приемный покой, поднимусь старыми, еще советскими, каменными лестницами на 5 этаж.
Будет еще очень рано, всего лишь 6 часов утра. Через пару часов все коридоры заполнятся молодыми студентами и студентками, из больничных палат на утренний променад выйдут мужчины и женщины, которые оказались здесь. В 9 утра добрая повариха пройдет по палатам и пригласит всех на завтрак.
Первым из палаты №513 уверенной походкой выйдет Юрий Александрович в своей неизменной тельняшке. Следом пойдут Петрович и Виктор Викторович. Я зайду в опустевшую палату, прямо напротив входа будет большое окно во всю стену. Слева посередине моя койка.
Она будет занята уже кем-то другим.
