Наше сознание засорено понятиями и категoриями, выросшими не на русской почве. Задумываясь об окружающем, мы размышляем о нём на чужом языке, подыскивая явлениям русской жизни иностранные понятия и легко утешаясь тем, что хотя это, бьггь может, и не то же самое, но нечто весьма похожее. В результате у нас сложился круг представлений, не соответствующих ни отечественным, ни иностранным явлениям. Используя европейские политические и философские понятия, мы не только не достигаем понимания родной действительности, но и теряем саму способность понимать её. Не умея назвать житейские явления их настоящим именем, мы не можем и представить их в настоящем виде. Сквозь призму таких представлений русская история, весь уклад отечественного быта видится нам безотрадной бессмыслицей, набором вопиющих нелепостей. В лучшем случае от нeпонимания мы переходим к равнодушию, в худшем — к ненависти и охаиванию собственного прошлого.
В качестве небольшого примера к сказанному возьмём отношение наших историков к Ивану Грозному. К русскому православному царю ХVI века они подошли с мерками политической философии XVIII - XIX вв. Отсюда — «тиран», «деспот», "русский Нерон" ... Между тем нeecтественность политического сосуществования самодержавия и набившихся в Москву удельных княжат ощущалась не одним Иваном. Лет за двадцать до опричных казней дворянин Иван Пересветов подал царю челобитную, которая теперь кажется написанной задним числом в оправдание опричнины. Aвтор призывает царя быть грозным и самоуправным, и тогда другого такого государя во всей вселенной не будет, лишь бы Бог соблюл его от «ловления вельмож». Вельможи у царя худы, завладели всем царством, крест целуют да изменяют, не дают управы на сильных бедным и беспомощным; царь междоусобную войну «на свое царство пущает», назначая их управителями городов и волостей, а они от крови и слез христианских богатеют и ленивеют. Кто приближается к царю вельможеством, а не воинской заслугой или другой какой мудростью, тот — чародей и еретик, того жечь надо. Других способов решения политических вопросов тогда не знали. Даже один иностранец, посмотрев на московское правосудие, написал: «Дай Бог, чтобы и наших упорных мятежников научили таким же способом обязанностям по отношению к государям».
Народ, смотрящий на вещи прямо и здраво, в историческом споре царя с боярством встал на сторону Ивана. Прозвав его Грозным, народ выразил лишь свое уважение к нему:
Он грозен, батюшка, и милостив,
Он за правду жалует, за неправду вешает.
Самые лютые казни воспринимались людьми того вpeмени как наказание Божие за грехи, точно так же, как мор, голод и другие бедствия. В глазах русских людей Грозный был «тираном» в том же смысле, что и Господь Бог. В обоих случаях — в глазах и верующего, и верноподданного — любое действие верховного владыки было заранее оправдано. Размеры власти грозного царя были санкционированы общественным сознанием.
