Юрочка.
Она назвала меня Юрочкой. Прямо, как тетя.
Очень мне радостно было, когда ехал домой. Думал, что мне наконец-то повезло и жизнь становится лучше. И я даже не заблудился: сначала прямо, а потом по крестикам.
Дома покушал булочек и колбасы. Запил газировкой, она очень сладкая и смешно бьет в нос.
Потом развел костер и рассказал Грише про девушку Надю, красивую и добрую: она даже меня не прогнала и не ругала, что я не умею считать. И попросила, чтобы я еще приходил. На душе становилось тепло от мыслей про нее.
Перед сном опять совершил грех, потому что все время думал по Надю. Про ее черные волосы и тонкие руки. И еще у нее кожа белая и почти прозрачная. Мне очень хотелось, чтобы она меня поцеловала.
Как всегда после этого я ругался сам себя и что есть сил бил по рукам.
Среди ночи я почему-то проснулся. Костер еще не догорел и в моей комнате было не очень темно. Я попытался опять уснуть, но услышал какой-то звук, как будто брякает что-то железное. «Может это домовой ложками гремит?, - подумал я. Откуда в моем доме ложки я не придумал.
- Домовой, конечно! Да только не твоего дома домовой! - сказал кто-то, из темного угла моей комнаты, куда свет костра не доходил, — ждал гостей?
Я сжал кулаки и хотел заплакать от страха, но закусил губу и сказал сам себе шепотом: «Ты уже большой и смелый мальчик, не бойся, Юрочка.».
А потом громко спросил:
- Кто это говорит?
- Та, кого ты меньше всего хочешь видеть, та кто тебя родила, тварь такую… Я трогать не буду, просто посмотрю. А ты жди, сыночек, сейчас будет урок, как воровать - и засмеялась мерзко.
Звук от ложек как будто приближался и звучал все громче. Мама опять пришла, чтобы меня пугать, но я не боялся. Я встал, взял палку из костра, и пошел в тот угол, откуда она говорила.
- Смотри-ка, расхрабрился! А ты точно хочешь меня видеть? Не боишься?
- Не боюсь, не боюсь, тебя не боюсь! – крикнул я и замахал палкой перед собой.
- Не меня, идиот – из темноты угла показалась черная скрюченная рука и указала пальцам мне за спину.
Я повернулся и увидел, что в комнату, шаркая, вошла бабуля, которую сегодня похоронил: вздутая, с выпученными белыми глазами и открытым ртом, такая как днем. В ночной рубахе испачканной грязью и с ржавой цепью в руке. Цепью, которой я обмотал ее тело. Как-то сняла, когда воскресла.
За ней оставался след из вонючей жижи, она медленно шла прямо на меня.
Я замер. Мне очень хотелось убежать, но я не мог, как будто замерз. Все внутри сжалось от страха и ожидания боли. Спрятаться все равно не получится – надо принять наказание. Палка выпала из моей руки.
Первый удар цепи пришелся мне по коленкам. Ноги подкосились, и я кпал на грязный пол. Потом прилетело по спине, и еще раз. Я пытался уползти на четвереньках, но слишком медленно. Даже мама меня никогда так больно не била. «Тетя помоги, пожалуйста, убереги от зла», - взмолился я про себя.
- Тетя помоги… – передразнивал меня мамин голос, - терпи, уродец. Грешить ты умеешь, а вот кару принимать не хочешь!
И опять цепь достала меня. В этот раз по локтю, и я рухнул всем телом на руку. Что-то хрустнуло. Хоть спина уже ныла от боли и за мной оставался кровавый след, но боль в руке оказалась намного сильнее. Голова закружилась, когда я увидел, что из нее торчит что-то белое и острое. Я бы кричал, если бы мог.
Бабуля нависла надо мной, но больше не била цепью. Она крепко схватила меня за больную руку и потащила к стене. Перед глазами заплясали звездочки, все вокруг закружилось.
- Этой рукой ты воровал, окаянный, этой? - вопила мама из темноты. Она все время смеялась, как собака, пока меня били. Как будто кашляла, заливаясь.
- Юра просто хотел помочь бабуле! - кричал я, плача, но они не слушали.
Бабуля прислонила меня к стене и сильно нажала грязными пальцами на щеки. От этого мой рот открылся. Второй рукой она пролезла мне в горло, заталкивая ее внутрь глубже. Белые глаза смотрели на меня не отрываясь, а из угла звучал мамин смех.
- Отдавай, что украл! – кричала мама.
Внутри все сжалось и меня затрясло, а потом вывернуло наизнанку. Казалось, что душа вот-вот отлетит на небеса.
- За что? За что? - причитал я, лежа в грязи и какой-то жиже.
Перед тем, как умереть, увидел, как надо мной склонился черный человек, пахнущий горелым мясом и сказал маминым голосом:
- Ты знаешь, за что, тварь!
***.
Отец Павел.
После ухода за вещами Юрий вернулся через несколько дней.
Парень пришел на воскресную службу и стоял среди прихожан, внимательно слушая мою проповедь. Склонив лохматую голову, он почти не шевелился. Когда он перекрестился вместе со всеми, я обратил внимание, что руки Юрия перетянуты какими-то тряпками. Мне очень хотелось поговорить с ним, поэтому я безрезультатно искал его взгляда.
После службы, к счастью, он остался в храме, и я подошел к нему.
- Здравствуй, Юрий! Как твои дела? – спросил я, оторвав его от созерцания икон.
Парень обернулся на мой голос. Он выглядел не таким изголодавшимся, как в тот раз. Но его глаза, поразившие меня своей чистотой, теперь затянуты дымкой какого-то сомнения.
- Тут стало темно, - сказал он, оглядываясь, - это потому что свечек меньше зажгли?
Ко мне то и дело подходили прихожане с просьбами и обращениями. Чтобы поговорить наедине, я взял его под руку и повел за собой в комнату.
Мы сидели молча какое-то время, а потом я все же решил спросить:
- Ты больше не хочешь жить у нас?
Юрий не ответил. Он сидел, слегка покачиваясь на стуле и не смотрел на меня. Потом запрокинул голову как это делают дети, чтобы не расплакаться.
- У тебя случилась беда?
Он пожал плечами. Я знаю почему человек приходит в церковь – то от горя или радости в душе. Чтобы узнать, что тревожит Юрия нужно просто на него не давить.
- А вот как понять, грех ты сделал или нет? – спросил он, собравшись с силами. Голос его слегка подрагивал, но он, наконец, посмотрел мне в глаза.
- Грех, это когда сделал то, что запрещено заповедями или не сделал то, что определено в писании, - у меня получилось объяснить одновременно просто и сложно.
Юра как-то съежился и опять посмотрел в окно.
- А если мне ну никак не получается по-другому сделать? Я вот украл пирожок на станции, но я очень хотел кушать. Это грех?
- Да, Юра воровать нельзя, - я не мог его обманывать для успокоения, - ты бы спросил пирожок или пришел к нам в церковь. Мы всегда тебе рады.
- А что делать, если уже согрешил? Можно попросить прощения у Бога?
- Да, нужно исповедаться мне, то есть рассказать о своих грехах и покаяться. Но все же лучше вообще не грешить.
То, что Юра не крещен, не помешает мне провести обряд исповеди. Даже неверующий человек способен прийти к Богу.
- А бывает, что уже поздно покаяться?
- Никогда не поздно. Но лучше – это сделать раньше, чтобы не жить с грузом на душе.
Юра опять свел брови и задумался о чем-то. Если б тревоги человека были видны – над этим мальчиком висела бы огромная черная туча, как мне показалось. Я часто замечал такое в прихожанах, поэтому видеть эти тучи.
- Меня мама мучает, если я грешу или просто так, потому что меня не любит.
- Даже, когда ты от нее уехал? – спросил я, чуть серьезнее, чем нужно было.
Юра нервно кивнул.
- А тетя мне помогает и дает советы, она как вы, добрая. Я каждый день делал одну плохую вещь сам с собой из-за одной девушки и не мог остановиться, но тетя сказала мне, что можно сделать руки, как у сына божьего.
И он продемонстрировал перемотанные руки.
- Я гвоздиком их пробил и теперь не грешу, - продолжил он.
Ему срочно нужна наша помощь. Я верю, что Бог может исцелить не только болезни тела, но и души.
- Давай я помогу тебе, - произнес я с улыбкой, стараясь говорить как можно мягче, - ты мог бы рассказать мне и про маму, и про тетю, и вообще всё, что захочешь….
Но он меня не слушал. Юра вцепился пальцами в стул и уставился на дверь. Рот его открылся, а глаза округлились.
- Она идет, - зашептал парень, - нельзя про маму плохое….
Я сел рядом и взял его за плечи. Мне хотелось заглянуть в глаза и тем усмирить страсти в его разуме, но Юра смотрел как будто насквозь, прямо на дверь.
- Спокойно, сын мой, смотри мне в глаза. Тебе это кажется….
Вскочив со стула, парень оттолкнул меня и побежал к открытому окну. Не сомневаясь ни секунды, он прыгнул вниз. Моя комната располагалась невысоко над землей, и когда я, встав, выглянул в окно, его фигура уже скрылась за воротами церкви.
***.
Юрочка.
Уже зима наступила, потому что шел снег. Ночью я стоял, где темно, недалеко от магазина «Продукты». Зайчик Гриша в моей руке дрожал от холода, также как и я. Еще очень сильно билось сердце. Я ждал, когда Надя выйдет после работы.
Уже прошло много времени с тех пор, как я пришел сюда первый раз. Тогда Надя назвала меня Юрочка, и я полюбил ее. Никогда до этого не чувствовал любовь. Дядя Леша рассказывал мне, что есть такая штука между мальчиками и девочками: сердце бьется и хочется, чтобы человек рядом был всегда.
Вот и мне хочется, чтобы Надя была рядом, и меня полюбила. Она, наверное, этого тоже хочет, но пока не знает. Я много раз приходил в магазин, чтобы увидеть ее. Надя очень красивая и маленькая, с худенькими руками и черными волосами. Сначала она всегда улыбалась, когда меня видела, а потом уже нет. Говорила, чтобы я не приходил так часто.
Мне было интересно, где она живет, и я ходил за ней после работы потихоньку. Чтобы она не увидела меня. Но один раз Надя заметила и очень сильно кричала, пришлось убежать.
Я не мог уже без нее, потому было плохо и грустно. Мама приходила и ругалась за то, что у меня греховные мысли, еще била иногда, но уже не так сильно, как раньше.
Дома устроил комнату для нас, из той, где спал. Заделал окна досками, чтобы не дуло, постелил ковер, который притащил из дома бабули. Набил мешки сухой травой и теперь сплю на них, но там места хватит и на Надю. Даже телевизор притащил, но розетки не работают. Вещи я крал, да. Но я потом все отмолю и сделаю исповедь у отца Павла.
Я все думал, как сказать Наде, чтобы она стала моей женой, но боялся, что откажет. И ночью тетя подсказала мне на ушко сделать сюрприз: схватить мою любовь и привести к себе домой. Надя увидит, как я хорошо все придумал и сразу полюбит меня. А чтобы она не кричала и не ругалась, можно чуть-чуть ее ударить. Потому что чуть-чуть не считается, и Надя меня обязательно простит, когда поймет какой я хороший.
Она всегда ходит одной дорогой, и я сидел в кустах, готовый ее схватить. У меня есть с собой мешок, чтобы спрятать ее и унести за тридевять земель, как лиса, которая уносила петушка.
Я сильнее еще заволновался, когда увидел, что она выходит из магазина и закрывает дверь на ключ. Убрал Гришу в карман и взял толстую короткую палку, которую нашел в пристройке у бабули.
Все прошло быстро, и Надя даже не успела испугаться, потому что я ударил ее по затылку. Она тихо упала на снег. «Прости, так будет лучше» - шепнул я и попытался засунуть в мешок. Но он оказался слишком маленький и ноги никак не помещались. Пришлось подхватить ее на руки и нести перед собой. “Я сильный и донесу мою Надю до нашего дома! ” - так я решил.
- Смотри внимательно, Юрочка, как бы кто не заметил тебя, - сказала мне тетя, когда я вышел на дорогу.
- Хорошо, - ответил я шепотом.
Фонарей по дороге почти не было, и я старался идти быстрее, чтобы не попасться. Я уже хорошо знаю путь и крестики мне не нужны. Ноги мерзли в ботинках, но это было ничего, дома я разведу костер, и мы вместе согреемся. Главное, что шнурки бантиками, а значит все будет хорошо.
Так и получилось: меня никто не заметил, и я донес мою Надю через улицу и между заборов.
Я положил на мягкую лежанку. Потом развел костер и стало теплее. Я ждал, когда она уже очнется.
- Тварь ты паршивая… - рычала мама из темного угла, - невесту захотел? Не будет тебе любви через насилие, так и знай.
Я закрыл уши руками и просто смотрел, как моя Надя красиво лежит на нашей кровати из мешков. Мне уже не так страшно то, что мама приходила. Пусть опять меня бьет и рвет на части, теперь все будет хорошо.
Помню, какая мама была счастливая, когда приходил дядя Леша. В такие дни она не ругалась и иногда покупала сладости, много улыбалась и отпускала гулять, куда захочется. Потом он к нам переехал, и мы оба: и я, и мама были очень рады.
Он починил все вещи в доме, купил нам свиней для разведения. Брал меня на рыбалку рано утром. Дядя Леша не пил водку и не разрешал маме пить, и сначала она даже держалась, но потом не смогла. Когда она сильно напилась однажды, они громко кричали друг на друга. Мама говорила плохие слова и кидалась на дядю Лешу, а он не вытерпел и ушел.
Ей было очень тяжело и грустно. Она стала пить чаще и перестала следить за домом и мной. Поросята сдохли с голоду, а я ходил по деревне и просил дать покушать. Потом приехала тетя и все исправилось, но мама стала еще злее, особенно ко мне.
Не заметил, как уснул возле костра. Очнулся от того, что услышал опять мерзкий и громкий мамин голос:
- Проснись, женишок! Посмотри-ка на невесту свою.
Я тут же подскочил, потому что испугался, что Надя проснулась и убежала от меня. Но она не убежала, а также мирно лежала. Только под головой у нее разлилось на мешковине что-то бурое. «Кровь что ли…когда она пораниться успела?, - подумал я.
Пятно было большое. Я испугался и протянул к ней руки. Заметил, что они в крови, и куртка испачкана тоже. По полу от входа в комнату к нашей кровати шел красный след. “Не увидел я эту кровь, что ли раньше? ”.
Моя Надя была уже мертвая и совсем холодная.
Я понял, что в этом виноват сам и горько заплакал. Бился об пол своей глупой головой, чтобы перестать жить. Прямо как та женщина в церкви. Мне хотелось убить себя, тогда этот ужас поскорее закончится.
- Ну что за глупый мальчик, Юрочка. Ты найдешь себе другую невесту, вытирай слезки….
- Замолчи, - закричал я, - Тетя, это все из-за тебя! Уйдите от меня обе, отвяжитесь, дайте мне жить!
Я почувствовал, как по полу заструился холод. Глаза заливала кровь. Я схватил палку из костра и стал отбиваться вокруг от голоса мамы и тети, которые уже шептали одновременно:
- Ну куда, ты без нас? Мы ведь твои родные….
***.
Отец Павел.
Последний раз я видел Юрия в один из февральских дней. Он подошел ко мне сразу после службы.
Я едва узнал его: настолько он изменился. Он похудел и осунулся, вокруг глаз появились черные круги, веки набухли и покраснели. Руки все также были обмотаны тряпками. Его трясло мелкой дрожью то ли от холода, то ли от ужаса. Он озирался и шептал сам себе под нос. Глаза же теперь не светились чистотой, куда там. В них отражалось безумие и смертельный страх.
- Тут, в храме безопасно, Юрий - сказал я, глядя на его состояние - твои недруги тебя не достанут, потому что ты под божьей защитой.
Он глубоко вдохнул несколько раз и начал говорить, закрыв уши руками:
- Я хотел бы покаяться в грехах: я украл деньги у бабули….
- Подожди, - я взял его под руку, - пойдем к аналою, там продолжишь.
Юрий шагал очень быстро, как будто торопится куда-то. Мне показалось, что он скулит и вот-вот заплачет.
Когда я начал обряд с молитвы он не выдержал и схватил меня за руки.
- Мне нужно спешить, они меня скоро заберут!
- Повторяй за мной молитву, Юрий.
- Я не могу, я не помню ни одной, они все время болтают и мешают мне! Вот тут, - и он указал на свой лоб.
«Ну, пусть будет так, без молитвы», - решил я и кивнул головой.
И он рассказал мне о своих прегрешениях от самых страшных вплоть до украденного пирожка. Все, что случилось с ним с тех пор, как он к нам переехал. Я внимательно слушал и не перебивал. Его исповедь длилась не так уж и долго, но за это время я испытывал величайшую печаль от осознания тяжести его доли этого парня.
В повествование он вплетал истории о тете и маме, которые являются к нем и изводят его. Поведал, почему уехал из деревни, рассказал о том, что случайно убил девушку по имени Надежда, которую очень любил.
Постепенно по ходу исповеди голос Юрия становился тише, парень успокаивался. Радовался, что успел покаяться перед «концом», по его словам. Мне хотелось, отпустить все его грехи, обелить и отмыть это неразумное дитя. Ах, если бы всё зависело только от моей воли….
Я выслушал самую жуткую историю в своей жизни и сказал, что отпускаю ему грехи, положив руку на его растрепанную голову.
- Ступай с Богом, Юрий, - произнес я, - ты сделал все, что в твоих силах. Я помолюсь за тебя, а ты помолись за свою душу.
Когда он ушел, я понял, что внутренне опустошен и вымотан. Мне необходимо было сделать одно важное дело. Юрий нуждается в срочной помощи, а родственники Надежды, которые ищут ее уже третий месяц должны узнать правду. Я прошел в свою комнату и достал из стола мобильный телефон.
***.
Юрочка.
- Моя хорошая, любимая… - я расчесывал Надины волосы старым гребешком. Их было все меньше, они выпадали, но я аккуратно складывал их рядом на подушку.
Я так и не смог ее похоронить, потому что любил. Спал с ней и каждый день обнимал. Аккуратно мыл тело губкой и водой. Рассказывал ей сказки, которые помнил. Говорил, что очень люблю.
- …Я теперь почти готов, я в храм сегодня сходил и мне там все грехи простили!
Надя стала радостная от новостей, которые я ей сказал. Если бы могла улыбаться, обязательно улыбнулась.
Надя очень красивая, похожая на ту девочку, которая в деревне померла. Я любовался ей пока расчесывал.
Одной ночью мне приснилось, что она как будто рядом: стоит и смотрит на меня. Потом поманила к себе, а я не испугался и даже обрадовался. Наверное, и мне скоро туда, за ней. Я покаюсь, и она меня простит.
Когда только умерла, я не отходил от нее, много обнимал, даже во сне. А теперь она уже совсем хрупкая и надо быть осторожным, чтобы что-нибудь не сломать.
Мама и тетя появлялись все чаще, и я уже не мог их различать. Они стали теперь как страшный змей с двумя головами и одним телом. Ненавижу их. Из-за них я перестал мочь думать.
Мысли совсем запутались. Мне то горячо, то холодно. То грустно, то весело. Но всегда страшно. Только рядом с моей Надей чуть спокойнее.
Когда шел из храма сегодня, за мной летела ворона и кричала, что я все равно грешник и буду гореть в аду. Но я убежал. Мама всегда говорит неправду, поэтому я ей не верю.
Еще у меня очень болят руки, оттого что я пробил их гвоздями. Никак не хотят заживать! Какие-то черные стали и горят огнем.
Я не кушал уже два дня и даже не хочу. Продукты попортились, а за новыми я идти не могу. Везде на столбах висят Надины портреты, от этого грустно.
Тяжело мне приходится, в общем. Но осталось недолго, раз Надя уже звала.
Меня затошнило, отложил гребень и побежал в туалет. Такое часто случается в последнее время. Все горит внутри. Когда возвращался, услышал шум снизу, как будто кто-то шел ко мне наверх. Неужели опять мама кого-то отправила? Я стоял за стеной туалета и смотрел, как по лестнице поднимаются двое незнакомых человек в серых куртках. Они говорили о чем-то тихо.
Больше всего я боялся, что они запрут меня в детдом. Это плохое место, мне тетя сказала. А еще, что они заберут Надю и похоронят ее, как ту девушку в деревне и я буду сильно плакать.
Они заходили в комнаты по очереди, и все ближе к нашей с Надей спальне. Я присел на корточки, закрыл руками глаза и стал молиться. Прочитал Отчет наш и услышал, как Надя зовет:
- Юрочка мой, ты где? Защити от них. Не дай меня забрать, любимый….
Я очень разволновался и чуть не заплакал. Мои шнурки развязались, но я не мог их завязать сейчас. Нужно спасти Надю от этих людей.
Я и бросился в нашу комнату. Возле окна стоял один мужчина, прикрывая лицо рукавом. На корточках у кровати сидел другой. Нади нигде не было. Они очень удивились, когда меня увидели. Тот, что стоял у окна, достал пистолет и направил на в мою сторону.
- Стой, иначе я выстрелю, - сказал он громко. Еще говорил много плохих слов, чтобы меня напугать. Но я не боялся.
- Где моя Надя? - закричал я и пошел на них.
Пистолет очень громко выстрелил в потолок. Сверху посыпались крошки.
- Следующий будет в тебя, придурок! На пол живо!
- Верните мне Надю, - попросил я и сел на колени, - пожалуйста, без нее плохо….
Они переглянулись. Тот второй, что был у кровати, встал и пошел ко мне.
Вдруг раздался мамин смех. Громкий, как выстрел.
- Так вот она твоя невеста! Иди сюда, забери, коли смелый, - сказала мама и проявилась.
Она стояла возле кровати. Черный обугленный мертвяк. Волосы ее все сгорели, и нос сгорел, и губы. Кожа вся сморщенная и черная. От нее в комнате воняло горелым мясом.
- Смотри, как ей страшно! Как извивается.
Потом я разглядел Надю, которую мама держала за шею, подняв над землей. Тонкая и хрупкая, она хрипела и болтала ногами, пытаясь тонкими руками разжать черные пальцы.
Перед глазами все стало мутное, голова кружилась, и я бросился на маму с криком. И почти успел ее схватить, когда меня в грудь что-то ударило. Больно не было. Только жалко, что я не смог прогнать эту тварь.
Я совсем потерялся и понял, что лежу на спине. Потолок кружился наверху, как тогда крышка погреба. Мужчины, стояли надо мной и о чем-то спорили.
Перед тем, как потерять сознание я вспомнил тот день, когда я уехал из деревни. Ночью в нашем доме был пожар, который устроил я сам. Не случайно, это было нужно. Тетя попросила меня поджечь дом и ехать в город. Я вспомнил, как она лежала на кровати, пьяная и грязная в платке и говорила, что больше не может жить. Она устала от такой жизни и, особенно от периодов, когда мама ее прогоняет.
- Юрочка, помоги мне, а я буду помогать тебе. Возьми керосина в том шкафу и разлей по дому. Потом подожги и беги, что есть сил, на станцию, садись на зеленый поезд с вагонами. Он довезет тебя до города, куда мы с тобой ездили. Помнишь?
Я заплакал, но кивнул, потому было жалко, что больше ее не увижу.
- Только так ты сможешь быть счастливым и свободным, только так она тебя не достанет. Не жалей, будет лучше.
И я поджег дом, когда она уснула.
Вспомнил, как совсем на секунду обернулся посмотреть на пожар. Очень ярко он горел. Наверное, меня искали, но я уже уехал.
Моя душа улетела сквозь потолок и мужчины в сером ее не поймали. Мне было легко и приятно, впервые в жизни. Больше не надо думать и стараться, больше не надо каяться и бояться. Я летел навстречу моей Наде. Страшно только, что это опять приступ, и я снова очнусь.
